– Девушка, извините, а все эти песни ваш брат написал?
– Да, – как само собой разумеющееся ответила Настя.
– И испанскую?
Настя лишь с улыбкой кивнула.
– Девушка, а как фамилия вашего брата?
– Моего брата зовут Виктор Головин, и скоро о нём узнает вся страна, – с гордостью ответила Настя.
А потом я проводил Ольгу до их купе и у самой двери поцеловал в щёку. Боже, кто бы знал, как я хочу поцеловать её по-настоящему, но рано… рано…
Интерлюдия. Родители Ольги
Дверь купе закрылась за Ольгой. Этот очень необычный молодой человек, Виктор, пригласил их дочь в вагон-ресторан пообедать. А как загорелись счастьем глаза их девочки, когда она вновь увидела его. И вот сейчас, с щелчком закрывшейся двери, словно лопнула какая-то верёвка, что душила их, её родителей, все эти годы.
Они молча сидели друг напротив друга и впервые не знали, что делать. Та невероятная моральная и физическая тяжесть, что многие годы, словно огромная гранитная скала, давила на них, вдруг, по мановению руки этого юноши, исчезла. Их дочь, ещё вчера страдающая от страшной болезни, фактически (что уж самих себя-то обманывать?) умирающая, сегодня абсолютно здорова и идёт обедать в ресторан с молодым человеком.
Первым тишину нарушил Николай Фомич.
– Гхм. Мне показалось, или наша дочь только что ушла на свидание? – пряча улыбку, спросил он.
И этот невинный вопрос прорвал какую-то плотину, что сдерживала эмоции. Слёзы неудержимо хлынули из глаз Антонины Владимировны. Слёзы сквозь смех. У неё началась форменная истерика, какая бывает, пожалуй, у тех, кого приговорили к казни, и в тот миг, когда топор палача был уже занесён над плахой, зачитали полное помилование. И эти слёзы словно смывали всю ту черноту, что скопилась в душе за долгие годы борьбы с болезнью ребёнка, и одновременно вызывали безумное, невозможное счастье.
Николай Фомич прекрасно понимал состояние своей супруги. У него у самого камень свалился с души, когда Виктор сказал, что теперь Ольга будет абсолютно здорова. И эти слова были произнесены так, что не верить им было невозможно. И он верил.
Сейчас же он просто подошёл к той, с которой столько пережил вместе, и нежно обнял вздрагивающие от рыданий и смеха плечи. Так они и стояли обнявшись, пока Антонина Владимировна не успокоилась.
– И что теперь будет? – Она подняла заплаканные глаза на мужа.
– Даже не знаю, но, думаю, что теперь всё будет хорошо, – посмотрев в глаза жены, ответил он.
– А что скажешь о Викторе?
– Очень интересный и необычный юноша.
– О, да, – улыбнулась Антонина Владимировна, – необычный – это не то слово.
Они вдвоём засмеялись.
– Ты знаешь, Коля, – продолжила она, – а мне этот юноша понравился. И не потому, что он вылечил Оленьку. Просто он надёжный. Это чувствуется. Он сметёт любые преграды и сделает всё ради тех, кто ему дорог. И я бы, если честно, хотела, чтобы у них с Оленькой возникла дружба, а там дальше, – она лукаво улыбнулась, – кто знает?
– Мне он тоже нравится, – произнёс Николай Фомич. – Цельный парень. Да ещё с такими способностями. И явно не из простой семьи. Чувствуется в нём воспитание и образованность. И сестра тоже воспитанная и образованная девочка. Да и едут они не в обычном вагоне. Я вот в люкс билетов достать не смог.
– Надо как-то аккуратно порасспросить их о родителях, только так, чтобы не обидеть… – Антонина Владимировна уже начала строить в уме некие планы, которые сама же ещё не сформировала полностью, но подсознательно начала работать в нужном направлении.
Чуть погодя в купе со счастливой улыбкой заглянула Оля и сообщила, что с Виктором и его сестрой Настей они идут в клуб. А примерно часа через полтора вернулась с пунцовыми щеками и застывшим в глазах восхищением.
– Что случилось, дочка, ты сама не своя, – заметила Антонина Владимировна её состояние.
– Мама, там Виктор… – задохнулась от волнения Ольга.
– Что Виктор? – вскочил Николай Фомич.
Что бы ни сделал этот парень для них, но если он позволил себе лишнее по отношению к его дочери, то ему несдобровать.
– Папа, всё хорошо, – поспешила Ольга успокоить своего отца. – Просто мы были в клубе, и Виктор там играл на инструментах и пел. Вернее, вначале Настя спела одну замечательную песню, которую сочинил её брат, а потом он сам играл и на пианино, и на аккордеоне, и на гитаре, пел свои песни. Он, оказывается, сочиняет такие прекрасные песни, сам пишет музыку и сам же исполняет. А как он играет, мамочка! – Волны восхищения так и лились от Ольги. – А одну песню он сочинил и спел на испанском языке. Она такая весёлая и задорная. Он пообещал мне написать перевод на русский. И все ему долго аплодировали. А девушки на него так смотрели… – прорезались нотки ревности в голосе. – А потом Виктор меня проводил и, – Ольга опустила глаза, ещё больше покраснела и чуть слышно произнесла: – поцеловал… в щёку… – поспешила она успокоить родителей.
А родители смотрели на свою смутившуюся дочь и счастливо улыбались. Впервые за долгие-долгие годы.
– Товарищ Головин, я вас очень настоятельно прошу! – Передо мной в дверях нашего купе, впрочем, не переступая через порог, стоял колобкообразный невысокий мужчина в форме железнодорожника. Он периодически снимал фуражку и вытирал платочком лоб и шею. – Ну хотя бы пару концертов… Я же не доеду до конечной, меня просто растерзают пассажиры. Я и так запретил пропускать в ваш вагон всех, у кого нет в него билета, а то они уже брали бы штурмом ваше купе, – пошёл он на откровенный шантаж.
– Ну хорошо, товарищ… – Я, приподняв бровь, посмотрел на колобка.
– Мищенко, – торопливо представился он. – Иван Сильвестрович Мищенко, начальник поезда.
– Рад знакомству, Иван Сильвестрович. Пожалуй, пару концертов действительно можно организовать. Но не сегодня, – быстро перебил я собиравшегося что-то радостно сказать начальника поезда. – Нам нужна пара дней на репетиции. Ну, хорошо, один день на репетиции, – поспешил успокоит взгрустнувшего колобка. – Так что дайте объявление, что завтра после ужина в клубе состоится концерт. Но вы должны дать нам в помощь пару человек, разбирающихся в нотной грамоте и умеющих играть на инструментах. И надо сделать небольшую перестановку в клубе. Пианино передвинуть и стульев поставить побольше. И нам до концерта никто не должен мешать.
– Товарищ Головин, вы меня просто спасли! Всю помощь окажем! Обратитесь в клубе к товарищу Герман, и вам всё организуют! – Колобок просто светился от счастья.
Когда дверь закрылась, я обернулся к с интересом прислушивающейся к разговору сестре.
– Ну что, Настён, устроим концерт? – я весело подмигнул ей.
– Да-да-да! – захлопала в ладоши, подпрыгивая, Настя.
– Тогда тебе надо будет выучить ещё одну песню.
За то, что Настя не успеет разучить текст, я не боялся. Ещё там, на хуторе у дядьки Андрея, я поработал Силой с её памятью и восприятием. Теперь Настя влёт запоминала любой текст и не просто механически его воспроизводила, а полностью осознавала. Что самое интересное, так это то, что больше такое не получилось сделать ни с кем. Сколько я ни экспериментировал с приходившими к нам хворыми и больными, но ничего не вышло.
– Так, собирайся и пошли в клуб репетировать. У нас не так и много времени.
В тамбуре вагона-клуба стоял проводник и заворачивал всех, идущих туда. Увидев нас, он вытянулся во фрунт и отрапортовал, что поставлен здесь по приказу начальника поезда, чтобы нам никто не мешал готовится к концерту.
В самом клубе мы застали ту самую девушку-культмассовика, пытающуюся на гитаре подобрать аккорды к песне «Берёзы».
– Добрый день, девушка, – поздоровался я, – нам бы увидеть товарища Герман.
– Здравствуйте, Виктор, – она отложила в сторону гитару, – Герман – это я.
Оба-на! Герман! Как же я сразу не вспомнил одну из известнейших певиц Советского Союза из моего мира.
– А вас не Анна зовут? – на всякий случай спросил я.
– Анна, – неуверенно ответила девушка, заметив изумление в моих глазах, и протянула руку.
Вот бывают же совпадения! Аккуратно пожимаю протянутую ладонь. Есть контакт. Анна Иосифовна Герман. 20 лет. Сирота. В этом году окончила с отличием Ленинградский центральный музыкальный техникум, исполнительское отделение. Дядя, а это оказался тот самый колобок, начальник поезда, помог устроиться в вагон-клуб культмассовиком. Это уже её третья поездка из Ленинграда во Владивосток и обратно. Работа ей очень нравится.