Крутоярская царевна

Щепина насупилась, а Нилочка улыбнулась и выговорила весело:

– Этот самый и есть. Этого зовут Николай Николаевич, и он этого полка, как ты говоришь.

– Отличный малый. Давай бог тебе за него замуж выйти, – воскликнул Борис. – Да он совсем-таки взаправду сватается или это одни ваши деревенские толки? У вас тут…

– Ах, полно, пожалуйста! – прервала Щепина. – Не успел приехать и уж меня сердишь. Ты, выходит, лицом только стал мужчина, а разумом-то все еще малолеток. По чему такому этот князь диво дивное? Скажи. Докажи. Что он дивного сделал в Питере? Ведь зря болтаешь…

– Его все хвалят, матушка, в Измайловском полку. Товарищи жалеют, что он ушел…

– Не с кем им, что ли, безобразничать теперь? Коновода нет?

Борис удивленно взглянул на мать.

– Да вы-то что худого об нем знаете? – спросил он наконец.

– Ничего, Боря. Ничего! – холодно ответила Нилочка. – Это наши крутоярские переплеты… Вот поживешь – увидишь, но ничего не узнаешь и не поймешь. Почему Маяня не хочет, чтобы я выходила за князя замуж, – она не говорит. А все только сказывает, что князь худой человек. Сказать же про него худого ничего не имеет. И выходят это – крутоярские переплеты… И чем все это кончится – я уж не знаю! – грустно добавила Нилочка.

Наступило молчанье.

Марьяна Игнатьевна сидела сумрачная и опустив глаза. Борис смотрел на мать с недоумением. Наконец Щепина поднялась и вымолвила, вздохнув:

– Ну, там видно будет… что и как… А пока, Боринька, пойдем в твои горницы… Уберешься с дороги, поди к Сергею Сергеевичу и к Петру Ивановичу.

– Да. Надо сейчас же… Обидятся… Я только переоденусь…

И молодой человек поднялся и пошел вслед за матерью, но у дверей он обернулся, поглядел на Нилочку и радостно улыбнулся. При этом он сделал едва заметный жест рукой, указывая на мать. Нилочка усмехнулась, и лицо ее, за минуту скучное, оживилось. Она увидела нечто давнишнее, знакомое, что вызвало в ней старые воспоминания детства. Бывало, когда Марьяна Игнатьевна сердилась на них, на нее и на Бориса, то они имели обыкновение друг дружке показывать так на нее украдкой, как бы говоря:

«Ничего! Пройдет!»

Этот жест за спиной Марьяны Игнатьевны был одною из их детских тайн, и теперь Борис нарочно напомнил своему другу и полусестре одну из этих невинных выходок детства.

Но когда Кошевая осталась одна, она снова задумалась глубоко.

Тогда все были шутки, думалось ей. А теперь подошло время тяжелое. Тогда были у нее враги, но было одно верное прибежище – Маяня. Заступница против всех. Теперь же эта мамушка и вторая мать против нее тоже. И она окончательно сиротой, одна-одинехонька. И люди совсем чужие становятся ближе близких. Чужой человек Зверев стал сразу близким и ратует за нее. А чужой человек князь Льгов стал чем-то… особливым для нее. За него она готова на все… на всякие подвиги. Откуда смелость берется, которой прежде не бывало? Что же с ней приключилось? Какая-то перемена в мыслях и в чувствах… Это – любовь!

И крутоярская царевна, еще недавно спрашивавшая тайком у горничных девушек, кто из них кого любит, за кого метит выйти замуж, добивавшаяся из разговоров с ними уразуметь, что это за чувство такое ими движет, заставляет их радоваться и горевать несказанно, теперь сама, сразу, неожиданно очутилась под властью такого же именно чувства.

Но в ней любовь проснулась по-своему… Чувство в самый краткий промежуток времени выросло, окрепло и овладело настолько всем ее существом, что все мысли были вытеснены из головы одной мыслью о князе Льгове.

Между тем, пока Нилочка сидела задумавшись у себя, а затем, достав письмо Зверева, которое она уже знала наизусть, начала снова перечитывать его, Щепина с сыном уже успели переговорить о князе.

Марьяна Игнатьевна, введя сына в его горницы, тотчас же строго спросила:

– Ты знаешь хорошо этого князя?

– Знаю, матушка, – ответил Борис, смущаясь. – Знаю мало, видел два раза… Но должен его любить и быть ему вовеки благодарным. Да и вы тоже… Он меня чуть не от смерти спас.

– Как от смерти? – воскликнула Щепина.

– Да, матушка, не хотелось мне это вам рассказывать. Думалось, не придется… Но если ныне дело пойдет на то, что вы против него стоите, то я вам все скажу… Но теперь увольте. Только что приехал. А это длинно рассказывать. Ну, завтра, что ли…

– Когда же? Когда же он тебя спас? Когда это было?

– Да только что я в Питер приехал; месяцев шесть еще не прошло.

– Да что же именно? Скажи хоть слово.

– Меня, матушка, могли убить… А князь Льгов заступился… Потерпите до завтра! – усмехнулся Борис.

Щепина опустила голову, и видно было, что она поражена признанием сына.

– Да ведь это, может, пустое и глупое приключение, – произнесла она. – И он вовсе не благодетель тебе какой. Услуга товарищеская в пустом деле. Пустяки.

– Нет. Не пустяки. И я у него в долгу. Мы в долгу. И вам против него грех идти – в чем бы то ни было, не только в таком важном деле, как сватовство. Коли он сватается, то, стало, любит Нилочку истинно. Он не такой, чтобы закидывать глаза завидущие на ее вотчины и деньги. А мне так даже и бог велел ему быть теперь в помощь. Надо отплатить добром за добро. Обратится он ко мне теперь, я за него горой стану против Мрацких и других.

– И против меня, матери родной? – вскрикнула Марьяна Игнатьевна.

– Что вы, матушка… Зачем… Да и вы за князя будете стараться.

– Я?.. Я, глупый! Я буду Нилочку прочить за Льгова?! Помогать ему, когда Нилочка должна быть женою другого, мною ей в мужья нареченного уже лет с десять?!

– А у вас, стало, есть свой жених для Нилочки?

– Вестимо, есть.

– Да коли она его не захочет, вашего-то…

– Захочет… Я заставлю…

– И ваш-то этот любит Нилочку?

– Любит.

– Да стоит ли он князя-то?

– Стоит. Нилочкин жених, мною нареченный ей, – ты.

Борис вскочил с места, стал пред матерью как вкопанный и, широко раскрыв глаза, глядел на нее с бессмысленным выражением в лице.

– Что вы, матушка? – выговорил он наконец тихо.

– Коли ты малоумок, то у матери за тебя разум был и теперь будет, – глухо проговорила Щепина. – Да, Нилочка должна быть твоей женой. Тебе должно быть в этом доме хозяином, крутоярским помещиком, а мне быть не мамкой Неонилы Кошевой, а свекровью.

– Этого никогда не будет, матушка.

– Что?!

– Не будет. И Нилочка не захочет меня в мужья. Да и я… тоже.