Филозоф

– Не могу знать-с, – ответил старик. – Я их признал верно. А почему они с графом, не знаю-с.

Но князь уже овладел собою, насупился и выговорил глухо:

– Вестимо, дурак, не знаешь. Не тебя и спрашивают!..

И князь снова спросил то же самое, но уже мысленно и как бы себя самого…

– Почему? Зачем Галкин? Что это значит? Это нахальство. Он не может не знать, что я эту галку в дом пускать не желал. Это насильство.

– При графе в адъютантах состоят, должно, – робко вымолвил Финоген Павлыч…

– Умница, Финоген, – быстро выговорил князь. – Так! Так! Мне на ум не пришло. Умница!

И князь уже скорее двинулся к прихожей, ибо времени прошло довольно много. Хозяин уже становился невежлив по отношению к гостю за такое промедление.

«Сестрица не говорила, что он его адъютант, – думал, однако, князь, подвигаясь быстрее. – Так с собою прихватил? Без умысла! или с умыслом? По службе он с ним? или по знакомству? Если же прихватил мне в противность, то я… Да, я вам обоим покажу, как со мной насильствовать. Я вам сейчас покажу. Особливо тебе, галка… Увидишь».

Князь вошел в залу и прибавил еще шагу, любезно и даже несколько заискивающе улыбаясь. Пред ним были два офицера, два богатыря в совершенно одинаких мундирах, оба красивые, молодые.

Едва только князь появился в зале, как один из них двинулся вперед, приветливо улыбаясь, протянул руку и выговорил звучным голосом:

– Давно, князь, желал я иметь честь познакомиться с вами, много наслышавшись об вас.

Князь чуть было не произнес: «Ваше сиятельство, я счастлив», но, вспомнив наказ офицерика-посланца, проговорил почтительно:

– Я счастлив, Алексей Григорьевич, что принимаю вас у себя. Для меня великая честь посещение ваше. Простите, что, в качестве нелюдима и бирюка, каков я есть, первый не явился засвидетельствовать вам все мое давнишнее к вам, особливое и сердечное…

Но в это мгновение второй богатырь вдруг придвинулся к князю и перебил его еще накануне заготовленную речь.

– Позвольте мне, князь, представиться, – почтительно заговорил он. – Я желал давно…

Князь сразу окрысился, косо глянул на говорящего и сухо произнес:

– Будьте гостем, если приехали.

И затем, не подав руки офицеру, хозяин обернулся к первому богатырю и прибавил мягким голосом:

– Пожалуйте ко мне в кабинет.

Но, увидя, что оба богатыря двинулись вместе, он взбесился совсем.

– Вы, господин офицер, можете здесь на свободе… отдохнуть от служебного долга. Или прогуляйтесь по саду… – холодно произнес он.

– Если позволите. Я уж лучше здесь. Посижу здесь, – смущаясь, отозвался этот.

– Как вам будет угодно! – сухо резнул князь и подумал: «Что, брат? Отшибли крылышки».

Хозяин и первый богатырь двинулись к кабинету, а второй остался в зале.

– Вы меня извините, Алексей Григорьевич. Вы желали сами побыть наедине… У меня к тому же есть свои причины относиться нелюбезно к вашему адъютанту.

– Я вас не понимаю, князь.

– Это мои домашние делишки.

– Я не понимаю, про какого адъютанта… Впрочем, вы хозяин и вольны поступать как вам вздумается. К тому же вы известный всей Москве филозоф.

– Да-с. И горжусь этим прозвищем.

Князь провел гостя к себе, усадил и, сияя, уселся против него. Его мгновенный гнев прошел. Он будто забыл или не сознавал, что если Галкин нахально очутился в его доме, то благодаря именно графу, а не по собственному побуждению.

Глядя в лицо своего гостя, князь должен был сразу сознаться, что все слухи и толки об Алексее Орлове, об его красоте и его даре нравиться всякому с первого же мгновенья – совершенно справедливы.

«Молодец! Истинно молодец!» – думал князь, глядя на него.

Присмотревшись пристальнее, князь прибавил мысленно:

«Как же сказывали все, что у Орловых в лице тоже что-то орлиное… Ничего у него орлиного нет. Чуть не курнос. А все же славное лицо».

Князь стал тотчас расспрашивать именитого гостя о том, скоро ли надо ожидать государыню в Москву и какие будут празднества.

– Право, не знаю, – отозвался этот. – Сказывают, что скоро будет царица. А уж праздников, вестимо, куча будет.

– Уж конечно, самое дивное торжество для монархини у вашего братца будет? – сказал князь.

– Не понимаю вас, князь. Что вы желаете этим сказать, – быстро проговорил гость и поспешно добавил: – Полагательно, что скорее вы могли бы устроить самый дивный праздник для государыни.

– Я бы рад-радехонек, Алексей Григорьевич, – воскликнул князь. – Но я у царицы на особом счету. На худом!

– Как на худом?

– Да. За всю жизнь мою отзывается мне невольная ошибка, содеянная в молодости. Четвертый десяток лет отзывается. За все царствование покойной Елизаветы Петровны худо было, да и теперь во дни Екатерины – все по-прежнему…

– Поясните, князь. Я не понимаю, про что вы сказываете? – удивился и повел плечами богатырь.

XXI

Князь Телепнев оживился сразу и заговорил горячо… Сколько раз в жизни мечтал он когда-нибудь иметь случай рассказать кому-либо из сильных людей – всю незадачу своей жизни и обиду на служебном поприще из-за роковой встречи с Бироном.

И вот этот случай наконец теперь представился.

Князь стал подробно и с увлечением рассказывать, как приехал когда-то юношей в Петербург, как влюбился он в молодую девушку, которой покровительствовал кровопийца-герцог, и как женился на ней. А из-за этого вся жизнь пошла прахом. И до сих пор отзывается.

В своем повествовании князь Аникита покривил душой. Он, конечно, не сказал, что своею женитьбою на немке желал выйти в люди, а попал впросак. Напротив, из его слов выходило, что он, в силу любви к молодой девушке, пожертвовал карьерой. Он якобы хорошо предвидел будущее падение Бирона и немецкой партии и затем воцарение «дщери Петровой», но любовь все превозмогла… И как ожидал он, так и потерял все… И вся жизнь повернулась иначе…

Гость слушал с большим вниманием рассказ князя и соболезновал.

Князь, окончив свое подробное повествование, ожидал услыхать что-либо себе в утешение, хотя бы намек, что не все пропало безвозвратно, что его положение поправимо, что если бы царица узнала все, то, быть может…