Синий туннель

Поймай ритм и цепляй на него любые штуки, весело говорил себе я:

Ту!
Ту!
ту-ту
ту-ту
ту-ту
ту-ту ту-ва
ту-ду-ду-ду
ту-ду-ду-ду
ту-ду-ду-ду
ту ту-ва ту
ту-ту
ту-ту

И так далее.

В этом ритме я дошел до гаражей. Безработный Рон – вовсе его за это не попрекаю – обещался прийти сегодня к двенадцати. Если учесть, что Рон был совой пуще меня, то такой ранний приход не мог бы считаться подвигом – громко сказано – но достижением солидным мог бы.

По пути никто интересный мне не повстречался, разве что маленькая девочка. Она шла и говорила сама с собой. Это забавно, думал я. Своим поведением эта девочка мне напомнила вчерашнего мальчика, вслух подсчитывающего что-то, ведомое только ему одному. Только умные не стесняются вслух говорить сами с собой. Кстати, в детстве, когда я был маленьким, я думал, что в среднем ребенок стоит 3000 рублей. Мальчики – по 3100, девочки – по 2900. Думал, что именно так появляются на свет дети. Посредством покупки в колбасном киоске. Помилуйте, никаких задних и циничных мыслей в моей детской голове и быть не могло. Просто киоск, где продавали колбасу, и киоск, где желающие стать родителями покупали себе детей, выглядели в моем представлении одинаково. Большие, белые, как американские трейлеры, разве что без колес.

Ну, в общем, я открыл дверь гаража, повесил замок на ручку и сел в свое кресло. В прошлый раз я избавил вас от описания гаража, но в этот раз извините, не получится. Потому что мне хочется, чтобы вы нарисовали в своей голове низкий потолок с еще более низкой болтающейся лампочкой, с ее тенью, прыгающей по стене, постоянно прыгающей, а не только когда я задеваю ее головой, а задеваю я ее постоянно. Хочу, чтобы вам в гараже первым делом бросился в глаза не барабан, а две лежащие на полу гитары – одна со сломанным грифом, акустическая, в ее розетку, или, как правильно это называется, в резонаторное отверстие, частенько стряхивал пепел Левый и вторая, красная, бас-гитара Рона, на ней я обожал не умеючи бренчать. Кирпичи на задней стене гаража скрывались под советским плакатом «Кенгуру-боксёр». Машины в гараже не было, зато было колесо с летней резиной у стены, в ногах кенгуру, а еще домкрат, два аккумулятора, от одного из них Рон холодными зимами умудрялся получать тепло, и ящик с инструментами. Также хочу, чтобы помимо моего кресла в гараже вы увидели два старых дивана, стоящих буквой «Г» и обнимающих собой простенькую барабанную установку – два альта, «бочка» и двойная тарелка (хай-хэт). Без установки гараж казался бы совсем пустым, а так барабан, именно он один, создавал здесь атмосферу андеграундного уюта. Здесь также был когда-то синтезатор, именно по клавишным я был каким-никаким, но специалистом, не Владиславом Шпильманом, конечно, но мои непритязательные компаньоны не жаловались. Но синтезатора нет уже второй месяц, причем про его исчезновение впору бы написать постмодернистский детектив, в самом конце которого следователю так и не удается поймать злоумышленника. Пропажа инструмента являлась некоторое время нашей любимой темой для дискуссий, но теперь эта тема лишь иногда используется в виде нашей внутренней шутки – когда у кого-то что-то пропадает и долгое время не может найтись, кто-то из нас может сказать: «Она (потерянная вещь) там же, где и синтезатор», причем нужно говорить это при тех, кто ни про синтезатор, ни про нашу группу не имеет ни малейшего представления.

И вот теперь, когда мы резво пробежались по гаражу и его составляющим, так физическим, так и отчасти метафизическим, позвольте мне представить нашу группу:

Левый – барабанщик.

Рон – бас-гитарист, очень редко и очень жидко бэк-вокал.

Юля – бэк-вокал и перкуссия в виде хлопанья в ладоши.

И ваш покорный слуга – автор текстов (текстист), вокалист и клавишник (без клавиш).

Группе нашей чуть более трех месяцев, ровно столько же, сколько и моим отношениям с Юлей, и название для нее, для группы, а не Юли, мы пока не придумали. Юля желала, чтобы мы именовались «Десной» – в честь нашей реки, что мило и патриотично. Я бы хотел название по-английски, вроде «Warehouse», или «Rosmary Babies», или «Unit 731» или на худой конец, чтобы угодить эстетическим предпочтениям своей fille, «A Study in Scarlet». Левый предложил название «Internethead», и на этом его предложения иссякли. Рон же хотел пойти авангардным путем и оставить группу без названия, даже название «Без названия» или «Untitled» его не устраивало. Он часто любил мечтать вслух об афише, на которой нет названия, но которая без усилий собирает Лужники, Олимпийский, да что там Олимпийский, Madison Square Garden. «А не замахнуться ли нам на Мэдисон Сквер Гарден?» – любил перефразировать Евстигнеева Рон, особенно после стаканчика пива, смешанного с водкой. Рон был идеалистом, как и я, поэтому-то я с ним и дружил, покровительствуя любому бреду, слетающему с его пьяных губ.

В самом дальнем углу гаража рос дикий подорожник. Я встал и сорвал один лист. Всего один – потому что не хотел рубить на корню все героическое стремление природы произрастать в непогоду подорожником сквозь гаражный фундамент. Я сел обратно в кресло и стал проговаривать вслух мной вчера написанный стих, посвященный Лизе.

На словах «Пусть светятся твои глаза любви лучами» в гараж вошли. Вошла Юля. И посмотрела так, как будто бы я кого-то убил.

– Ты что, молишься? – спросила она с подозрением. – И добавила:

– Привет.

– Нет. Привет.

– Стихи читаешь?

– Да.

Юля убрала в сумочку ключи, которые ей не понадобились.

– Помнишь, что ты вчера мне говорил? Про сегодня?

– Что я говорил?

Юля улыбнулась мне, и презрительно, и заискивающе.

– Ковыряка, ковыряться вновь будем? «Экзамены…", «Нагрузили так, что спины трещат…", или как-то по-другому, это твои слова?

– Мои.

– И что сегодня на репетицию не придешь, тоже твои?

– Тоже.

– Что же ты тут делаешь?

Я вскочил с кресла, сжимая подорожник как гранату.

– Да как ты смеешь? – драматически я возопил. – Вместо того, чтобы возрадоваться неожиданной встрече с любимым, ты начинаешь устраивать ему допросы!

Юля опешила, но моя фамильярная драма ее не смутила.

– Еще скажи, что притащился сюда, чтоб встретиться со мной, ага. Сделать мне сюрприз!

– Я же не знал, что ты придешь. – Я уселся обратно в кресло. – Я ждал Рона.

– С Роном хочешь видеться, а со мной нет? Тебя он, как я, не раздражает, правда?

Я грубо зарифмовал слово «правда». Получилось не то, что непристойно, а как-то глупо. О таких своих проколах я могу жалеть часами.

– Поэт! – воскликнула Юля даже торжествующе. – Артист, текстист и шовинист! Слабо сказать, что не хочешь видеть меня, боишься?

– Не боюсь, мне нравится, когда ты на меня злишься, – искренне сказал я.

– Вот так значит! – Юля картинно уперлась руками в бока. – Я для тебя маленькая злая собачонка, так что ли?

Удачное сравнение, подумал я, но вслух не сказал.

– Просто тявкаю, всерьез меня можно не воспринимать?

– Чего ты завелась? – устало спросил я.

– Ты мне врешь постоянно. Все три месяца ты врал, что не пришел поэтому и из-за этого, врал, что кто-то тебе как-то чем-то помешал, врал, что никакой Маши нет, врал, врал, врал все это время, не переставая. И постоянно выкручивался. – Юля произнесла это спокойно, подражая моему тону и делая такие же интонации. «Назло мне, чтобы лишить меня удовольствия видеть ее злой!» – подумал я довольно.

– Я позволяла тебе выкручиваться! – добавила Юля с видом озарения и какого-то самомнения.

Я покачал головой. Она безапелляционно кивнула.

– Да. Позволяла.