Перекресток судеб

В этой темнице было пять камер, и на каждой висело два здоровенных замка, запирающие стальные засовы. Лекарь сразу сделал вывод: если взять ключи, незаметно для остальных стражников дверь не откроешь, лязгу и грохота будет на всю округу.

Итак, с кого начать? Вероятно, с самого большого и сильного, чтобы мог сопротивляться остальным. Кто из них?

Осмотрел всех – нет, мужчины, выделяющегося особой статью, не имеется. Все какие-то усредненные, плюгавые, как будто их недостаточно кормили. Удивился – какого демона такую мелкоту берут в стражники? Недомерки! Потом решил: а зачем тут, в тюремщиках, особо сильные люди? Замок запереть много силы не надо. А если перевозить заключенных – так все равно им не доверят, пришлют кого-то поосновательнее. Ну, наверное, так. Жересар в тюремщиках не разбирался, потому мог лишь строить предположения.

Тогда – кто попадется, тот и будет жертвой!

Стоп! Слетать, посмотреть – что с телом! Метнулся, завис над собой – все в порядке. Камера спит, храпит и пускает газы. Можно заняться делом.

Назад, в караулку.

Повис над одним, шустрым человечком, виртуозно матерящимся, когда кости ложились не так, как ему надо.

Рывком – в голову! Ну! И?!

Стражник вздрогнул, схватился за голову и замер, покраснев, как вареный краб.

Жересар не ожидал такого ожесточенного сопротивления – душа стражника сопротивлялась со всем отчаянием человека, борющегося за свою жизнь. Жересара выталкивало наружу, как пробку из бутылки с игристым вином, и он изо всех сил сопротивлялся, пока его все-таки не выкинуло наружу, – стражник оказался человеком с железной волей.

– Что? Что с тобой? – забеспокоились сослуживцы стражника, но лекарь не дал своей жертве возможности ответить. С яростью, достойной демона, он снова бросился на приступ чужого мозга.

Рывок, сопротивление, и… хлоп! В нос ударил запах дешевого вина, пота, оружейного масла и железа. Где-то в глубине мозга копошился червячок сознания стражника, загнанный в свою норку, но тело уже было под контролем лекаря.

– Все в порядке, – хрипло сказал стражник-Жересар и, взяв со стула тряпку, протер лоб, вытирая выступивший пот, – поиграйте пока без меня. Я пойду воздухом подышу.

– Ты чего? Ты же знаешь – нам нельзя покидать пост! У тебя что с головой?! Узнают – вылетишь со службы, как птица!

– Да, да… знаю, – буркнул Жересар и встал, – ноги разомну. Без меня играйте.

Стражники пожали плечами – мол, как хочешь. Жересар отошел к стене за спинами своих коллег и огляделся в стражницкой, потягиваясь и проверяя, как работают руки и ноги.

Странно было ощущать себя в другом теле – каком-то мелком и слабосильном по сравнению с собственным. А еще – нарастало что-то вроде зуда, как будто организм старался исторгнуть из себя чуждый разум. Похоже, нужно торопиться.

Постояв минуты три, Жересар взял в руки короткую деревянную дубинку с петлей на конце, просунул руку в петлю, прикинул оружие на вес. Дубинка была увесистой, окованной стальными кольцами для крепости, и махать ею не так просто. Серьезное оружие, особенно против невооруженных заключенных и стражников, сидящих без шлемов спиной к нападавшему.

Бам! Бам! Бам! – Дубинка со стуком врезалась в черепа стражников, и они повалились на пол, как деревянные чурки, – только загрохотало надетое на них железо.

– Ты что?! А-а-а! Ты что?! – Четвертый стражник, сидевший лицом к лекарю, вскочил на ноги и, отпрыгнув к стене, потянул из ножен меч, ухватив рукоять трясущейся рукой.

Спасло положение то, что рукоять, сквозь которую был протянут кожаный ремешок, стражник привязал к ножнам, видимо для того, чтобы не выпал клинок, когда меч снят с пояса, – дома например. Чтобы вытащить меч, надо дернуть за кончик завязки, распустить узел. А догадаться развязать узел, после того как увидел бессмысленное, безумное нападение своего товарища, которого знал много лет, стражник просто не смог. Мозг впал в ступор от страха и нереальности происходящего. И, получив удар тяжелой дубинкой, стражник отключился.

Жересар хотел присесть на скамью – ноги противно дрожали и накатывала слабость. Нападение на стражников едва не лишило его сил, а кроме того, пришлось удерживать непокорное тело в подчинении. Оно тряслось, дергалось и грозило выйти из-под контроля. Нужно торопиться.

Лекарь мог убить всех стражников легко и просто – как сделал это с преступниками. Но то были преступники, а это… это все-таки солдаты, несущие свою службу. И они ему ничего не сделали. Даже сейчас он не мог пойти проторенным путем, остатки прежнего Жересара не давали ему это сделать. Так что пришлось использовать дубинку – глушить, рискуя провалить операцию. Впрочем, чем он рисковал? В случае провала он все равно мог вернуться к первому варианту – всех убить.

Сорвав со стены связку ключей, стражник-Жересар побрел по длинному, тускло освещенному коридору туда, где над дверью камеры мерцал масляный фонарь. Подойдя к двери, долго возился, отыскивая нужные ключи, пробовал, пока не подобрал, и через десять минут оба замка были вынуты из петель. Аккуратно, чтобы не зашуметь, один за другим положил замки на пол, с трудом отодвинул тяжелые полосы засовов и, сосредоточившись, погрузился в организм стражника, выскочив из его мозга. Подумал секунду, каким образом свалить этого человека, и не нашел ничего лучшего, как пережать сосуд на шее. Жересар знал: если на некоторое время перекрыть этот сосуд, человек теряет сознание на несколько минут, что и требовалось.

Стражник мягко осел на пол, так и не успев понять, что случилось, а лекарь выскочил из чужого тела и метнулся к себе, с облегчением заняв родной организм.

Жересар поднял голову, прислушался – тихо, темно. Все спят. Встал и, тихо, аккуратно шагая, стараясь не задеть спящих людей, пошел к двери.

Дверь открылась неожиданно легко – лекарь ощутил, насколько его собственное тело мощнее хилого тела стражника, для которого физические усилия раз в десять более трудоемки. Впрочем, петли этой двери были, видимо, хорошо смазаны.

Длинный коридор вывел к лестнице, поднимающейся вверх, к стальной двери, на которой тоже висел замок. Жересар открыл и его, бросил на ступеньку, не заботясь о тишине, рванул дверь и, глотая свежий ночной воздух, выскочил наружу.

Широкий двор, окруженный высокой стеной. Ворота, возле которых стоит одинокий стражник, прислонивший копье к стене. Опершись спиной о камни стены, он дремлет, прикрыв глаза и напрашиваясь на штраф в размере месячного жалованья. Нет страшнее преступления, чем уснуть на посту! В Корпусе за такие прегрешения порют, превращая спину и зад нарушителя в кровавое месиво. Зато он на всю жизнь запоминает, что сон постового есть смерть для него и для его товарищей. Запоминает – если выживает, конечно. Бывает, после порки и не выживают.

Вот и сейчас – был бы часовой настороже, увидел бы громадную темную фигуру, крадущуюся к нему в ночи, поднял бы шум, ткнул бы в супостата стальным наконечником, оставив его кишки лежать на улице в пыли и плевках. А теперь что получил? Удар гранитным кулачищем по макушке, отчего его слабые разумом мозги едва не рухнули в штаны! И поделом! Скажи спасибо, что башку не снесли.

Долой ключи с пояса стражника, калитка открыта, и… вот она, свобода! Только что с ней делать?

Жересар досадливо сплюнул – почему не обыскал тех пятерых стражников? Почему не забрал у них деньги?! Вот что значит вбитые в голову дурацкие понятия о порядочности! Нельзя мародерничать, нельзя обворовывать тела павших! Если это не вражеские солдаты, конечно. А он, Жересар, как идиот, до сих пор не поймет, что он на войне, что все вокруг суть враги и относиться к ним нужно как к врагам! Долой понятия о чести, порядочности! Целесообразность – вот что должно занимать голову, вот что должно быть положено в основу всех действий!

Вернулся, пошарил по карманам часового – нашел три серебреника, десяток медяков. Негусто. Ну а кто берет на службу много денег? Хорошо, хоть это есть.

Черная луна уже вышла на небосвод. Глубокая ночь. Куда идти? Что делать? После того что лекарь тут устроил, его будут разыскивать – это точно. Значит, куда-то нужно спрятаться. Легко сказать – спрятаться, при его-то габаритах.

Где можно затеряться дереву? В лесу. Человеку? Где всегда много людей?

На рынок нельзя. Там его хорошо запомнили. В порт? Да, скорее всего – в порт. Если Нед появится в городе – обязательно в конце концов окажется в порту. Он же собирался к ардам, а к ардам без корабля не попадешь.

Набрав раздувшимися ноздрями прохладного ночного воздуха, Жересар зашагал по мостовой вниз, туда, где под красной луной тускло отсвечивала морская гладь. Любой человек знал: в порту легко можно устроиться на корабль и никто не спросит – кто ты, откуда, зачем завербовался. Главное, чтобы ты работал и беспрекословно подчинялся капитану. Иначе – будешь висеть на рее, как мешок с тряпьем. Капитан на корабле – король. И когда ты подписываешь контракт или ставишь в нем крестик по причине неграмотности, ты отдаешь себя в безраздельное владение капитану. Это не рабство, нет, но что-то похожее на него в таком подневольном положении имеется.

* * *

По щеке что-то ползло. Отвратительное, многоногое, ядовитое. Щелкали жвала, капал яд, и многоножка приближалась к горлу, туда, где пульсировал сосуд, подводящий кровь к голове. Сейчас – укус! И смерть. От яда этих многоножек не было противоядия! Лекарь Жересар знал это наверняка.

Многоножка неожиданно начала расти, стала величиной с крысу, потом с небольшую собачку и вдруг, раскрыв жвала, сказала тонким пронзительным голоском:

– Спит! Глянь! Мож, покойник?

Жересар вскинулся, вскочил… и со всего размаха врезался головой в ветхий борт перевернутой лодки, обрушив за шиворот поток мусора и букашек, тут же занявшихся веселой беготней по широкой спине лекаря. От лодки с визгом и смехом побежали двое мальчишек и девчонка – чумазые, растрепанные, типичные дети города.

В столице таких маленьких бродяжек много. В провинциальных городках их было меньше. Почему? Видимо, люди там отзывчивее, чем столичные жители, и не позволяют детям оставаться беспризорными. А может, сирот в провинции меньше потому, что столица вечно бунтовала или воевала, а значит – тут и поломанные судьбы, и беда, и сироты, и беспризорники.

Впрочем, лекарь обычно об этом редко задумывался. Как и все обычные люди, он проходил мимо маленьких живых осколков жизни, спеша по своим важным делам. И только теперь, оказавшись на самом дне, бездомный, голодный, без крыши над головой, он почему-то вспомнил тех, столичных, детей и горько усмехнулся – теперь и он беспризорник. Беспризорный старик…

Жересар выполз из-под лодки, поднялся, отряхнув колени, и хмуро, уже без улыбки, посмотрел вслед детишкам. Вообще-то он уже давно не смотрел весело. Чему веселиться-то? Это проклятые боги сговорились испытывать на нем всю свою изощренную фантазию. Проклятые небесные извращенцы! Лекарь сплюнул, потом не выдержал и погрозил небесам кулаком – хрен возьмете!

Для верности устремив в небо еще и неприличный жест, адресованный Создателю и богине любви вместе с богиней смерти, лекарь побрел по берегу туда, где виднелся высокий забор, ограждавший порт. Ночью Жересар попытался войти на портовую территорию, но охрана его завернула, заявив, что в эту пору в порт могут войти и выйти только те, кто имеет специальное разрешение от портового начальства. И чтобы он сваливал отсюда, пока не получил по башке древком копья.

В очередной раз получать по башке Жересар не хотел, потому ушел от караулки со всей возможной скоростью.

Где-то все-таки нужно было перебыть ночь, потому, обойдя порт по широкой дуге, под деревьями, торчавшими возле косогора, лекарь подыскал под ночлег старую рыбацкую лодку, некогда выброшенную на берег могучей рукой морского ветра. Ночь была тихой, чистой, звездной, безветренной, так что замерзнуть Жересар не боялся. Следовало скрыться от любопытных глаз – до того часа, когда откроется проход в порт. На всякий случай. После того что с ним произошло в Шусарде, лекарь не собирался пускать дело на самотек. Хватит глупых приключений.

До утра оставалось совсем немного – часа три-четыре, и провести их лекарь решил как можно комфортнее, если считать за комфорт кучку прелых рыбацких сетей, пахнущих тухлой рыбой и пылью, – на них Жересар и устроился. Спал он как убитый и, похоже, во сне скатился с кучки сетей, после чего голова оказалась снаружи, высунувшись из-под лодки – чем воспользовались детишки, тыча его сухим прутиком, валяющимся теперь на гальке. Развлеклись, так сказать…

Жересар не знал, что берег моря возле порта служил нищим людям чем-то вроде банка, где они иногда получали неожиданные подарки в виде выброшенного на берег трупа, с которого можно неплохо разжиться одеждой или даже спрятанными на теле монетами.