Холодное блюдо

Ангус ушел в свою комнату и плотнее прикрыл дверь. Ему хотелось убивать. Ему хотелось бить, рвать, рубить!

Душила ярость, туманящая мозг, толкающая на такие поступки, о которых он пожалеет и которые выйдут ему боком. Он это знал. А потому встал со стула, сел на коврик посреди комнаты, подогнув ноги под себя, и положил руки с открытыми ладонями на колени – медитация! Войти в транс, очистить мозг от наносного, от злобы, от ярости, сделать его чистым и ясным, как хрустальное стекло! Как алмаз, отполированный руками ювелира! Тут же вспомнился перстень, который Ангусу некогда подарила Майа Стеро – крупный красный бриллиант, широкое кольцо из чистого золота. Этот перстень стоил много, много золотых! Чистые красные бриллианты попадаются не так уж и часто! Кстати – наколдованный бриллиант. Если сунуть его в пищу и в ней есть яд из числа тех, на которые он наколдован, – камень начинает мерцать, светиться! И это повышало цену камня как минимум в два раза!

Проклятый палач присвоил себе камень, когда распинал на кресте пыточной. Содрав с пальца вместе с кожей.

Мразь! Ох как хочется добраться до этой мрази и отрезать ему пальцы один за другим, один за другим! Слышать, как хрустят его кости! Как вопит этот лысый гад, захлебываясь кровью из разбитого рта! О-о-о… Ангус придумал бы для него такие пытки, о которых тот и не слышал! Настоящие пытки! Магические пытки! Только бы добраться до гада!

– Учитель… – Голос Левана прервал мысли, и Ангус едва не вздрогнул, как мальчишка, застигнутый за каким-то запретным, непристойным делом.

– Я же сказал: когда медитирую, не трогать меня! Не говорить со мной! Не прерывать медитацию! Что неясно?! Пошел вон отсюда, придурок!

– Учитель! – Голос Левана явно окреп. – Братство хочет, чтобы ты сделал из этих детей магов – известным тебе способом. И учил их так же, как учишь нас с Хессом. И это не обсуждается. Таков приказ Старших.

– Это тебе они могут приказывать! – злобно прохрипел Ангус, чувствуя, как кровь снова бросилась в голову. – А мне – нет!

– Ты живешь в доме, предоставленном тебе Братством. Тебя охраняет Братство. Тебе предоставлена возможность работать на Братство. Почему ты считаешь, что Братство не может тебе приказать? Ты полностью от него зависишь, разве не так?

– Не так! – злобно огрызнулся Ангус, чувствуя, как кровь бросилась ему в голову. То ли от ярости, то ли от возмущения и стыда. – Я уже сказал, не буду этого делать! Никогда! И ни за что! Всему есть пределы, и это мой предел! Я не буду убивать детей!

– Тогда их убью я… – Голос Левана был тихим, скучным, обыденным. Таким обыденным, что впавший в ярость Ангус вначале не осознал смысла слов. А когда осознал – окаменел, побледнел и пристально посмотрел на Левана.

– Как… убьешь? Что значит – убьешь?!

– Как убью? Например, перережу глотку. Или сверну шею. Вначале одному, потом другому. И буду так убивать, пока ты не согласишься на наши требования. Убью всех этих – приведу новых. И снова буду убивать. И ты будешь виноват. Ты!

Он ткнул пальцем в сторону Ангуса, будто хотел его проткнуть, и тот едва заметно отшатнулся, чем вызвал внутреннюю усмешку Левана. Но на круглом, мрачном лице парня не отразилось ничего из тех эмоций, что он испытывал сам.

– Ты не посмеешь! – выдохнул Ангус, и Леван укоризненно покачал головой:

– Знаешь ведь, что посмею. И сделаю. И только ты можешь их спасти. Делай из них магов! Делай! Какая-то часть умрет, да, но остальные выживут! А так они умрут все. Все, понимаешь? Клянусь тебе, умрут!

– Не посмеешь… – повторил Ангус сухими, холодными губами. Губами мертвеца. Он почти уже жалел, что не умер во время пыток. Все бы тогда закончилось, все было бы гораздо проще.

– Пойдем, учитель… я тебе покажу.

Леван повернулся и бесшумно, не скрипнув половицами и дверью, вышел в коридор. Промелькнул к выходу, тихий, как тень, и вот он уже на улице – виден через маленькое окошко, закрытое, как ни странно, кусочками дорогого прозрачного стекла – не бычьим пузырем, как стоило бы ожидать от захолустного дома. И вообще – дом оставлял ощущение дворянской усадьбы, таинственным образом занесенной в эту глушь. Может, его и строили как усадьбу? Какой-то бедный дворянин? Или богатый! А что, красивое место, рядом ручей, водопад, воздух замечательный – ни тебе городской копоти, ни шума-гама городских улиц! Живи в тишине и радуйся!

Ангус рывком поднялся, шагнул к стене, привычным движением сорвал с креплений стандартный дуэльный меч – длинный, но не очень, слегка изогнутый, с острым, как жало, концом клинка. Движения мастера меча были плавными, уверенными, будто и не было пыточной, будто не было клетки и долгих месяцев боли и страданий. С мечом в руке стоял прежний Ангус – смертоносный, как зеленая змея!

Он шел драться, по большому счету, и не за детей – что ему какие-то маленькие рабы? Кто они и кто он, Ангус! Но в душе зрело ощущение правильности его поступка. Нельзя переходить грань. Нельзя делать то, что делать нельзя, – иначе это будешь уже не ты. Нельзя позволять Братству сесть на шею – хотя разве оно уже не сидит у Ангуса на загривке? Пришла пора показать характер. Характер дуэлянта, бойца, характер Первого Лекаря Его Императорского Величества.

Ангус покрутил головой, разминая шею, подвигал плечами. Готов! Ну, держитесь!

Лекарь мягким, стелющимся шагом вышел в коридор, толкнул дверь и ослепленный вечерним солнцем, прорвавшимся в прогал между деревьями, вышел на лужайку перед домом. Вышел. И тут же вздрогнул от укола в шею – какое-то насекомое впилось своим жалом так, что на мгновение Ангус забыл, зачем вышел, и схватился за место укуса. И замер, чувствуя, как по шее, плечам, рукам расходится волна холодного оцепенения.

Стрела! Стрелка из духовой трубки, намазанная парализующим ядом! Ах, твари! Попался! Как же он этого не предусмотрел!

– Прости, учитель. – Леван осторожно подошел, потрогал Ангуса, стоящего, как статуя императора. – Я сейчас тебя к стене прислоню, хорошо? Через пять часов от яда не останется и следа. Немного голова поболит и все. А если противоядие выпьешь – так и того не будет. Потерпи, пожалуйста. Я знаю, ты человек гордый, а еще – недоверчивый. Тебе все надо показать, рассказать. Пойми, ты никуда не денешься. Как и мы. У нас есть задача – заставить тебя сделать то, что нужно Братству. И я пойду на все, чтобы это сделать. Думаешь, мне их не жалко? – Он кивнул на группу испуганных детей, наблюдавших за происходящим с обреченностью овец, приведенных для заклания. – Ты пойми, не выполню я данного мне приказа – умру. Мне просто прикажут умереть, и я выполню приказ. Прикажут тебя убить – убью. И рука не дрогнет. Тут или ты, или я, учитель. У нас нет выбора!

Он легко, как статую из сухого дерева, поднял Ангуса и поставил его к стене, заботливо одернув на нем рубаху. Постоял рядом, размышляя о чем-то, и снова заговорил:

– Ты, похоже, до сих пор не понял, что такое Братство. Оно размажет тебя по мостовой, как соплю. Единственный способ выжить – это подчиниться. К примеру, я – могу убить тебя сотней разных способов. И ты ничего, совсем ничего не сможешь поделать. Не спасут тебя ни твои яды, ни твое умение махать мечом. Ведь мы не на дуэли. А я не из благородных. Я просто тебя убью, так же быстро, как прихлопнул бы таракана. Вот как его!

Леван мгновенно протянул руку, выдернул из группы мальчика лет шести – движение рукой, хруст, и мальчик обвис, стеклянными глазами глядя в синее небо. Из уголка рта протянулась тонкая струйка крови, и трава украсилась красными, пахнущими ржавым железом «ягодами».

Леван медленно, аккуратно опустил мальчишку на землю, сложил ему руки вдоль тела, поправил голову покойника и очертил вокруг солнечного сплетения знак «солнце».

– Мне жаль. Мне очень жаль! – глухо сказал Леван. – Это ты убил его, учитель! Я не мог по-другому! Ведь я хочу от тебя только одного: чтобы ты делал нужное снадобье. Я сам волью его в глотки. И значит, это не ты их убил, а я! Понимаешь?! Не ты! Ты всего лишь сделаешь лекарство! Выполнишь свою работу! Вся вина на мне! Это я подлец! Это я негодяй, убивающий детей! А ты ни при чем! Согласен? Если согласен – моргни два раза. А не согласен – один. И тогда я убью еще одного ребенка. Хочешь этого?

Ангус моргнул – «нет!».

– Хорошо. Так ты согласен на мое предложение? Поможешь Братству? Сделаешь снадобье?

«Да!»

– Обещаешь не вредить нам с Хессом? Клянусь, я отношусь к тебе, учитель, с огромным уважением. Но ты же понимаешь – я из Братства, Братство моя семья! И оно не прощает ошибок! Я не мог по-другому! А убьешь нас с Хессом – пришлют других. И неизвестно еще кого! У нас тоже уродов всяких хватает, негодяев. И будешь ты смотреть в их рожи! Тебе это надо? Нас ты знаешь – мы за тебя всех убьем! Но и ты нас поддержи, пожалуйста! Ладно? Не будешь нам гадить? Не убьешь нас?

«Нет», – после долгой паузы.

– Ну вот и здорово! Я сейчас отнесу тебя в постель, поспишь, отойдешь от заморозки. А как встанешь утром – начнешь готовить снадобье. А их, – он махнул в сторону группы детей, – ты не увидишь больше. Вернее, увидишь, но только тех, кто… ну… понятно. В общем, договорились. Я так рад, учитель! Спасибо тебе!

Ангус проснулся с дичайшей головной болью, голова его просто разламывалась на части – болело до тошноты, до рвоты, до воя, до скрежета зубовного! Он с трудом сел, сбросив непослушные ноги с кровати, и тут же все вспомнил. Все вспомнил! И разговор с Леваном, и убийство мальчика.

От досады, злости и тоски вроде как даже голова стала меньше болеть.

Не позволил себе раскиснуть, заставил тело встать и отправиться в другую комнату. Туда, где хранились готовые снадобья, которые Ангус намешивал впрок, – в доме всегда нужно иметь запас лекарственных препаратов: вдруг случится болезнь, так и снадобий наварить не успеешь! Большинство самых страшных болезней протекают практически мгновенно, за считаные часы, а то и минуты человек из здорового и цветущего превращается в гниющую развалину, кусок мертвого мяса, которое еще не знает, что оно уже мертво.

Нет уж, Ангус не желал повторить судьбу глупых, недальновидных лекарей, сгинувших в пламени чумных костров. Он всегда был наготове и всегда вооружен самыми сильными лекарствами.

Налил в глиняную кружку из высокой широкогорлой бутылки, заткнутой мягкой пробкой, принюхался, поболтал иссиня-черной, искрящей мелкими разрядами магии жидкостью. Вообще-то взбалтывать ее было нежелательно – уменьшается насыщение магией, но Ангус сделал это автоматически, думая о своем и действуя так, как если бы в руке он держал бокал с самым лучшим вином, которое приятно носу и хорошо ложится в желудок, вызывая волну теплоты и довольства. Выпил, поморщившись от терпкого вкуса и жжения. Иголки магической энергии пощипали за нёбо, взбодрив пациента и вызвав мгновенный приступ слепоты, – так бывает, зато потом станет хорошо. И стало. В груди потеплело, сердце стало биться ровнее, спокойнее, легкие расправились. Голова ясная, звонкая, кровь заиграла по жилам – хорошо! Будто и не было боли!

Выглянул в окно – светало. Рано еще, но солнце уже погладило своими горячими руками верхушки тысячелетних деревьев. Звенел ручей, равномерно, гулко шумел водопад, но, сколько ни прислушивался лекарь, не было слышно голосов и плача. Как и не было детей, не было вчерашней сцены, не было унижения и злости.