Чекист. Тайная дипломатия – 2

– Но я-то пока не сбежал. Значит, не все так плохо, – утешил меня мой друг Артур Христианович. Вздохнув, начальник контрразведки полез в карман шинели. – Эх, Володя, я как чувствовал, – сказал он, вытаскивая оружие. – Знаю, что ты такие револьверы не любишь, но чем богаты.

Почувствовав в руке холод стали, с трудом раскрыл один глаз, потом второй, сфокусировав зрение на револьвере. А это даже и не револьвер вовсе, а самозарядный пистолет Кольта. Если судить по надписи на левой стороне рамки – «английского заказа». На самом-то деле заказ нашего военного ведомства, просто в США его размещало британское правительство по просьбе России. Не знаю почему, но эти кольты у нас именовали револьверами. Эффективное оружие – бой резче, чем у нагана, калибр больше, скорострельность выше. Да, и патроны непривычные, толстенькие.

– Вот еще возьми.

Артур кинул мне на постель пару сменных обойм, открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел.

– Товарищ Фраучи, ты еще здесь? И какого хрена? Просился на пять минут, а сидишь уже час, без малого.

Это кто там говорит таким противным голосом, да еще назвав Артура по фамилии, которую он уже и сам начал забывать? А, так это докторица. Длинная и тощая, словно жердь, страшная, словно финская война, и возрастом сравнимая с войной Крымской.

– Это не я виноват, а товарищ Аксенов. Я бы давно ушел, а он мне – посиди минуточку, да посиди. А как отказать контуженному?

От такого предательства друга я онемел. Хорошо, что башка болит и говорить трудно, а не то сказал бы ему пару ласковых. А Артур Христианович, гад такой, еще и изгалялся:

– Мне уже давно на службу пора, а он все вопросы дурацкие задает. Тетя Аля, ты ему укольчик успокаивающий сделай, чтобы он спал побольше.

– Фраучи, ты меня давно знаешь. И не тетя Аля, а здесь я тебе Алевтина Георгиевна. Я тебе самому сейчас такой укол сделаю, что неделю на жопу не сядешь. Марш отсюда, засранец.

Гроза шпионов и диверсантов товарищ Артузов выскочил из палаты, словно мальчишка, застигнутый грозной соседкой около любимой яблони. Похоже, с докторшей он знаком давно. Вполне возможно, что она в детстве ему уши крутила, такое запоминается надолго.

– А вам больной, зачем в госпитале пистолет? Ну-ка быстро отдайте. Как выписывать станем, тогда отдам. А Артурчику я еще задницу надеру, чтобы оружием не разбрасывался.

Докторша резко ухватила пистолет за ствол и потянула его на себя. Что ж, пришлось уступить грубой силе, а иначе могло бы случиться несчастье. Но неожиданно Алевтина Георгиевна хмыкнула и вернула мне кольт.

– Реакция нормального человека, – констатировала она. Посмотрев на мой озадаченный вид, улыбнулась, продемонстрировав крепкие прокуренные зубы. – Хотела проверить, не очень ли сильно сказалась контузия? А так, вроде и ничего, можно вам пистолет доверить, стрелять в потолок, а тем паче в окно, не станете.

– Вы бы э-э Алевтина Георгиевна поосторожнее со своими экспериментами. А если бы пистолет случайно выстрелил? – поинтересовался я. Докторша только повела костлявыми плечами:

– Я, когда в земской больнице трудилась, однажды у сумасшедшего мужика ружье отбирала, что мне такая пукалка?

Хотел сказать докторице, что у сумасшедших может оказаться осколочная граната, но не стал. Тетка взрослая, сама должна понимать.

– Вы, молодой человек, сами будьте поаккуратнее со своими игрушками, – почти ласково проскрипела она. – Заиграетесь, так можете, невзначай другую игрушку отстрелить, более важную, а вами уже девки интересуются.

Грубоватые слова в устах костлявой Эскулапши казались нарочитыми и какими-то несоответствующими.

– Merci, Madame[1 - Думаю, понятно и без перевода.], – поблагодарил я.

– Il n’y a pas de quoi, – парировала докторша на чистейшем французском, а потом добавила с усмешкой. – Mais il est prеfеrable de parler russe, vous avez une prononciation terrible[2 - Не за что. Но лучше говорите по-русски, у вас ужасное произношение. (фр.)].

– Еще раз мерси, – отозвался я, выдавливая из опухшего лица ухмылку. – Только замечу, что и вам не идут простонародные выражения.

– В моем возрасте, молодой человек, уже глубоко насрать, что идет, а что нет, – поведала Алевтина Георгиевна. – Могу себе позволить такую роскошь говорить так, как сама хочу. Это вы еще должны выбирать – как говорить, и кому. Вот, когда доживете до моих лет, тогда и поймете. Хотя, – заметила докторша, критически оглядывая меня, – учитывая состояние вашего тела, шрамы, до моего возраста вы точно не доживете. Сколько вам лет?

Действительно, сколько? Кажется, не то пятьдесят, не то пятьдесят два. Тьфу ты, мне же в два раза меньше.

– Осенью двадцать три стукнет, – гордо сообщил я, а потом скромно добавил. – Ежели, конечно, до осени доживу.

– М-да, – протянула докторша. – Я думала, что вам хотя бы лет тридцать.

Что ж, не она первая и, думаю, что не последняя, кто считал, что мне больше лет, чем есть. Привык. А Алевтина Георгиевна, сердобольно покачав головой, сказала:

– Вам сейчас спать нужно как можно больше. Я вам пару пилюль веронала оставлю.

Веронал? Вроде бы, в моем времени он запрещен из-за побочных эффектов – слабости, сонливости и еще чего-то там, но голова разболелась не на шутку и я покорно слопал обе пилюли, запил водичкой из стакана, поднесенного докторшей и начал проваливаться в спасительный сон. Напоследок еще подумал, что надобно пошукать во Франции, да прикупить каких-нибудь снотворных препаратов, более щадящих. Димедрола, что ли. Но не уверен, что его уже изобрели.

Проснувшись почувствовал себя значительно лучше. Сумел встать, сходить в туалет и умыться. Слабость ощущалась, но зато не было ни тошноты, ни головокружения. Жутко хотелось пить. Подумал уже, что плюну на страхи и напьюсь из-под крана сырой воды, но обнаружил на тумбочке графин. Ухватился, жадно припал к горлышку и только потом заметил, что рядом стоит стакан. Теперь захотелось есть. Решив, что нужно выползти в коридор и отыскать какой-нибудь медицинский персонал, наткнулся на докторицу.

– Ого, товарищ Аксенов изволил проснуться, – сказала Алевтина Георгиевна, входя в палату. Ухватив меня за руку, развернула лицом в сторону кровати. – Но вставать пока рано, ложитесь.

– Я есть хочу, – капризным тоном сообщил я, устраиваясь на постели.

– Еще бы ты не хотел, – хмыкнула докторша, переходя на ты. – Двое суток без сознания был, а еще сутки спал.

– Спал сутки? – слегка обалдел я. – То-то меня всего шкалит.

– Что делает? – переспросила докторша.

– Ну, это когда корёжит, словно с бодуна. Жесть, в общем.

Алевтина Георгиевна посмотрела на меня с неким сомнением. По маленьким глазенкам видно, что решает вопрос, а не стоит ли вызывать санитаров? Но вместо дюжих мужиков вызвала девчушку с подносом, на которой стояла миска с жидким рисовым супом и сиротливо лежал одинокий сухарик. Я мысленно вздохнул и в два приема все слопал, даже не заметив вкуса.

– Может, еще мисочку? И пару сухариков, – жалобно попросил я. – Все-таки, я не месяц голодал, а поменьше.

– Попозже, – строго сказала докторша, но потом, слегка сжалившись, уточнила. – Если в желудке удержится, то через час еще пришлю. А теперь – отдыхай.

Сколько раз повторял слова Лиса из «Маленького принца», что в мире нет совершенства. Вроде бы, мечтаешь выспаться, отдохнуть от тревог и волнений, а когда наконец-таки представляется такая возможность, так и спать не хочется и на приключения тянет. Это я про свое пребывание в госпитале. Спи себе, сопи в обе дырочки, так не хочется и голову ломай – а как там, во Франции, без меня? Может, наше торгпредство уже развалилось, а мои подчиненные, предоставленные самим себе, пустились во все тяжкие? Александр Петрович, скажем, вместе со Светланой Николаевной решили эмигрировать в Исландию, а Кузьменко, оставленный за старшего, закупил на все деньги какой-нибудь ерунды, вроде лекарств с радием или зафрахтовал судно, загрузив его гнилой пшеницей? И как там Потылицын, призванный объединять вокруг него весь белогвардейский бомонд? Но все это, вместе взятое, перекрывалось мыслями о Наташке. Как она там? Мысли пытался гнать, но они лезли.

Вот так вот, ломай голову, а она, зараза такая, время от времени еще и болит. Не чрезмерно, но все равно неприятно. Алевтина Георгиевна пожимала плечами и предлагала веронал, от которого я отказывался. Еще она сообщила, что в моем случае имели место контузия, сотрясение мозга и ушиб груди, в которую угодил осколок. Удачно, что попал в «Красное Знамя», а иначе случилось бы проникающее ранение.

Эх, жалко, орден теперь покореженный. Можно бы и такой носить, чтобы народ видел – вот он, герой, но не стоит. Надо во ВЦИКе дубликат запросить или копию ювелиру заказать.

Через неделю мне стало совсем хорошо, голова перестала болеть, но и докторица, и прочий медперсонал напрочь отказывались дать хотя бы какую-нибудь газету. Мол – больному нельзя волноваться, а чтение советских газет выздоровлению не способствует. Ну как они не понимают, что без информации мне гораздо хуже? И Артузов, собака такая, не появляется. Пару раз присылал передачи с шоколадом и пряниками, мыльно-рыльными принадлежностями, но сам и носа не показал. И этой загадочной Марии Николаевны тоже не видно. Может, ее бы уговорил принести свежую прессу или хотя бы какие-то новости узнал.

Единственное, что удалось выбить из эскулапов, так это свежий номер альманаха «Боспор Киммерийский». И что за название-то? Даже не враз и понял, что «Боспор Киммерийский» – это Керченский пролив. Стало быть, альманах издан в Крыму. Крым же еще недавно был вражеской территорией, а теперь, под главенством генерала Слащева благоденствует и процветает. А не процветал бы, так с чего альманахи выпускать?

Альманах позиционировал себя как литературно-художественный, тем не менее вступительная статья политическая, потому что посвящалась необходимости объединения Республики Крым и Советской России для аннексии проливов Босфор и Дарданеллы. (Впрочем, аннексия – это уже мой термин.) Анонимный автор разъяснял читателям, что благополучие обоих государств тесно связано с аграрным развитием, а для успешного процветания промышленности и благоденствия граждан позарез нужны проливы, дабы беспошлинно провозить русскую пшеницу на европейские рынки и зарабатывать деньги для восстановления промышленности и транспорта. И что любопытно – альманах считал, что в «освобождении проливов от османского владычества» главную роль должны играть большевики, так как их вооруженные силы более многочисленны, а вот нелегкую ношу распределения прибыли возложить на Крым, потому что он имеет и флот, и нужные кадры для торговли.

А статейка-то интересная. Вполне возможно, что именно так наши вчерашние противники и хотели видеть взаимоотношения двух Российских государств – от нас заполучать силы и средства, а если называть вещи своими именами, то пушечное мясо, а на себя возлагали нелегкую ношу в деле распределения прибыли. Допустим, принципиально нового мы ничего не узнали. В большой политике идеалом всегда являлись не равноправные отношения между государствами, а подчинение одной стороны другой. И кто сказал, что в случае победы Антанты (если бы не случилась революция, и мы не заключили бы мир с немцами), Англия и Франция отдали бы нам обещанные проливы?

Любопытно, а руководство РСФСР читало эту статью? Если нет, то надо бы сделать копии и раздать членам ЦК и СНК. И мне выговор, что не уделяю должного внимания ближайшему нашему соседу, а то, что Крым пока находится в ведении КРО, а не ИНО, слабая отговорка. И то, что начальник политической разведки не успевает, еще слабее. Надо срочно засылать в окружение Слащева своего человека, а лучше двух, чтобы получать информацию о планах крымчан. Вот, как только выпишусь из госпиталя и приеду в Москву, так и займусь.

Ладно, а что в альманахе по художественной части? Список авторов впечатлял. Тут вам и Алексей Толстой, и Александр Кондратьев, и Бунин с Куприным. Впрочем, маститым авторам отведено по одной-две странички, потому что большую часть книжки заняла свежая повесть некого В.И., посвященная победе Александра Ярославовича над шведами. Кстати, в прошлом году сражению на реке Неве «стукнуло» шестьсот восемьдесят лет.

Я думал, что ничего нового о победе русского оружия над свеями уже не узнаю. Об Александре Невском читано-перечитано и даже как-то побывал в Стокгольме, постоял и у памятника Биргеру, и рядом с ратушей, где по словам нашей экскурсоводши и был похоронен ярл. Ан, нет. Оказывается, накануне сражения Александр Ярославович отправил отряд боевых пловцов во главе с Гавриилом Олексичем, снаряженных «греческим огнем», для уничтожения вражеских судов, приказав сохранить в целости три шведских корабля, чтобы остаткам разбитого воинства было на чем убегать. Кстати, вполне разумный поступок оставить врагу лазейку для отступления, а иначе он бы дрался с отчаянием крысы, загнанной в угол. Да и оставшиеся в живых привезут в Швецию весть, что с Великим Новгородом (читай, с Русью), не стоит шутки шутить.

Далее князь Александр, имевший тысячу дружинников против пяти тысяч у шведов, использовал в бою военную хитрость – приказал наловить лосей, привязать к их рогам горящую паклю, а потом направил живые огненные тараны на лагерь неприятеля. Скандинавы, на которых ринулись обезумевшие животные, изрядно опешили, а русские витязи, скачущие следом, воспользовались суматохой и перебили шведов. А ярл Биргер получил увечье не от копья Александра, а от рогов самого крупного из лосей, на котором как раз и сидел сам князь. От того, дескать, шведы до сих пор отрицают свое нашествие на реку Неву и факт получения травмы ярлом. Все-таки, Биргер очень почитаем в Швеции и как правитель, и как основатель Стокгольма, а признавать рану, полученную от какого-то лося, неприлично.