Чекист. Тайная дипломатия

– Кто пустит импрессионистов в Лувр? – усмехнулась Наташа. – Лет двадцать назад их бы и в Люксембургский дворец не впустили, но времена меняются. – Открыв ридикюль, она вытащила часики, щелкнула крышкой. Посмотрев на циферблат, спросила: – Кстати, тебе хватит четырех часов?

Четыре часа на осмотр картин? Да мне бы и двух хватило за глаза и за уши. Это моя супруга из той реальности осматривала бы картины от восхода и до заката, а дай ей волю – она бы в зале палатку поставила и жила бы среди картин. Но я на всякий случай поинтересовался:

– А мы куда-то спешим?

– У меня на пять по полудню назначена важная встреча. Если хочешь – можешь сходить со мной, нет – оставайся. Музей работает до шести.

Пересказывать содержание картин Мане и Моне, Дега и Ренуара, Гогена и Ван Гога – занятие неблагодарное. Каждый из нас сейчас может посмотреть репродукции – хоть в бумажном, а хоть в электронном виде, но, поверьте на слово, картины великих художников лучше смотреть «живьем». Другое дело, если полотен много, они начинают мельтешить перед глазами, и скоро ты уже перестаешь понимать, кто написал «Завтрак на траве» – не то Моне, не то Мане? Или это вообще Поль Сезанн? И кто здесь Тулуз, а кто Лотрек?

Еще заинтересовало вывешенное в фойе объявление о продаже с аукциона коллекций конфискованных правительством у германских подданных. Объявление на двух языках – французском и английском, поэтому я смог его прочитать. Сходить, что ли? Увы и ах.

Кафе «Chat et p?cheur», где у Наташи назначена встреча, в двадцати минутах ходьбы от дворца. Для «безъязыких» туристов вроде меня или неграмотных парижан на фасаде прибит эмалированный щит с изображением рыжего кота и парня с удочкой. Стало быть, кафе «Кот и рыболов».

Мы пришли раньше назначенного времени, сели за столик, заказали непатриотичные шницели по-венски и кофе.

– А теперь, Наталья Андреевна, в двух словах – с кем ты должна встретиться и отчего нервничаешь? – Видя, что моя подруга закусила губу, вздохнул. – Наташ, секретность хороша к месту. Лучше бы понимать заранее, к чему готовится.

– Ладно, – кивнула Наталья. – В общем, Владимир, дело такое… Накануне войны все наши живущие во Франции – и большевики, и меньшевики, а также сочувствующие, собрали деньги, сдали их в общую кассу. Казначеем назначили товарища Лаврентьева Ивана Вадимовича. Молодой, но надежный товарищ, лично рекомендованный Владимиром Ильичом. Деньги Лаврентьев положил на собственный счет в банке, потом он должен был перевести их в Вену, Цюрих и Берн. Какие-то суммы перевести успел, а тут война. В Швейцарию перевод еще можно сделать, а в Вену? Французская полиция сразу бы наложила арест на перевод средств во вражескую страну, а могла бы арестовать и владельца счета. Снять деньги и просто перевезти наличными тоже невозможно – банки стали ограничивать выдачу наличных. В общем, деньги застряли, а сам Лаврентьев неожиданно исчез. Думали – либо скрылся с деньгами, либо убит, а может ушел на фронт – многие тогда ушли, да мало ли, что могло случиться. С деньгами распрощались, а недавно Иван Вадимович вдруг появился в Париже. Его отыскали, назначили встречу. Моя задача: узнать судьбу денег и, по возможности, вернуть их Коминтерну.

– Сумма большая? – поинтересовался я.

– Да как сказать, – пожала плечами Наташа. – По нынешним временам уже и не очень, а на тот момент вполне приличная – сто тысяч франков.

Сто тысяч – сумма изрядная, но не сказал бы, что чрезмерная. Для государства, так это всего ничего. А что можно купить на сто тысяч франков в тысяча девятьсот двадцатом году? Мне бы, например, хватило на аренду штук трех-четырех конспиративных квартир (вспомнился номер с ванной за пятьдесят франков), вербовку агентов, а еще бы и на непредвиденные расходы осталось. Но лучше губу закатать.

– Сто тысяч – очень недурственно, – с важным видом закивал я. – А за шесть лет еще и проценты набежали. Даже если по четыре годовых – приличная сумма.

Но дочка графа Комаровского была более реалистична:

– Если что-то и набежало, все инфляция съела. Да и проценты во время войны замораживались. Мы даже не знаем, что за банк, существует ли еще? Ладно, если он открывал счет в «Сосьете Женераль» или «Кредите Лионез», а если в другом?

Я собирался спросить – почему таким важным делом занимался один человек? Почему казначея никто не контролировал? Кассир там, счетовод… Кто еще может быть в подпольной организации? Потом дошло, что из соображений безопасности. Партийная ячейка существующая нелегально в чужой стране, это не современная политическая организация со штатом, бухгалтерами и ревизорами. Там, где тайна известна двоим, это уже не тайна. Но, опять-таки, все упирается в уровень надежности человека.

– А почему деньги нужно вывести в распоряжение Коминтерна, а не в распоряжении партии большевиков? И почему именно ты должна этим заниматься? – поинтересовался я.

– В распоряжение Коминтерна, потому что деньги сдавали не только русские эмигранты, но и французы, испанцы. Стало быть, это интернациональные деньги. А почему я, так потому что лично знакома с Лаврентьевым, сама находилась летом четырнадцатого года в Париже, – пояснила Наташа. – Приказ поступил от товарища Зиновьева, Владимир Ильич не возражает, так что еще?

– Подожди, я чего-то не пойму, – принялся я размышлять вслух. – Тебя прислали в качестве переводчицы или деньги для Коминтерна выбивать?

– И то, и то. Я же была… ну, это неважно, где я была, когда прибыл курьер с заданием. Мне приказано выяснить судьбу денег, а заодно помогать одному молодому товарищу. Правда он отчего-то оказался мсье Кусто, да еще и с непереводимым именем, – улыбнулась Наталья.

– Да, а ты сама, кто сейчас по документам? – спохватился я.

– Так и осталась, Наталья Андреевна. Было бы другое имя, я бы сказала.

Нам принесли шницели по-венски. Мне понравилось, но Наталья Андреевна, разжевав кусочек, возмутилась и подозвала официанта. А дальше произошел оживленный диалог, в ходе которого официант попытался что-то доказать, но был вынужден с позором капитулировать перед возмущенной женщиной, унося наши тарелки.

– Наташ, ты чего? – удивился я. – Вкусно же. Панировка не понравилась?

– Шницель по-венски должен быть приготовлен из телятины, – безапелляционно заявила Наталья. – А здесь говядина.

А ведь я даже и не заметил разницы. И не стал говорить, что мне доводилось есть шницели по-венски приготовленные из свинины. Один раз даже в самой Вене (Вообще-то, нам не положено, но, надеюсь, читатели об этом никому не скажут?)

До встречи еще оставалось добрых полчаса. Но вместо того чтобы спросить меня о впечатлениях от Люксембургского музея, Наталья поинтересовалась:

– Как ты считаешь, есть смысл в этой конференции?

Есть ли смысл в конференции, которую и конференцией-то нельзя назвать? Если бы я знал… По моим представлениям, это, скорее, рабочее совещание в преддверии чего-то более важного. Да, в сентябре, я как раз вернулся из Крыма, Франция на собственной территории предложила провести мирные переговоры с Польшей. Если учесть, что именно галлы снабжали поляков оружием, техникой и кадрами, то довольно-таки неожиданно. Верно, побоялась, что ее опередит давний недруг и нынешний друг Англия, став посредником со всеми вытекающими последствиями, вроде искренней благодарности советских трудящихся и «права первой ночи» относительно наших полезных ископаемых. Сразу же напрашивается историческая аналогия – после Смуты англичане уже выступали посредниками между Московским царством и Речью Посполитой, за что получили множество преференций, включая право беспошлинной торговли по всему нашему государству.

Ленин и Политбюро предпочли в качестве посредника Францию, куда и отправилась высокопоставленная делегация, где на должности младшего советника пребывает целый начальник политической разведки. Забавно, кстати, если учесть, что у РСФСР и Франции нет дипломатических отношений, и наша делегация во главе с Чичериным являлась неофициальной. Дипломатического иммунитета у нас нет, так что, случись какая провокация, придется отвечать по всей строгости законов.

Переговоры с поляками двигались туго. Они уже не требовали уплаты контрибуции и возвращения культурных ценностей, соглашались на установление границ по рубежу расселения этнических поляков, но отчего-то хотели возвращения Львова и всей Галиции. Настаивали, что Галиция – коронные польские земли, а мы им приводили выписки из «Повести временных лет», где четко говорилось о Галицко-Волынском княжестве как о русской земле.

Использовать исторические источники на нынешних дипломатических переговорах было моей идеей, поддержанной наркоминделом. Чичерин после того случая с мечом Рюрика стал смотреть на меня не просто, как на «глаз ВЧК» и фаворита товарища Ленина, а как на человека, умеющего подсказать интересную мысль. А особенно Георгий Васильевич зауважал вашего покорного слугу после того, как я подсказал ему очень важную фразу, о которой скажу чуть позже.

Переговоры с Польшей, разумеется, стали для французов еще и поводом для прощупывания нас на более важный предмет – наших долгов. Тут все понятно. Во Франции обитало немаленькое количество буржуа, мечтавших стать рантье за счет выплат по российским облигациям. Люди продавали дома, землю, все прочее имущество вплоть до последних панталон любимой тещи, чтобы заполучить вожделенные ценные бумаги, дававшие невиданную прибыль – четырнадцать процентов годовых. И декрету Советского правительства от третьего февраля одна тысяча девятьсот восемнадцатого года владельцы российских облигаций не обрадовались. Франция – республика, и места в парламенте и правительстве зависели от электората, а депутатам и министрам ужасно нравились свои места…

Но и Англия жаждала возвращения долгов. У этих мы назанимали поменьше, но все равно, английским депутатам тоже нравилось сидеть в парламенте, и потому в гостинице «Бургундия» начали появляться высокопоставленные сэры, интересующиеся – а когда?

У англичан и французов имелся сильный козырь – наша новая экономическая политика, должная вступить в силу уже через два с половиной месяца. Финансовую ситуацию в России они знали получше нас, потому представляли, что для осуществления НЭП Советской власти потребуются кредиты. Они даже знали, что золотой запас Советской России составляет восемьсот девяносто тонн и не возражали, если хотя бы половина ушла в счет погашений долгов.

А еще русских денег хотят Бельгия, США, Италия. В один прекрасный миг я даже поймал себя на том, что одобряю идею мировой революции.

Один из членов палаты лордов важно попыхивая сигарой заявил – мол, если один человек берет взаймы у другого, то он должен возвращать долги, а не ждать, что ему дадут ссуду снова. Дескать – именно так полагается поступать порядочным людям.

Пока Георгий Васильевич собирался с мыслями, я успел написать записочку и подсунуть ее главе делегации, а Чичерин, скользнув взглядом по тексту и мгновенно сориентировавшись, сказал:

– Совершенно с вами согласен. Порядочные люди обязаны отдавать долги своим кредиторам. Но как порядочный человек отнесется к кредитору, который войдет в его дом, изнасилует его жену, убьет его ребенка, украдет вещи, а потом потребует вернуть долги?

Лорд от возмущения едва не подавился сигарой, англичане дружненько встали и вышли из комнаты, а Георгий Васильевич пожал мою руку, сказав:

– Владимир Иванович… виноват, Олег Васильевич, у вас изумительное умение отыскивать правильные слова.

Пожимая руку народного комиссара, я скромно промолчал, что нацарапал слова самого Георгия Васильевича сказанные им через два года в Генуе. И главное – никакого плагиата. Эти слова, сказанные наркомом, войдут в историю как сказанные Чичериным. Кто знает, может, и в той истории рядом с Георгием Васильевичем находился толковый референт, подсказывавший нужные фразы своему патрону?

Переговоров с Польшей тоже не получилось. А в Париж подтянулись еще и представители Финляндии, из Крыма приплыл Богаевский, возжелавший пообщаться с нашим наркомом иностранных дел. И все: и Польша, и Финляндия, и Крымская республика желали получить как можно больше территории, но отказывались отвечать за долги и прежние обязательства. Боюсь, делегация уедет ни с чем. Но вслух я сказал:

– Наталья Андреевна, уже то хорошо, что мы начали торговаться. Мы что-то пообещаем, а может и выполним, они нам в чем-то уступят… В общем, торговаться гораздо лучше, чем стрелять друг в друга.

Бывший казначей эмигрантов задержался минут на десять. В принципе, опоздание допустимое, зато мы с Натальей успели доесть шницели. Что ж, графская дочка права – шницель из телятины гораздо вкуснее, нежели из говядины.

К нашему столику подошел крепко сколоченный мужчина в пальто армейского образца и лихо сдвинутой на затылок шляпе. Бросив ее на соседний стул, незнакомец щелчком пальцев подозвал официанта, заказал аперитив и только потом удостоил нас вниманием.

– Приветствую вас, уважаемая мадам Натали, и вас, мсье.

Я ограничился поклоном, а Наталья Андреевна довольно сухо сказала:

– Здравствуйте, товарищ Лаврентьев.