Не мой тип

– Больше я тебя не оставлю. Собирайся, поедем со мной в другой город. Я встретила там хорошего человека.

– Он тебя любит?

– Очень.

– А меня он любить будет? Он меня не продаст?

– Конечно, будет любить. Он же меня любит, а значит, будет любить и моих друзей. Мы будем жить вместе, а по выходным гулять в лесу. Ты там встретишь волка и победишь его.

Сборы были недолгими, но неожиданно возникла проблема. «Мини Купер» не подходил для перевозки собачьего великана, и Василиса решила взять просторный БМВ мужа, который в последний момент решил лететь на самолёте, а до аэропорта уехал на такси.

Через минуту взрыв большой силы сотряс воздух. Почувствовать они ничего не успели.

В деревне

Смерть Василисы для Николая была тяжёлым ударом: по утрате любимой, по его планам наконец-то завести семью. Николай влюбился первый раз, да ещё как! До зубного скрежета, до судорог! К своим сорока двум он был женат один раз, но, прожив вместе пять лет, расстались. По правде говоря, от счастья их не распирало никогда. Просто шли в одну сторону. Им было по пути, и они решили идти вместе. Пока не устали. Скучная и однообразная ежедневная картинка первой достала жену, и она ушла от него. Больше Николай не женился. Отношения были, иногда длительные, иногда не очень. Но чтобы жениться… Николай понял, что брак – это три составляющие: голова, сердце и секс. В его случае работала только последняя. Важная! Но для брака недостаточная. И через какое-то время они благополучно расставались. Без сердца изнашивается всё быстро, даже объятия.

Николай решил дать себе отпуск и поехать в деревню, вдохнуть её воздуха, залечить раны. Несколько лет назад в возрасте девяносто семи лет умер его дед, оставил близким дом, который родственники летом использовали как дачу, а поскольку сейчас октябрь, в доме никто не жил.

Это было единственное место на земле, где Николай мог отойти, набраться сил, чтобы жить дальше. Здесь жил его любимый дед, человек удивительной судьбы, и об этом надо рассказать подробнее.

В детстве он вместе с родителями каждое лето ездил в деревню к дедушке Фёдору и бабушке Лизе, и часто родители по окончании своего отпуска оставляли его там с тётей Валей до осени, которая привозила его обратно.

Тётя Валя жила в одном городе с его родителями, но на окраине, приходилась младшей сестрой его отцу и тоже летом приезжала к своим пожилым родителям.

Детей у стариков было много, но только один из них, Вадим, жил рядом, по соседству; остальных судьба раскидала далеко от родного дома, поэтому мы, жившие всего в пятистах километрах от деревни, были самыми частыми гостями.

Николай очень любил деревню. Ему нравилось там всё: запах сена, животных, свежескошенной травы, трескотня насекомых, петухи, наперебой с соседними разрывающие заутреннею тишину своими голосами. Он обожал по утрам пить парное молоко, есть сыр и творог, приготовленные любящими руками рано вставшей бабушки.

Вообще, деревня просыпается рано. В пять утра деревенские жители уже успевали подоить коров и выгнать их из дома, где их принимал пастух и, собрав всех в стадо, гнал для выпаса на не занятые полями луга.

Набор животных был почти одинаковым в каждом сельском дворе, и семья моих дедушки и бабушки не была исключением: корова, овцы, куры. Огород был нехитрым: картошка, морковь, свекла, лук. Всё это помогало деревенским жителям выживать при тех скудных колхозных зарплатах и пенсиях, которые платило им государство.

Жизнь Николая в деревне была наполнена тем, что он бегал с мальчишками по полям, объедал вместе с ними колхозный горох, ловил в речке раков, собирал малину в соседнем лесочке и купался в пруду.

Но больше всего он любил бывать в кузнице своего деда. Дед был потомственным кузнецом. Это был крепкий жилистый старик с сильными мускулистыми руками, которыми он мог гнуть подковы, а пальцами загибать монеты.

У деда было благородное русское лицо с редкими глубокими морщинами, грубо очерченные прямой нос и волевой рот с плотно сжатыми губами, короткая тёмная с проседью окладистая борода и такого же цвета усы. Но самое поразительное в его лице – это зубы: ослепительно белые, без единой потери, на зависть всем молодым. Это было настоящее чудо природы!

Когда он работал, это было завораживающее зрелище: он бил молотком по раскалённой докрасна железяке, и на глазах она превращалась в какой-то пригодный для хозяйства инструмент или предмет кухонной утвари.

Николая дед тоже привлекал к процессу кузнечного дела. Он раздувал меха, а поступающий воздух поднимал температуру в печи, которая в свою очередь оказывала воздействие на податливость металла обработке.

Дедушка Фёдор был очень красив, когда работал. Он легко взмахивал одной рукой с тяжёлой кувалдой и ловко опускал её туда, куда нужно. На загорелых покрытых копотью руках у него играли мышцы, кровью наливались вены, а когда он при этом разговаривал и весело смеялся над моими неловкими попытками подражать ему, его лицо озарялось белозубой улыбкой, и полутёмное, задымлённое помещение казалось светлее. Он в такие минуты Николаю напоминал сказочного былинного богатыря Добрыню.

По характеру он был добр, справедлив, прямодушен, неспособен на хитрости и уловки.

К нему обращалась с заказами вся деревня, и он никому не отказывал. Часто работал в долг, и когда ему не возвращали долги, прощал и никогда не злобствовал по этому поводу.

С бабушкой он разговаривал мало; как люди, давно живущие вместе, они понимали друг друга с полуслова, и Николай никогда не слышал, чтобы он повышал голос или ругался. Про таких говорят – живут душа в душу.

Но в гневе он был страшен. И однажды мне довелось в этом убедиться.

Как-то позвали Николая деревенские ребятишки залезть в яблоневый сад соседа за яблоками. Он пошёл с ними, до сада дошёл, но в сад не полез, а встал около забора.

В это время проходила мимо соседка, всегда вечно всем недовольная, увидела ползающих по садовым деревьям ребят и радостно сообщила соседу о непрошенных гостях у него в саду.

Соседа в деревне не любили, он был нелюдимый и недобрый. Его жена и дети редко выходили из дома, а если и выходили, то были какими-то зажатыми, напряжёнными, испуганными.

Вышел он из дома с ружьём наперевес, в руках держал цепь, на которой захлёбывался от лая злющий пёс с пеной у рта. Ребята, заметив хозяина, кинулись врассыпную, а Николай остался стоять, не считая себя виноватым. И сосед направился в его сторону. Подойдя ближе, он хмуро посмотрел на него, а затем спустил пса, который яростно вцепился в его ногу. Пёс долго волтузил Николая по земле, а тот кричал от нестерпимой боли.

Крик услышал дед, подбежал, оторвал за задние лапы от внука пса и, со всей силы размахнув, ударил его головой об дерево, да так, что упал он уже на землю бездыханным. Затем подошёл к соседу, выхватил его ружьё и одними руками свернул ствол его пополам. Глаза у деда горели такой яростью, таким безумным огнём, что, мне казалось, при его силе он мог принести много бед обидчику. Сосед побледнел, попятился, и в этот момент подошла бабушка, схватила деда за рукав и отвела его от греха подальше. Но этих минут Николаю хватило, чтобы оценить всю силу его гнева.

Летние поездки в деревню продолжались ещё несколько лет, но неожиданно они оборвались. Умерла бабушка Николая. Это событие очень подкосило дедушку Фёдора. Он как-то сильно сдал, осунулся, похудел, у него пропал интерес к жизни, и когда его родные говорили, что так нельзя, надо взять себя в руки, он в ответ махал рукой, говорил, что уже зажился на этом свете и его теперь жена – родная земля. Дед выстругал себе гроб и надгробный крест, поставил их в сени и готовился умирать.

В таком состоянии и застала его тётя Валя, которая приехала, чтобы увезти деда к себе и ухаживать за ним до самой смерти, поскольку деду было уже восемьдесят два года, возраст при котором, она полагала, долго уже не живут.

Дед долго упирался, и неизвестно, как бы он повёл себя, но тут в дело вмешался Николай. Дед был очень привязан к внуку, любил его и с нетерпением ждал каждый раз его приездов. Николай обнял его за шею и заплакал. И тут дед сдался.

– Ладно, везите, – молвил дед, – только надо животину продать!

Скотину и кузницу продали быстро, а дом заколотили на неопределённый срок. У тёти Вали в отношении дома были свои планы (тётя решила, что раз она деда забрала к себе, то вправе распорядиться домом по своему усмотрению). Через неделю дед уже сидел за столом на кухне тёти Вали и ел пшённую кашу. Николай сидел напротив. С приездом деда он был частым гостем, благо жили они недалеко.

– Кушай, кушай, папа, поправляйся, – ласково произносила ему тётя.

Дед ей в спину ворчливо тихим голосом добавлял:

– Да на тот свет отправляйся!

Дом, в котором жила тётя Валя, находился на границе между городом и деревней, в пригороде, который больше был похож на деревню: дома деревянные, одноэтажные, с огородами, а рядом лес и речка, куда Николай с дедом частенько ходили ловить рыбу.

Спустя несколько месяцев деду пришлось остаться одному. Муж у тёти был с южных краёв, и они решили съездить на период отпуска к родне мужа, к тёплому морю. А чтобы за дедом был присмотр и уход, дочка договорилась с одной женщиной из соседней деревни.

Это была одинокая женщина лет 40—45, звали её Тамара. Замуж она сходить успела, но побывала там недолго, мужа посадили за убийство по пьяному делу, а отсидев половину, он и сам был убит сокамерниками в какой-то их разборке.

Больше она замуж не выходила, да и в деревне её больше старики да старухи жили, а те, что помоложе, в город перебрались.

Работала она в городской черте, в детском саду воспитателем. Своих детей у неё не было, и она как бы компенсировала этот недостаток вниманием к чужим детям. С удовольствием занималась с ними, любила их, и дети тоже любили её.

Это была тихая, добродушная, с мягким взглядом голубых глаз женщина. Тамару нельзя было назвать красавицей, но было что-то в ней такое, что делало её привлекательной. Доброе лицо овальной формы, полные губы, на щеках милые ямочки, когда она улыбалась, и не менее милая родинка на белой коже шеи, её русые волосы всегда были тщательно уложены на затылке в пучок. Роста она была среднего, с ладным, крепким телом.

К деду она ходила каждый вечер после работы, чтобы прибраться и приготовить ему поесть, а в выходной основательно мыла полы и стирала.

Приготовив ужин, она, по настоятельной просьбе деда, садилась с ним пить чай. Чаепитие порой затягивалось до полуночи. Дед рассказывал как он воевал в Гражданскую войну, как пережил Отечественную, про житьё-бытьё в деревне. Он оживлялся, когда рассказывал, воспоминания возвращали его в молодость, и лицо его преображалось. Полные вдохновения глаза его светились какой-то молодецкой удалью, кожа розовела, а само лицо озарялось задорной улыбкой. Он совсем был не похож на того старика, который совсем недавно собирался повторить последний путь своей жены.

Тамара с интересом слушала и наблюдала за дедом. Она видела, как он наполняется вдохновением, когда увлекается своими рассказами, как загораются его глаза, как блестят белизной его молодые зубы, когда он вспоминает что-нибудь смешное, а его руки, руки кузнеца, всю жизнь проработавшие с молотом, крепкие, покрытые крупными венами, совсем не старческие и немощные, приводили Тамару в некоторое замешательство этим своим несоответствием.

Она стала любить эти вечерние посиделки, после садика, зайдя на минуту к себе домой и переодевшись, бежала к деду, который уже поджидал Тамару и весь день проводил в ожидании встречи.