Казначей общака

Грузовик забился в легкой дрожи, мгновенно набрав обороты. Впереди, метрах в пятидесяти, стоял солдат второго года службы, которого заключенные окрестили Тихарь. Парень был откуда-то из Сибири, где не в чести были красные погоны, а поэтому наверняка писал любимой девушке, что служит в десанте в одной из «горячих точек» страны и каждый день рискует получить снайперскую пулю в голову. Он считал дни до дембеля и мечтал о том, что в первую же неделю перепортит половину девушек села.

В принципе, Тихарь был парень не злой. С ним всегда можно было договориться, и за хорошие денежки он мог принести из поселкового магазинчика не только пачку добротного индийского чая, но и что-нибудь покрепче.

Тихарь, щурясь на солнце, проклюнувшееся из серой пелены, наблюдал за тем, как майор старательно делает перегазовку. Весь вид Тихаря вопил о том, что служивый страстно желал дембеля: воротничок расстегнут, а автомат он держал так, как будто это была совковая лопата. Наряд у ворот едва ли не единственное место в зоне, где можно получить власть над офицерами. Здесь совершенно безнаказанно можно сделать вид, что запамятовал свое начальство в лицо, и воскресить память может только раскрытое по всей форме удостоверение личности. Подобную развлекаловку проделывают даже первогодки, а для старичков это и вовсе потеха, будет о чем рассказать приятелям в казарме.

Обо всех этих особенностях солдатской игры Костыль знал и сам неоднократно наслаждался зрелищем, когда какой-нибудь командир взвода начинал лихорадочно рыться в карманах в поисках документа.

Грузовик уверенно покатил в сторону ворот. Однако Тихарь даже не пошевелился. Прищурившись, он напоминал сытого кота, которого разморило тусклое северное солнышко. Костыль вытащил из кармана «макаров» и положил к себе на колени – отступать было некуда. После того, что они успели натворить, карцер в сорокаградусный мороз будет выглядеть шаловливой лаской лагерного начальства. До утра им просто не дожить. Причина их гибели будет вполне объяснимой – убиты при попытке к побегу. Позже завернут остывшие тела в холщовую тряпицу и снесут на зэковское кладбище, где уже покоится пара сотен таких же горемык, помеченных для удобства номерами.

Костыль чуть насупился, почувствовав, что чужая личина неприятно стягивает кожу.

Если Тихарь надумает проявить бдительность и попытается попросить удостоверение, придется стрелять ему в лицо. И, не теряя драгоценных секунд, откатить машину назад, а затем с разгона опрокинуть ворота. Конечно, они сделаны добротно, с учетом всех норм, но шанс прорваться имеется. Во всяком случае, это куда лучше, чем быть разодранным кавказскими овчарками.

Можно было матерно прикрикнуть на зарвавшегося солдата, подобная форма неудовольствия будет выглядеть куда более убедительно, чем развернутое удостоверение. Но точно воспроизвести голос майора он был не в состоянии. На что сейчас был способен Костыль, так это буркнуть что-нибудь нечленораздельное. А следовательно, оставалось единственное – стрелять. Он взял поудобнее «макаров», чуть притормозил у ворот и даже выбрал точку на лице Тихаря, куда отправит первую пулю. Но неожиданно солдат встрепенулся и, надавив пальцем на пульт, заставил ворота прийти в движение. Открывались они неохотно, с натужным скрипом, будто знали тайну водителя. А когда просвет стал достаточным для того, чтобы проехать, грузовик, набирая скорость, вырулил за пределы лагеря.

Солдат уныло посмотрел вслед удаляющемуся грузовичку, трясущемуся по колдобинам, не подозревая о том, что всего лишь мгновение назад находился в шаге от верной гибели.

Костыль посмотрел в зеркало заднего вида. Ворота медленно закрывались. Неужели удалось! Неожиданно он почувствовал прилив сил: было одновременно страшно и весело, как это случается, когда несешься на огромной скорости, а впереди – неизвестность.

– Ну бля буду, ушли! Ну бля буду! – орал он, совсем не замечая недоуменных взглядов поселковых, встречавшихся на его пути.

Поселок кончился, дальше дорога через лес уходила к морю, откуда на пароме с материка прибывали этапы, техника и очередной призыв. Полуостров был небольшой, но очень глухой, крепко заросший настоящей тайгой, которую с севера на юг зубасто рассекали хребты.

Грузовичок, видно, прочувствовавшись настроением Костыля, весело прыгал на каждой кочке и косолапо переваливался с одного бока на другой. Ликуя, Костыль даже не сразу услышал, как в перегородку застучали – странное дело, но он успел позабыть о Резаном с Альфонсом, которых бросало в кузове, словно в трюме рыболовецкой шхуны в сильный шторм.

Ударил по тормозам, и грузовик, встряхнувшись на очередной колдобине, послушно застыл.

Костыль с размаху распахнул дверь, грубо сорвал ненавистную маску и безжалостно швырнул на дорогу, растоптав.

– Свобода, братва! – радости Костыля не было предела. – Я же сказал, что все будет путем!

Сграбастав край тента, он лихо вскинул его на крышу и увидел Резаного, сидящего на корточках.

– Тут такое дело, Костыль, наш компаньон, похоже, пообломался…

Альфонс лежал на дне кузова и корчился от боли.

– Что с ним? – поинтересовался Фомичев.

Кажется, начались проблемы, а пройдены только первые километры пути.

– Ты как сиганул, а мы тут на дне лежали. Ну, кузов туда-сюда трясти стало. А последний раз так тряхнуло, что я башкой о борт стукнулся, едва мозги не вышибло, а Альфонс, кажется, хребет сломал.

– Шевелиться можешь? – спросил Костыль, приблизившись.

Бледное лицо Альфонса исказилось болезненной гримасой.

– Все путем, Костыль. Ты думаешь, мне кранты? Хрен-то! Я еще поживу, вот только спину чего-то скрутило. Полежу немножечко, оклемаюсь, а потом еще быстрее вашего побегу.

– Как тебя звать, Альфонс? – заботливо полюбопытствовал Костыль.

– Савелий.

– Хм… Редкое имя. Дело в том, Савелий, времени у нас нет, чтобы дожидаться. Дорога зовет, – честно сказал Костыль.

– Вы что, меня бросите, что ли? – в голосе парня звучало отчаяние.

– Опять ты меня не понял, милый мой, знаешь ты много, а нам это не с руки. Ну чего стоишь, Резаный, – прикрикнул Костыль на Артура, – задуши баклана, да и вперед.

– Такая закусь пропадает, – буркнул Резаный, наматывая кусок шнура на руки, и, поморщившись, произнес: – Извини, братан.

Согнувшись, он ловко набросил шнур на шею Альфонсу и, стиснув зубы, крепко затянул. Альфонс лишь вскинул руки и медленно затих, вытаращившись в брезентовый потолок кузова.

– А дальше-то что? – тускло поинтересовался Резаный.

– А дальше вот что. – Костыль сел в кабину. Артур плюхнулся рядом. – Если замечу что-нибудь такое… убью! Без предупреждения.

Машина съехала с наезженной дороги и покатила в противоположную от причала сторону.

– Ты меня знаешь. – Резаный попытался выглядеть непринужденно, даже попробовал расхохотаться, но страх, застывший в его глазах, заморозил улыбку в неестественную гримасу. – Ты меня хорошо понял?

– Обидеть хочешь… О чем базар, – заверил Резаный.

– Вижу, что понял, – довольно хмыкнул Костыль и уверенно, как если бы разъезжал по полуострову после каждой вечерней проверки, устремился в глубину леса.

– Ты знаешь, куда мы едем? – с сомнением озирался Резаный, глядя, как со всех сторон машину обступает глухой лес.

– Отзынь, – отмахнулся Фомичев и, не сбавляя скорости, устремился по едва заметной колее, пробивавшейся кое-где грязными проплешинами среди кустарника.

Вместе с последней ксивой, тщательно прошитой в нескольких местах суровыми нитками, была приложена довольно-таки подробная карта местности, на которой был намечен единственно возможный путь побега. Продвигаясь в глубину полуострова, Костыль осознавал, что Аркаша Печорский был прав, когда велел двигаться именно в эту сторону. Даже самый изворотливый милицейский ум ни за что не додумается до того, что беглецы отважатся на столь отчаянную аферу: двинутся туда, где не было жилья даже за сотню верст вокруг, зато имелась огромная возможность сгинуть без покаяния в одном из многочисленных болот. Но карта, переданная Аркашей, была составлена настолько точно, что Костыль узнавал даже небольшие повороты дороги. Через километр с правой стороны должна стоять полуразрушенная охотничья избушка. Так, поглядим…

Фомичев слегка придавил газ и, лихо объехав торчащий едва ли не в самой середине колеи пень, покатил дальше. Так оно и есть. То, что громоздилось здесь, избушкой назвать было сложно, скорее всего свалка истлевших бревен. Они не годились бы даже для топки, но чувствовалось, что лет тридцать назад подобное строение выглядело весьма основательно.

– Ты знаешь, куда мы едем? – вновь спросил Резаный, с опаской поглядывая на сгустившийся лес.

– Заткнись, – коротко оборвал его Костыль, всматриваясь в дорогу.

Ага, точно так и есть. Дорога неожиданно оборвалась, уткнувшись в непролазный бурелом. Правее – огромный валун, и если пообтереть его от многовекового мха, то наверняка на шероховатой поверхности можно будет вычитать ребусы о трех дорогах, но на сей счет Костыль получил весьма четкие инструкции.

– Вылезай, – жестко распорядился Костыль, блеснув на Резаного белками глаз.

– Костыль, ну ты че, в натуре? – попробовал возражать Артур. – Ведь в одной телеге едем, один хомут тащить.

– Вылезай, сучонок, пока пинком не вышиб!

Резаный покорно спрыгнул в мягкую траву, громко захлопнув за собой дверь.

Павел Фомичев выходить не собирался. Газанув разок, он вывернул руль влево, и машина, набирая разбег, подкатила к краю небольшого распадка. Колеса свесились в пустоту, и грузовичок, свалившись, нелепо уткнулся капотом в вязкую болотную жижу, издав хлипкий хлопок. Автомобиль погружался быстро, с хлюпаньем, выпуская на поверхность огромные пузыри. Уже через несколько секунд из болота торчали только задние колеса. Еще мгновение, скрылись и они, оставив после себя только темно-зеленую колыхавшуюся поверхность.