Капкан для медвежатника

Нынче же возле ампирного особняка стояла лишь небольшая кучка людей, среди которых можно было заметить Елизавету Петровну, законную супругу обвиняемого; Мамая, старого товарища и дядьку Родионова, и еще пару-тройку людей, имеющих к Савелию Николаевичу прямое товарищеское прикосновение. Ни одного репортера, ни одного зеваки или празднолюбца, посещающего судебные разбирательства вместо театра или ярмарочного балагана, замечено не было.

* * *

Здание Окружного суда, действительно, было славно и знаменито и обладало долгой историей.

Принадлежало оно, входя некогда в обширную городскую усадьбу, богатейшему домовладельцу и помещику князю Антону Всеволожскому. Потом у князя случилась большая любовь, требующая, как известно, неуемных материальных затрат, и князь продал усадьбу одному отставному корнету, который, ни много ни мало, являлся внуком самой государыни императрицы Екатерины Великой и графа Григория Орлова. Звали корнета их сиятельством графом Василием Алексеевичем Бобринским. Жил он в сем доме почти безвыездно, находясь под неофициальным домашним арестом и под негласным надзором полиции не один годочек.

Лет через десять такой жизни граф Бобринский заскучал и отъехал в Санкт-Петербург, где ему казалось не в пример веселее («Москва, – дескать, – всего лишь большая деревня»). А купчую на его дом подписала внучка крепостного мужика и дочь крепостной наложницы княгиня Екатерина Гагарина, будучи до замужества Екатериной Семеновной Семеновой, знаменитой трагической актрисой Петербургского театра.

Это о ней Пушкин писал:
Ужель умолк волшебный глас
Семеновой, сей чудной музы,
И славы русской луч погас?..

После Семеновой-Гагариной в доме поселилась Провиантская комиссия, а затем вот уже более полувека владели домом прокурорские да судейские крючкотворы. Вот у какого славного здания Лизавета, Мамай и иные ждали, когда из Бутырок привезут сюда их мужа, хозяина и товарища Савелия Родионова, дабы свидеться и перекинуться с ним хотя бы парой-тройкой слов...

* * *

Наконец, из-за поворота выехала коляска с двумя жандармами по бокам и Родионовым посередке. Руки его были скованы. Напротив него сидел пристав в своем синем мундире, придерживая рукой саблю и не сводя взора со знаменитого маза-медвежатника.

Доехав до судебного крыльца, пассажиры коляски вышли, и Савелий Николаевич оглянулся. У Елизаветы едва не подкосились ноги, когда их взгляды встретились. Впрочем, как быть им и жить дальше – все было обговорено в деталях ранее, когда Лиза приходила к Родионову на «свиданки». Да и Мамай был рядышком – хватанул покачнувшуюся Лизавету за локоть и удержал.

Зал судебного заседания был пуст. Ну, или почти пуст, потому как рассчитан был человек на триста, а сидело в нем около тридцати человек. Вместе с присяжными, которые покудова кучками сидели в секторе публики. На хорах и вовсе никого не было.

Родионова из действующих лиц судебного процесса ввели первым. При его появлении будущие присяжные зашушукались, а кое-кто и привстал, чтобы получше разглядеть подсудимого.

Его провели за решетку, отделяющую место подсудимого от остального зала, и рядом с ним встал жандарм с саблей наголо. Второй жандарм и полицейский пристав присели неподалеку. Для порядку.

Вошли председатель с двумя членами суда, свидетели, обвинитель и защитник Арнольдыч. Последний был хмур и, кажется, небрит, что говорило о длинном ночном сидении над делом и коротком сне, после которого времени на бритье уже не оставалось.

В первом ряду сидел генерал Аристов. После его знакомства с содержанием похищенных материалов он пришел к убеждению, что Савелий Родионов не знал, какой ценности документ крадет. А может, и вовсе не подозревал о его существовании. Более того, вполне возможно, что его просто подставили, опустошив сейф загодя и желая свалить на него похищение секретных документов. «Но вот кто это все подстроил?» – не давала графу покоя одна и та же мысль.

– ?Ваш чин, возраст, семейное положение? – вывел Григория Васильевича из раздумий голос судьи.