Аристократ обмана

– Своим поведением великий князь дискредитирует дом Романовых, и было бы лучше, если бы он проживал где-нибудь подальше от императорского дома. Холодный циник, типичный прожигатель жизни, подвержен многим порокам, в том числе и пагубным страстям… Он готов пойти на самые крайние меры, чтобы заполучить понравившуюся женщину. Вспомните, каким образом он познакомился с Элиз Руше…

Делом первой экспедиции было негласно наблюдать за всеми членами царской фамилии, находящимися за рубежом. А за Николаем Константиновичем, склонным к разного рода аферам и подверженным затяжным кутежам, надзор был особый. Едва ли не каждый день тайные агенты, что находились в окружении великого князя, присылали телеграммы в Третье отделение, так что Уваров был осведомлен о каждом шаге великого князя.

Наиболее запоминающимся был его последний выезд за границу, в Париж, доставивший немало хлопот царствующему дому. Великий князь по-своему обыкновению размещался в лучших отелях города, где проживал всегда с большим комфортом в обществе женщин сомнительного реноме, устраивал оргии в солидных гостиницах, чем наносил колоссальный ущерб репутации царствующей фамилии. Располагая достаточными средствами, он скупал антикварные вещи с криминальным прошлым. Великим князем в той поездке были куплены три картины Рафаэля, ранее украденные неизвестными лицами из Лувра. На таможне багаж осмотрели и обнаружили картины, находившиеся в розыске, и только вмешательство тайной полиции смогло погасить назревающий международный скандал.

Короче говоря, в своем последнем турне по Франции Николай Константинович принес немало хлопот царствующей фамилии. Именно в тот период на сцене парижского варьете «Фоли Бержер» великий князь впервые увидел американскую танцовщицу и певицу Элиз Руше. Холодный циник, беспросветный гуляка и неустанный кутила мгновенно потерял от страсти голову и приложил немало усилий, чтобы завоевать расположение танцовщицы. Их головокружительный роман развивался стремительно. Танцовщица не пожелала упустить своего шанса и сумела всецело подчинить себе великого князя.

Их роман начался с того, что на спектакле он преподнес ей целую корзину фиалок, а еще через шесть месяцев подарил ей несколько особняков на самых фешенебельных улицах Парижа, Рима и Санкт-Петербурга. Не считаясь со средствами, потакал любым ее капризам: будь то ужин в дорогом ресторане или бриллиантовое колье, купленное в одном из самых дорогих ювелирных магазинов Европы.

– Это я прекрасно помню. Значит, Варнаховский нас не подведет?

– Все идет по плану, ваше высокопревосходительство. Я в нем уверен.

* * *

– Браво, она божественна! – неистовствовала публика, когда Элиз Руше вышла на поклон.

Неожиданно на сцену быстрым шагом вышел молодой человек в мундире поручика лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка с огромной корзиной алых роз и, преклонив колено, поставил ее на сцену.

В зале зашептались.

– Это цветы от великого князя Николая Константиновича, – проговорила в первом ряду дама лет пятидесяти, обмахивая веером вспотевшее лицо.

– В прошлом году он подарил ей целую корзину фиалок. И это зимой! – отозвалась молодая соседка.

– У него с танцовщицей произошла размолвка. Поговаривают, что его хотят женить на датской принцессе Марии.

– Я слышала, графиня, что Элиз совсем не хочет принимать его и сейчас живет в бельэтаже своего поклонника. Никого не хочет видеть.

– Да, это так, – сочувственно произнесла графиня. – Она такая несчастная. Бедняжка!

Поклонившись, балерина убежала со сцены, даже не взглянув на цветы.

Дрогнув, занавес закрылся, спрятав от любопытствующих взоров сцену, устланную цветами.

* * *

Театральный подъезд по обыкновению осаждала толпа поклонников в надежде увидеть вблизи предмет своего обожания. Великий князь Николай был уверен, что половина из них пришла для того, чтобы посмотреть на танцующую волшебницу. В числе воздыхателей были купцы, сибирские золотопромышленники, надеявшиеся предоставить балеринам свое покровительство. О том, что между ним и Элиз произошла размолвка, знала половина Петербурга. И каждый втайне надеялся занять освободившееся место.

К театральному подъезду Николай Константинович подъехал в обыкновенной повозке и, заглушая в себе ревность, смотрел на толкающихся у входа мужчин. Кто бы мог подумать, что он окажется в роли отверженного и, уподобившись безусому юноше, примется издалека высматривать предмет своего обожания…

– Николя, мне больно на тебя смотреть, – произнес Леонид Варнаховский. – Надо что-то делать, иначе тоска просто сожрет тебя.

– Что же ты предлагаешь?

– Пойти к ней и объясниться.

– Тебя бросали женщины? – неожиданно спросил великий князь.

– Думаю, вряд ли отыщется мужчина, которого хотя бы раз в жизни не бросила женщина. Я тебе советую смотреть проще на такие вещи – завтра ты сможешь сполна на них отыграться.

– А ты молодец, поручик, – согласился Николай Константинович.

– Не более, чем ваше императорское высочество. Слушая тебя, я начинаю думать, что это я с кем-то другим ходил по петербургским борделям.

– Сейчас все по-другому…

– Николя, извини меня, но ты слишком часто потакаешь женским капризам. Только в одном Париже ты потратил на них едва ли не миллион!

– Зато какие это были женщины! – закатив глаза, произнес великий князь.

– Я не имею никаких претензий к качеству, но подарки могли быть куда более скромными.

– Что она сказала, когда ты принес ей на сцену целую корзину роз?

– Она даже не взглянула в мою сторону.

– Элиз! – застонал великий князь. – Это похоже на нее. Она умеет мучить!

Неожиданно дверца кареты распахнулась, и перед великим князем и адъютантом предстала крупная фигура с окладистой широкой бородой, по всему видать, купеческого звания.

– Прошу прощения, ваше высочество, я насчет долга. Завтра истекает срок уплаты по вашим векселям. Ежели вы запамятовали, то их набралось на двести тысяч рубликов. Я, конечно, человек небедный, уж как-нибудь справлюсь, но вы бы меня уважили, объяснили, как долго еще ждать? А то давеча я зашел, а ваши люди меня не принимают, едва ли не взашей гонят. А однажды ваш адъютант, – он покосился на Варнаховского, – пообещал собак на меня натравить… Ежели я к вам с большим уважением, так и вы меня уважьте. Не все же время мне вас у театра караулить, – в голосе купца явственно послышалась угроза.

– Это так? – сурово посмотрел великий князь на адъютанта.

– Господин купец меня не так понял, – едва пряча презрение, ответил Варнаховский. – Это просто была шутка.

– Шутка, изволите говорить, – загудел купец, – а только я вашим барским шуткам не обучен. Я ведь и обидеться могу. Ежели у нас ума ни на грош, что же вы деньги у нас одалживаете?

– Это у кого же – у вас? – посуровел великий князь.

Скоро должна выйти Элиз, а он вынужден вести разговоры с каким-то дремучим купцом.

– Извольте… Я тут у своих купцов поспрашивал, так вы не только у меня позанимали ассигнации. Могу перечислить… У купца Симонова заняли сто тысяч рублев. Вексель уже месяц как просрочен, а деньги отдавать вы и не думаете. У Сытина взяли сто тысяч под расписку, обещали вернуть третьего числа с процентами – и опять ничегошеньки! У коммерсанта Волобуева пятьдесят тысяч, и опять не отдали. А ведь деньги, как известно, счет любят. Их в дело нужно пускать. А потом, ведь нам много не нужно, только уважение. Вы к нам подойдите, объясните, в чем причина…

– Что же, мне вам в ноги, что ли, поклониться?

– А если потребуется, так и в ноги, – возвысил голос купец.

– Не дождетесь! Пошел бы ты отсюда, братец, пока я тебя взашей не вытолкал. Или ты думаешь с великим князем на кулаках подраться?

– Не стоило вам так говорить, ваше императорское высочество. Вы не только меня разобидели, в моем лице весь купеческий мир оскорбили! Не знаю, как там князья с графьями, а ждать теперича мы более не могем. Нас таких десятка три наберется, у кого вы деньги позанимали. Это будет почти на полмиллиона. Ежели через неделю денег не будет, пеняйте на себя.

– И что же вы сделаете?

– Знамо что! Отдадим ваши расписки и векселя в суд. Пусть он рассудит, как быть. А еще и императору отпишем, пусть знает! Так что прощевайте, ваше императорское высочество. Надеюсь, встретимся в суде.

Развернувшись, купец твердым шагом, распрямив сильную широкую спину, зашагал к поджидавшей его карете.