Безумный свидетель

– Пусть заходит, – разрешил Марат Абдуллович.

Через минуту порог кабинета перешагнула немолодая женщина с обильной сединой в черных густых волосах.

– Я о Волосюке вам хотела рассказать.

– Присаживайтесь, – указал майор на один из свободных стульев, стоявших подле стола. Когда женщина опустилась, аккуратно подобрав под стул ноги, Темирзяев произнес: – Как вас зовут? Представьтесь, пожалуйста.

– Я Марфа Лукоянова, два месяца работала у Николая Григорьевича Волосюка уборщицей. Две недели назад уволилась.

– А почему уволились?

– Помещение в кооперативе больно большое, а я его одна убирала. Никаких помощников у меня не было. Хоть бы обувь вытирали! Все в грязных сапожищах ходят, грязь разнесут по всему дому, а мне убирать как проклятой. Вот я и уволилась. Я сейчас в ателье по пошиву одежды работаю. Чистота кругом, грязи совсем нет, а платят куда больше!

– Понятно. Рассказывайте, что хотели нам сообщить.

– Ателье, где я сейчас работаю, недалеко отсюда… Так вот, когда я домой с работы возвращалась по улице Ухтомского и проходила мимо бывшего дома купцов Тихомирновых в половине девятого вечера… ну или около того, то видела, как Николай Григорьевич направился к входной двери в свою квартиру. А потом вдруг остановился, развернулся и пошел в обратную сторону. Поднялся по ступенькам на второй этаж и постучался в двери конторы. «Открывай, – говорит, – это я».

– А что же ему ответили?

– Не могла я слышать, – обескураженно произнесла женщина, – далеко от меня было.

– А дверь Волосюку открыли? Вы видели?

– Этого я не видела, врать не хочу, потому что дальше уже пошла. Домой торопилась, – пояснила она. – Пошто мне разглядывать, вошел кто или не вошел? Некогда мне было… Если бы знала, чем дело обернется, так непременно подождала бы да посмотрела. Вот это я хотела сказать.

Отпустив свидетельницу, майор Темирзяев призадумался.

Конечно, Матрена не могла не открыть дверь Николаю Григорьевичу. Одно дело бухгалтер или торговый агент, которым можно дать от ворот поворот. Рабочее время закончилось? Закончилось. Так вот: будьте добры, ступайте домой и в неурочное время не беспокойте… И совсем другое – сам председатель промыслового кооператива Волосюк. Это уже было бы нарушением трудовой дисциплины. А вот вошел или не вошел Волосюк в помещение, Марфа Лукоянова уже не видела. Надо полагать, что Волосюк все-таки вошел. Иначе зачем стучаться и требовать открыть дверь? С ним следует поговорить более обстоятельно.

Уже на следующий день Темирзяев вызвал его в свой кабинет на допрос.

– У меня к вам вот такой вопрос, – начал Марат Абдуллович, когда Волосюк разместился за столом напротив него. – Свидетель Марфа Лукоянова утверждает, что видела, как вы возвращались в контору артели. И было это как раз приблизительно около половины девятого вечера. Что вы на это можете ответить?

– Даже не знаю, как вам ответить на это заявление Лукояновой. У меня не было никакой надобности возвращаться в контору. Все, что было нужно, разные неотложные вопросы, я уже решил с бухгалтером. Остальные дела могли преспокойно дождаться следующей недели. И, выйдя с бухгалтером Рауде из конторы, я отправился прямиком домой. Относительно заявления Лукояновой о том, что она видела, как я вернулся в контору артели, могу сказать… – Николай Григорьевич говорил спокойно, даже где-то безучастно, – что этой Лукояновой померещилось… В феврале и в семь часов уже темно, а в половине девятого – и подавно темень беспросветная. У нас один фонарь на всю улицу. И тот едва светит… Чего она могла видеть-то? Бывает, идешь по улице и ни черта не видишь, куда ступаешь. Если дороги не знать, так все ноги переломать можно да лоб расшибить. Ошиблась она, не иначе. Да и соврет – недорого возьмет. Она ведь за воротник закладывать любит. Именно из-за этого я ее и уволил. Допускаю, что и в субботу перед выходным приняла, вот ей и почудилось невесть что… Мне нечего больше добавить.

– Можете идти, но что-то мне подсказывает, что этот наш разговор с вами не последний.

Через час Марат Абдуллович наведался в квартиру Волосюка, где застал его жену. Увидев в дверях сотрудника милиции, она растянула губы в пресной улыбке и предложила войти.

– Проходите, правда, у нас не прибрано.

Темирзяев неспешно вошел в квартиру, обратив внимание, что особой роскоши не обнаруживается. Хотя, судя по тому, как разворачивались дела в кооперативе, Волосюк мог позволить себе куда больше.

– Может, вы хотите чаю?

– Нет, спасибо, я хотел вам задать несколько вопросов.

Присели за длинный стол, укрытый клеенкой, на котором стоял большой начищенный самовар, явное украшение квартиры.

– Вы можете сказать, в котором часу ваш муж пришел домой четырнадцатого февраля? – поинтересовался Темирзяев.

– Было что-то около девяти… Или начало десятого, – перед тем как ответить, Алевтина Васильевна нахмурила широкие брови, что должно было означать, что она напряженно припоминала события вечера субботы, четырнадцатого февраля. – Мы выпили чаю с сушками и легли спать.

– А ваши слова может кто-нибудь подтвердить? – испытующе посмотрел на Волосюк майор Темирзяев.

– Думаю, что нет, – ответила, поразмыслив, Волосюк. – Никого поблизости не было. Да и гостей никаких в этот день не звали.

– Ясно… А в котором часу вы легли спать? – задал новый вопрос Темирзяев.

– Я не смотрела на часы, – ответила женщина. – Наверное, что-то около десяти.

– Так рано? – изобразил на лице и в голосе удивление Марат Абдуллович.

– Так на улице уж в это время давно темно, настоящая ночь. Что же прикажете делать в такую темень? – в свою очередь удивилась Алевтина Васильевна. – Не по улице же разгуливать?

А и правда, что делать поздним вечером, как не спать?

После допроса супругов Волосюк Марат Темирзяев крепко задумался. Что же получается? Свидетельница Марфа Лукоянова показывает, что видела, как после ухода Волосюка с бухгалтером Рауде из конторы промыслового кооператива «Путь Октября» Николай Григорьевич вернулся обратно, постучался в конторскую дверь, и ему открыли. После чего он с большой вероятностью в помещение конторы вошел. Однако сам Волосюк показания свидетельницы начисто отрицает. И что мы в результате имеем? Слово Марфы Лукояновой против слова Николая Волосюка. Каких-либо иных доказательств, увы, не имеется.

Жена Волосюка утверждает, что муж пришел домой либо без нескольких минут девять, либо несколько минут десятого. Предположим, он пришел без пяти девять. А вышел из конторы, по его собственным заверениям, в половине девятого. Где он был двадцать пять минут? Что делал? Да пусть даже двадцать минут, если дать время на спуск со второго этажа, прохождение пути до входной двери в квартиру и открытие ее ключами.

Пришлось еще раз допросить Николая Волосюка. И одним из двух главных вопросов был следующий: возвращался ли он в контору после того, как вышел из нее вместе с бухгалтером Рауде?

– Я к вам хожу в кабинет как на работу, – прежде чем ответить на заданный вопрос, выразил неудовольствие Николай Григорьевич. – Еще раз говорю: не возвращался, – прозвучал убежденный ответ. – Потому что для этого просто не было причины. И знаете, очень жалею, что не возвращался, тогда, возможно, девочка была бы жива.

– Вы вышли из конторы в половине девятого вечера, а домой пришли около девяти. Если не позже. Это показала ваша жена, – выделил интонацией последнюю фразу Темирзяев. – Что вы делали и где вы были как минимум двадцать минут, когда вся дорога, чтобы спуститься со второго этажа на первый, занимает не более двух-трех минут?

– Я стоял на ступенях и думал, – после небольшой паузы прозвучал лаконичный ответ.

– Целых двадцать минут? – не стал скрывать иронии в голосе Темирзяев.

– Ну, может, немного меньше… Вы думаете, я засекал время, сколько буду думать?

– Предположим, пусть будет так. И о чем вы таком размышляли, не припомните? – поинтересовался Марат Абдуллович так, для проформы.

– Вы женаты? – неожиданно спросил Волосюк.

– А какое это имеет отношение к делу?

– Прямое.

– Нет, не женат.

– Тогда вы меня не поймете. Я просто стоял и размышлял о разном, – в упор посмотрел на майора Николай Григорьевич. – Но когда я стоял на ступеньках между первым и вторым этажом, меня мог видеть Петр Наумович Герцингер. Он пенсионер, проживает в соседнем доме. Когда я стоял на ступенях, он проходил мимо. Только вот я не уверен, заметил он меня или нет. Хотя в мою сторону все-таки посмотрел.

– Хорошо, мы проверим ваши показания, – заверил Николая Волосюка майор милиции Темирзяев. – А теперь можете идти.

Волосюк вышел из отделения милиции с явным облегчением.