Стальная память

После изъятия денег поехали в банк и взяли Фаттахова-младшего. Когда же пришли за капитаном Никудиным, тот поначалу возмущался и всячески противился аресту, но как только майор Фризин умело ткнул его кулаком под дых, Николай Игнатьевич переломился, тотчас успокоился, а когда наконец отдышался, как-то разом погрустнел…

На допросах ни Фаттахов, ни Никудин не запирались: доказательной базы хватало, чтобы припереть их к стенке и заставить говорить правду. На вопрос, каким образом удалось похитить два мешка денег из охраняемого помещения, да так, чтобы никто не заметил, был получен простой ответ. Когда хранилище ремонтировалось, похитители просто спрятали деньги под строительным мусором. И капитан Никудин, имеющий право выхода в город, перенес деньги частями в дом Фаттахова. А дверь хранилища открывалась дубликатом ключа, который сделал слесарь Иващенко с воскового слепка. Так что ничего фантастического или мистического в похищении двух мешков денег из Средневолжского отделения Государственного банка СССР не было. Решением военного трибунала Средневолжского гарнизона рядовой Наркомата внутренних дел Фаттахов и капитан НКВД Никудин были расстреляны.

Через месяц после завершения дела «Ветхие деньги» капитану Щелкунову пришло представление на майора. К этому времени он уже служил начальником городского отделения и со дня на день ожидал перевода в городское Управление милиции на должность начальника отдела по борьбе с бандитизмом. А временно возглавляющего отдел капитана Григорьева приказом по Управлению переводили в отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией, которым руководил майор Абрам Борисович Фризин.

Виталий Викторович уже готовил дела для сдачи своему преемнику, когда ему позвонил снизу дежурный и сказал, что к нему направляется безногий матрос по делу об убийстве девочки с улицы Сталинградской. А поскольку майор Щелкунов покуда являлся действующим начальником городского отделения милиции и более в отделении никого не было, его прямой обязанностью было выслушать заявителя и принять соответствующие меры…

* * *

Василий Гудков вернулся в барак не один. С ним пришел человек в офицерских галифе, до блеска начищенных хромовых сапогах и в кожаном пиджаке поверх вязаной безрукавки и полосатой рубахи. Представившись, он первым делом осмотрел труп, потом оглядел комнату, после чего произнес, ни к кому не обращаясь:

– Удар точный, нож прошел аккурат между ребер. Почти ювелирная работа… Если так можно выразиться. Это надо знать, куда бить. Иначе нож может попасть в ребро и изменить направление. Или вообще сломаться. Что это значит? – С этими словами Щелкунов посмотрел на безногого матроса, который понял вопрос буквально и, посчитав, что спрашивают его, молча пожал плечами. – А это значит, – сам же начал отвечать на свой вопрос пока еще начальник городского отделения милиции, – удар был нанесен человеком, который подобным ударам обучался. То есть профессионалом. Возможно, убийца бывший фронтовик. Разведчик или диверсант. А возможно, и опытный урка, которому не единожды приходилось убивать подобным образом…

После осмотра тела майор обратился к Назару Степановичу, молчаливо сидевшему на полу подле убитой внучки:

– Отвечать на мои вопросы сможете?

Старик едва заметно кивнул.

– Убитая – ваша внучка? – спросил Щелкунов.

– Да, – чуть слышно ответил Назар Степанович.

– Сколько лет было девочке? – задал новый вопрос Виталий Викторович.

– Двенадцать… Скоро тринадцать должно было исполниться… – натужно вздохнул старик так, будто воздух перестал проходить в его легкие.

– Где ее родители? – продолжал спрашивать майор Щелкунов.

– Отец ее, мой сын, погиб еще в сорок первом под Москвой, – глухо ответил Назар Степанович. – Мать тоже в сорок первом умерла… – продолжил он. – Не смогла пережить потерю… А я вот… дочь их не сумел уберечь… Что же я им скажу, когда встретиться доведется…

– Расскажите, как вы обнаружили… труп.

– Мы были в парке, как и все… День Победы все-таки, – с трудом начал Назар Степанович. – А потом, когда стало холодно, Оленька пошла домой за пальто. И мне телогрейку обещала принести. Я ее прождал где-то с полчаса, может больше, потом пошел навстречу. По пути она мне не попалась, пошел в барак. Открыл дверь и увидел, что она лежит…

– Когда вы в барак шли, вам навстречу никто не попался? – поинтересовался Виталий Викторович.

– Нет, – ответил старик. – Никого не встретил.

Майор Щелкунов снова оглядел комнату.

– Ну что, картина более или менее ясна, – снова произнес скорее для себя, нежели для увечного морячка или для убитого горем деда, майор Щелкунов. – Преступник, пользуясь тем, что все ушли в парк праздновать победу, проник с целью ограбления в комнату. И тут вдруг входит девочка. Она видит, что он роется в вещах, и вот-вот закричит и позовет на помощь. Преступник бросается на нее, зажимает ей, по всей вероятности, рот и наносит ножевой удар в сердце. Избавившись от свидетеля, он спешно покидает комнату…

– А вы его найдете? – не удержался от вопроса Вася Гудков.

– Будем стараться, – ответил майор Щелкунов, не глядя на безногого моряка. – Находили и не таких, – добавил Виталий Викторович и подошел к так и сидевшему на полу Назару Степановичу: – Вам надо написать заявление. Я вам дам бумагу и карандаш.

Назар Степанович тяжело поднялся с пола, сел за стол и под диктовку майора милиции кое-как написал заявление. Руки его дрожали, и буквы получались неровные, будто писал пьяный.

– Посмотрите, что у вас пропало. Это важно, – сочувственно попросил майор Щелкунов.

Старик, держась за стол, встал и прошелся по комнате, чтобы осмотреть помещение и сказать, что из вещей внучки убийца унес с собой.

– Да. Пропали вещи.

– Нам нужно составить опись. – Открыв полевую сумку, майор вытащил из нее лист бумаги и карандаш. – Вот возьмите, нужно написать, что пропало. И желательно указать особые приметы.

– Не смогу я, – сказал старик. Вытянув вперед руки, он показал дрожащие ладони. – Карандаш даже не смогу держать.

– Хорошо, я вам помогу, – произнес Щелкунов. – Давайте, говорите, что пропало.

– Шубка у Оленьки была каракулевая. Очень она ее любила. Нет ее.

– Особые приметы можете назвать?

– Верхняя пуговица на шубке была оторвана… Все хотел зашить, да как-то все некогда было. А теперь вот… Времени много, только в этой шубке Оленьке уже больше не ходить.

– Что еще из украденных вещей можете назвать? – спросил Щелкунов.

– Ботинки мужские черные сорок второго размера с замазанным тушью левым носком.

Составив опись, майор Щелкунов аккуратно уложил листок бумаги в папку.

– Мне сейчас нужно идти. Сообщу о произошедшем… Приедет машина, заберет девочку, – посмотрев на ссутулившегося старика, негромко добавил: – Таков порядок.

Минут через тридцать после ухода милиционера приехала труповозка. Оленьку погрузили в кузов, и грузовик повез ее в морг. Назар Степанович остался в одиночестве. Теперь совершенно один. Навсегда… Немцы отняли у него сына. Не пережив потерю любимого, ушла и сноха. Эта смерть тоже на их совести. А внучку отняли свои. Убили подло малолетнего ребенка, что ставит их наравне с фашистами. А может, даже эти убийцы будут и похуже немцев.

Оленька была для старика единственной целью в жизни. Нитью, которая держала его на этом свете и делала его существование нужным и осмысленным. Огоньком, указывающим его путь, без которого он бы совсем не знал, куда идти и, главное, зачем. Для чего ему теперь жить? Для кого? Нет больше нужды коптить небо. Да и не хочется больше жить. А раз не хочется – он и не будет…

Назар Степанович пошарил в сундуке рукой и достал моток веревки. Прикинул, хватит ли ее до потолка, если размотать. Затем распустил веревку, соорудил петлю, другой конец веревки добротно привязал к потолочному крюку. Вряд ли строители барака думали, что жильцы будут вешать под потолком тяжелые бронзовые или хрустальные люстры. Однако потолочные крюки все же приделали. Верно, для того, чтобы при оказии можно было бы без особых проволочек удавиться.

Посмотрев на свешивающуюся с потолка веревку, оканчивающуюся петлей, Назар Степанович взял один из двух имеющихся в комнате стульев, поставил его точно под петлей и забрался на него. Немного постояв, продел голову в петлю, снова постоял.

– Сейчас, Олюшка, сейчас мы снова будем вместе. Ты только там подожди меня немного, – прошептал Назар Степанович.

С этими словами старик шумно выдохнул и сделал шаг со стула…

Глава 4

История жизни барыги Чуприна

Про поселок Северный, состоящий сплошь из частных домов, нельзя было сказать, что он был новым, хотя большинство домов было построено в первые месяцы войны. На этом месте – к северу от города – стояла с незапамятных времен деревенька с забытым ныне названием, то ли татарским, то ли марийским, о чем никто из жителей уже не помнил.

Место было плохонькое, всеми ветрами продуваемое, с песчаной почвой, на которой сеять разве что горох да бобы. Неведомо, кто сию деревеньку основал, но точно можно сказать, что человек был не большого ума и ни черта не смыслил в особенностях почвы и выборе местности для проживания человека. И чтобы хоть что-то на той земле проросло и приносило урожай, надлежало приусадебные участки часто поливать и удобрять навозом и перегноем, чем население деревеньки, собственно говоря, большую часть времени и занималось. Поэтому деревенька не спешила разрастаться: была махонькой в веке восемнадцатом, оставалась таковой в девятнадцатом и не стала больше по площади и численности населения в веке двадцатом.

Осенью сорок первого года на завод имени Серго Орджоникидзе вместе с рабочими, инженерами и конструкторами прибыло оборудование Московского авиационного завода имени Горбунова, и два завода, объединившись в один, стали выпускать для нужд фронта самолеты «Пе-2». Эвакуированным работникам вновь созданного предприятия стали выделять близ деревеньки участки земли для индивидуального строительства. Там же стали строить дома переселенцы из оккупированных немцами территорий, а поскольку поселок находился севернее Средневолжска, то сначала в народе, а потом и официально он получил наименование Северный.

Мужик в стареньких штанах, рубахе, телогрейке и старом картузе дошел до дома с зеленой крышей и постучал. На стук вышел хозяин дома. Ему было лет сорок. Одет в добротные брюки, рубаху и стеганую безрукавку. На ногах калоши. Он был худой, с большими залысинами, глубоко посаженными серыми глазами и горбатым носом. Словом, назвать его красавчиком было нельзя. А вот мужика в картузе и с большой хозяйственной сумкой в руках привлекательным и интересным назвать было можно. Ежели, конечно, мужика этого отмыть и подобающим образом приодеть.