Медвежатник

После чего неслышно притворил за собой дверь.

Глава 5

Целую неделю Григорий Васильевич Аристов прожил в предвкушении удачи. На пятницу была назначена большая игра в роскошном особняке княгини Гагариной. По заведенной традиции в этот дом сходились именитейшие богачи города, чтобы схлестнуться за карточным столом, и в разгар игры на кон ставились речные баржи, имения, заводы. Вместе с богатейшими купцами, которым в радость за один присест проиграть десятки тысяч, как всегда, будет масса средних дворянчиков, мечтающих выиграть у светского ротозея четвертной. Это не соперники. Иное дело – разорившиеся графья, которые являются в подобные дома только с одной целью – обыграть! Некоторые из них настолько преуспели в игорном бизнесе, что сумели сколотить состояние и скупали особняки в центре Москвы с той легкостью, с какой в свое время транжирили родовые богатства спившиеся помещики.

Это были шулера высочайшей пробы, которые перебирались из одного салона в другой и присутствовали всегда там, где водились огромные деньги. На это у них был утонченный нюх, который может присутствовать разве что у пчелы-медоносицы, отыскивающей среди множества пахучих цветов самый сладкий нектар.

Григорий Васильевич знал, что многие завсегдатаи светских салонов забирались в такие темные притоны Хитровки и Сухаревки, куда не смеет появляться даже дюжина громил, вооруженных кастетами. Они были своими людьми везде, где шла большая игра. Некоторые из них даже держали притоны, куда заманивали сластолюбивых иностранцев и сибирских промышленников, ищущих развлечений в вольном воздухе столицы, а волоокие красотки охотно помогали гостям освобождаться от обременительных сбережений. Несмотря на любезные улыбки и светское обхождение, подобные люди были опасны и могли не только выманить последний грош, но и, подкупив громил, расправиться с неугодным человеком в дремучем уголке Москвы.

Они были завсегдатаями и в притонах, и в светских салонах. Но даже от урок они требовали к себе уважительного обхождения с обязательным упоминанием титула. Аристов и сам бы поиграл в таком притоне, где минимальная ставка составляла тысячу рублей. Но можно только представить удивление воров, когда они увидят генерала полиции за своими столами.

Совсем иной публикой были купцы, захаживающие в салоны лишь затем, чтобы тряхнуть тугой мошной и весело проиграть многие тысячи. Не было для них большей радости, чем бахвалиться друг перед дружкой солидным проигрышем. Купцы были нахальны, веселы и вели себя в великосветских салонах, как в собственной торговой лавке. И если они западали на красивую хористку, то непременно совали ей в ладонь хрустящую «катеньку» и уговаривали провести вечер в номерах.

Бывали среди гостей и молоденькие офицеры, которые приглашались лишь затем, чтобы скрасить одиночество стареющих дам. Всегда безденежные, юные поручики добирались до богатых домов на извозчиках и скупо рассчитывались темными пятаками. Многие из них в великосветских салонах находили себе влиятельных покровительниц и вот тогда начинали сорить деньжатами, не уступая в расточительности купцам-миллионщикам.

До особняка князей Гагариных Аристов доехал на барских запряжках. Извозчик, молодой веснушчатый парень, азартно погонял откормленного мерина и громко орал:

– Гра-а-а-а-бя-я-а-а-ат!

Прохожие, услышав отчаянный вопль, буквально выпархивали из-под копыт разгоряченного животного, а молодец, не обращая внимания на злобные выкрики, продолжал погонять дальше.

– Приехали, ваше сиятельство! – потянул извозчик за поводья, едва не разрывая удилами пасть мерина. – Это парадные князей Гагариных.

– Дурень ты, голубчик! Это я и без тебя знаю. Вот держи за хлопоты, – и Григорий Васильевич сунул рубль в ладонь парню.

– Покорнейше благодарю, – опешил от барской щедрости молодчина. – Рад был услужить. Ежели пожелаете, ваше сиятельство, с ветерком прокатиться, так я всегда на Страстной площади стою. Мишуткой меня кличут.

– Непременно разыщу, Мишутка, – ответил Григорий Васильевич и, взмахнув тростью, преодолел первую ступень высокого крыльца.

– Грабю-ю-ют! – заорал извозчик, и запряжка, громыхая железными ободами о булыжник, скрылась за углом.

Этот день для Григория Васильевича выдался сложным.

Утром ему позвонила приятельница, вдовая дворянка, с которой он очень весело провел последний год. И, назвав его ничтожеством и волокитой, заявила, что между ними все кончено. Со злорадством она заметила, что ее руки добивается один богатый промышленник, который обещает устроить свадебное путешествие по Европе. Слушая ее злобный выговор, невозможно было поверить, что две последние ночи он провел в ее теплой постели и что расставались они трогательно, как голубь с голубкой.

В обед он был на совещании у директора департамента, а это обстоятельство тоже не прибавило настроения. Господин Ракитов всегда говорил тихо, но его реплики могли прозвучать так зловеще, что окружающий воздух заряжался электричеством, и порой казалось, что достаточно всего лишь неосторожно моргнуть, чтобы пространство комнаты разорвалось грозовыми молниями.

Всю неделю Григорий Васильевич думал о последнем ограблении. Многое в этом деле ему показалось странным: в первую очередь, непонятная потасовка, которую организовал нищий на глазах у городового, а потом исчезновение барышни, с которой банкир обедал в продолжение полутора часов.

Именно в это время и произошло ограбление!

Ясно одно, что неизвестный необычайно изобретателен и обладает удивительными руками. Это нужно знаться с нечистой силой и быть гением, чтобы в несколько минут справиться не только с сигнализацией, но и отомкнуть замок сложнейшего сейфа.

Очень интересно было бы встретиться с подобным экземпляром человеческой породы.

Григорий Васильевич имел широкую агентурную сеть, среди его агентов были не только обыкновенные домушники, выторговывающие у крепкой власти некоторые поблажки на случай возможного отступления за черту закона, но также и светские дамы, которые готовы были давать любую информацию о своих посетителях, лишь бы их тайные любовные привязанности не стали достоянием газетчиков, а ревнивый муж по-прежнему пребывал бы в состоянии приятного неведения. Особенно ценились агенты-проститутки, по той простой причине, что в публичные дома захаживали не только беглые каторжане, но и благородные судьи. Но более всего Григорий Васильевич Аристов ценил осведомителя по кличке Никанор. Этот агент обладал талантом перевоплощения, он одинаково правдоподобно смотрелся как в стоптанных башмаках, так и в смокинге английского покроя. Три недели назад он сумел прибиться к группе нищих, которые проживали в одной из богаделен Хитровки. По запискам Никанора, которые Аристов получал через посыльного, следовало, что он вышел на верный след. За два десятка лет совместной работы он не ошибся ни разу, и его предположения были точны, как приговор присяжных. Никанор писал, что через несколько дней он подаст медвежатника к столу его сиятельства и уж затем Григорию Васильевичу решать, как следует откушать этого сукиного сына. А еще через неделю посыльный передал ему неприятную новость: Никанор исчез в трущобах Хитровки, словно камень, брошенный в воду, и найти его можно только в нечистотах Неглинки.

Интуиция опытного сыщика подсказывала Григорию Васильевичу, что тайна скрывается именно в темных переулках Хитрова рынка. Возможно, притоны сумели родить тонкий изобретательный преступный мозг, который способен преподнести еще немало неприятных сюрпризов.

Григорий Аристов небрежно скинул на руки швейцару пальто, и старик, признав в госте начальника розыскного отдела, так низко поклонился, будто в его руках был не потертый драп, а чаевые в несколько тысяч рублей.

Гостиная была переполнена: дамы были в вечерних декольтированных платьях, мужчины в смокингах, на двух гостях он увидел мундир штатского генерала благотворительного общества и, присмотревшись, узнал в них хозяев известных публичных домов. Господа так мило улыбнулись Аристову, будто признали в нем одного из своих постоянных клиентов.

– Боже мой, кто к нам пожаловал! Как мы вам рады, Григорий Васильевич, – вышла навстречу Аристову хозяйка дома. – Я так по вас соскучилась, – кокетливо опустила она густые ресницы. – Дайте слово, что не оставите меня сегодня.

Аристов справедливо решил, что близок к тому, чтобы одержать новую победу.

Анне Викторовне было почти тридцать – возраст, когда женщина теряет девичьи черты и с тоской смотрит в зеркало, отмечая, что кожа на лице уже не так свежа, а у глаз тоненькими трещинками разбегаются морщины. Однако это то самое время, когда природа наделяет женщину настоящим совершенством, а прежняя угловатость приобретает грацию, придавая ее фигуре плавность очертаний. Она была умной и умелой хозяйкой, и каждый гость в ее присутствии ощущал теплоту камина. В свете поговаривали о том, что до замужества она пережила два бурных романа, последний из которых едва не закончился ее побегом за границу с юным корнетом.

Престарелый князь Петр Гагарин потерял интерес к супруге, едва священник освятил их брак, и молодая женщина научилась развлекаться самостоятельно. Она устраивала балы, о которых потом говорила вся Москва, организовывала представления, а карточная игра в ее салоне шла настолько серьезная, что по накалу не уступала первоклассным казино.

Князь не любил шумных сборищ, и, когда супруга организовывала очередной банкет, он вежливо откланивался и съезжал к старой приятельнице, и в вечерней тишине давние любовники предавались милым воспоминаниям о бурной молодости. Это обстоятельство давало возможность Анне Викторовне чувствовать себя свободнее, и она, совсем не скрывая душевных привязанностей, кокетничала с молодыми людьми и, случалось, назначала им свидания.

Поговаривали, что число любовников у нее значительно превышает количество бриллиантов в ее любимом колье.

Григорий Васильевич посмотрел на выпуклую грудь княгини и понял, что ему не удастся сосчитать бриллианты на огромном колье даже за неделю. Он наклонился к белой ручке и едва коснулся губами кончиков пальцев.

– Как же я могу отказать вам, княгиня?

Аристов подумал, что ему суждено быть всего лишь махоньким тусклым камешком в ее богатейшей коллекции.

Наконец игровая комната была приготовлена, и мужчины, подавляя нетерпение, проследовали к столам. Григорий Васильевич был противником устоявшихся компаний, чаще всего он предпочитал обыгрывать людей малознакомых, и потому, когда на свободное место попросился молодой мужчина с аккуратной коротенькой бородкой, он возражать не стал.

– Савелий Николаевич Родионов, – коротко представился игрок.

Откинув обеими руками полы фрака, он с грациозностью опытного пианиста опустился на стул.

В первую же игру Григорий Васильевич проиграл пятьсот рублей, потом еще тысячу, однако неприятность не мешала ему улыбаться с любезностью мецената, пожертвовавшего огромную сумму в богоугодное заведение. В кармане у него лежало еще пятнадцать тысяч, и это обстоятельство позволяло Аристову чувствовать себя вполне спокойно.

Весь банк забирал Савелий Родионов, и проделывал он это с ленцой человека, привыкшего выигрывать многие тысячи. Однако на шулера он не походил, хотя руки у него были ухоженные, как у скрипача-виртуоза. В глазах нового знакомого отсутствовал алчный огонек, который всегда выдает картежника высшей пробы. Он как будто бы даже стеснялся своего везения, и весь его вид говорил о том, что если партнеры изъявят желание забрать деньги, то он не посмеет отказать в столь невинной просьбе.

Справа от Григория Васильевича сидел полковник, который со дня на день ждал генеральского чина и понемногу скапливал деньжат, чтобы отметить с сослуживцами этот праздник. Григорий Васильевич был уверен, что после сегодняшнего вечера у полковника не хватит денег даже на хромовые сапоги. Напротив огромной мрачной горой возвышался тайный советник, который каждую неделю проигрывал по целому состоянию, и если бы не крупные взятки, что он ежедневно получал от бесчисленных проси-телей, то уже давно бы заложил выходной сюртук. Товарищ министра, в отличие от полковника, скрывать настроение не умел, и, когда Савелий Родионов небрежно спихивал деньги на край стола, он так пыхтел, как будто тот запускал руку в его собственный карман.

Первым поднялся Григорий Васильевич:

– Извините, господа, но сегодняшних впечатлений для меня достаточно. Еще одна такая игра, и у меня не останется денег, чтобы нанять извозчика.

– Знаете что, я тоже, пожалуй, отыгрался. Выпью бокальчик шампанского, в моем положении это весьма эффективное средство для поднятия духа, – отозвался полковник.

– Мне ничего не остается делать, как последовать за вами. Если вы не возражаете, я составлю вам компанию, – грузно поднялся товарищ министра и, не глядя на Савелия, закосолапил вслед за полковником.

Настроение у него было прескверное, тайный советник рассчитывал если уж не проиграться, то хотя бы продержаться за карточным столом до полуночи. Лишившись развлечения, ему теперь ничего более не оставалось, как идти пить шампанское.

Савелий посмотрел на Аристова и виновато улыбнулся. Григорий Васильевич вдруг подумал, что он совершенно ничего не знает о своем новом знакомом. Однако этот молодой мужчина ему нравился все больше. В Савелии Родионове чувствовалась порода, которую невозможно было имитировать английским костюмом и заученными манерами.

– Я вижу, вы в затруднительном положении, – вдруг произнес Савелий Родионов. – Если не возражаете, я мог бы одолжить вам… Двадцать тысяч вас устроит?

Григорий Васильевич боролся с собой несколько секунд, а потом, не сумев справиться с искушением, осторожно, как будто опасался обжечься, взял пачку банкнот за самый краешек: