Инженер. Часть 5. Феникс

– Чего делать будем? – спросила Онора Фар, рассматривающую таких же студенток в отдалении, куратор которых, в отличие от Орост, никуда не ушла, а стояла у ближайшего парапета, что-то высматривая на реке.

– Не знаю, – рассеянно ответила та, в свою очередь всматриваясь в изгиб реки, уходящей в многочисленные рукава начинающейся ниже дельты, протянувшейся до недалекого океана.

– Ух ты! Я знаю эту яхту! – воскликнула Онора, заметив появившийся оттуда длинный хищный силуэт, увенчанный неожиданно светлой, почти белой надстройкой.

– Еще бы, – согласилась Фар. – Уры.

Сказала и почувствовала легкое недовольство. Несмотря на то, что ее семья принадлежала к тем, кто участвовал в выборах монарха, то есть фактически могла бы и сама претендовать на то, чтобы ее представитель был избран, Фар всегда точно знала, что им никогда не преодолеть этот призрачный рубеж. Причиной тому была кровь. Формально равная в правах аристократия, тем не менее отчетливо делилась на белых и черных. Черными называли немногочисленных потомков древних владык Мау, сохранивших темный цвет кожи первых переселенцев с таинственной прародины. Распределение ролей между ними отчетливо иллюстрировала непреходящая мода на глубокий загар среди основной части так называемой белой аристократии.

Яхта стремительно приближалась, не обращая внимания на многочисленную мелочь, торопливо убегавшую с ее курса. Внизу раздались крики – паром, до того неспешно грузившийся на своем законном причале, отдавал концы. Не успевшие запрыгнуть пассажиры бежали вприпрыжку по лестнице, им кричали, поторапливая, матросы причальной команды.

– Чего это они засуетились? – спросила, не ожидая ответа, Онора.

– Может, все из-за них? – с сомнением проговорила Фар, разглядывая красивое судно, ходко поднимавшееся против течения.

То прошло выше, и на мгновение подумалось, что яхта Уров шла не в Арракис, но нет – резко развернувшись, она словно зависла на минуту на месте, сверкая белой надстройкой в лучах низкого солнца, и уже медленно и не спеша двинулась прямо к девушкам, точнее, причалам, раскинувшимся у их ног.

– Фар! – дернула подругу за рукав Онора. – Нам кричат.

Та повернулась. Парочка таких же, как и они, студенток, уходила с набережной. Сопровождавшая их немолодая скелле что-то выкрикнула и махнула рукой, явно призывая их присоединиться. Девушки, не сговариваясь, подняли руки в ответ, но и не подумали подчиниться. Приказ их собственного куратора был однозначен – оставаться на месте и не выполнять ничьих распоряжений. Суровые годы тренировок и ежечасной дрессуры вбили в них безусловное подчинение командам старших. Поэтому подруги и не думали двигаться с места.

Было заметно, что еще несколько групп молодых женщин, как правило, по трое, оставляли набережную. Значит, они сюда пришли не одни. Уходящих было отчетливо видно, так как людская толпа не соприкасалась с ними, неосознанно стараясь держать дистанцию до опасных скелле. Все это движение началось, как только стало ясно, что яхта Уров не минует Арракис. Неужели весь сыр-бор из-за этого? Что такого в этих Урах?

Девушки переговаривались, рассматривая приближающееся судно. Стали заметны люди на палубе и на мостике. Большей частью – команда, но высокая фигура, застывшая на носу, могла принадлежать только одному человеку – главе семьи Ур, старому Саму.

Подруги не испытывали никакого беспокойства – ласковое утро, отсутствие присмотра, осознание правоты своих действий, точнее, бездействия, и потенциально любопытное зрелище, что еще надо? Это как сходить в кино, пока твои товарищи протирают юбки на скучных лекциях, и все это на совершенно законных основаниях!

Причальная команда внизу торопливо перебежала на соседний пирс, приготовившись встречать флагманское судно одной из древнейших аристократических семей Мау. Возможно, матросы что-то знали, так как они, вопреки обыкновению, вели себя почти торжественно, замерев у причальных тумб в ожидании швартовки.

Фар недоумевала. Семья Ур исчезла из поля зрения столичного общества около восьми двадцаток назад. До Фар доходили какие-то невнятные слухи о дочери Сама, о ее исчезновении и внезапном возвращении через много лет. О распутном образе жизни, который та вела, даже позволив себе завести для развлечений личного муна – волосатого, как животное, представителя далекого горного племени. Сестры пресекали такого рода сплетни, и Фар не придавала им большого значения, тем более что такие истории были далеко не в новинку. Особенно, если дело касалось по-настоящему красивых женщин. А Ана – так звали дочь Сама – была предметом зависти многих. Фар никогда ее раньше не видела и надеялась, что она окажется на яхте. Тогда, перед исчезновением, об Урах шептались, но Фар относила те сплетни к политике, которой интересовалась мало, и, кажется, напрасно.

Яхта скучно и обыденно ошвартовалась. Сбросили сходни. Старый Сам, не покидавший своего места до тех пор, пока вся суета не закончилась, скрылся в надстройке. Было заметно, что аристократ поседел, его волосы приобрели какой-то серый, стальной оттенок, резко контрастировавший с темной кожей.

«Никакие они не черные, – подумала внезапно про себя Фар, – так, темная оливка в лучшем случае». Когда впервые за всю свою жизнь с девяти лет, с тех пор как ее забрали скелле, она отдыхала у родителей год назад, то загорела, пожалуй, даже темнее.

Мгновение спустя на палубе появился Сам в сопровождении целой процессии. Десяток личных телохранителей или охранников сбежали на пирс и прогнали с него зевак и причальную команду. Следом за ними на очищенное пространство спустился глава семейства. За ним, без сомнений, шла она – Ана. Фар, забыв про этикет, во все глаза уставилась на незнакомку, разглядывая ее.

«Пожалуй, недоброжелатели были правы – если бы рядом со мной ходила эдакая скелле, я бы тоже не вытерпела», – подумала Фар.

От стройной темнокожей красавицы с высоким непослушным узлом волос на прекрасной голове исходили волны опасности и недоступности. Фар знала, что та очень сильная и талантливая скелле, но, увидев ее вживую, буквально ощутила это. Касание сильного мага почувствовала и Онора – они вместе вздрогнули, когда темные глаза Аны впились в их лица. Впервые стало не по себе – это был взгляд человека, готового убить в любое мгновение. Точнее, даже не так – это был взгляд скелле, приготовившейся убить. Минуту они стояли ни живы, ни мертвы – противостоять опытному мастеру им было не под силу.

Ана внезапно холодно улыбнулась, ее взгляд оставил забытых на берегу студенток, и девушки выдохнули. Сами того не замечая, они не дышали все это время.

«Зачем вообще охрана при такой дочери, – подумалось Фар. – Она же способна зачистить эту лестницу от всего живого одним движением мысли».

Сошедшие на берег было двинулись вперед и вновь остановились. Разглядывая скелле, девушки поначалу не обратили внимания на идущую следом за Аной женщину с ребенком на руках. Но та сама обозначила ее важность, дождавшись замешкавшуюся служанку. Стало ясно, что последняя, вероятно, кормилица и ребенок на ее руках – ребенок Аны.

У нее есть ребенок?! От кого?! Фар была в курсе, что после возвращения пропавшей гулены ее бывший муж расстался с ней. Это как раз было понятно. Удивительно, как он вообще терпел столько лет ее отлучки. Но когда она притащила с собой свою волосатую игрушку, если это, конечно, было правдой, то тут ее, очевидно, спас только статус и личное искусство скелле. Фар не знала подробностей, но предполагала, что семье Ур, должно быть, недешево стоил этот скандальный развод. Вот так интрига! Фар была уверена, что все столичное общество озаботится в ближайшее время одним вопросом: чей это ребенок? Уж не волосатого ли муна?!

Процессия вновь остановилась. Сам и Ана, обернувшись, ждали кого-то, охрана, выстроившись на берегу, напряженно следила за зеваками, кормилица поправляла что-то в шевелящемся свертке на руках. Вдоль борта яхты проскользнула высокая фигура. Молодой, абсолютно лысый мужчина со странными чертами лица и, кажется, даже без бровей на нем, улыбаясь, легко сбежал по сходням и беззаботно подошел к заметно расслабившейся скелле. «Ага, а вот и папаша», – подумала Фар и удивленно обернулась, когда стоящая рядом Онора, о которой она почти забыла, выдохнула:

– Это он!

– Кто? – задала Фар совершенно дурацкий вопрос.

– Мун!

– Какой еще мун? – уставилась на незнакомца Фар, отлично понимая, о ком говорит ее подруга. – Мун же волосатые, как козлы.

– Это он! – каким-то задушенным шепотом повторила Онора так, что стало понятно, она знает что-то, о чем до сих пор не поделилась с подругой.

Процессия вновь двинулась, устремляясь с пирса на широкую лестницу, где ее поджидала неизвестно откуда появившаяся городская стража. Цель последней, очевидно, была не в охране прибывших, а прямо напротив – в охране окружающих не в меру любопытных жителей от могучей скелле, чье недовольство могло наделать много бед.

Девушки остались на месте, провожая взглядами пришельцев. Фар уже поджала губу, намереваясь устроить немедленный допрос подруге, едва только та оторвется от созерцания беззаботно шагавшего лысого парня, вертевшего головой от любопытства. Было очевидно, что странный незнакомец никогда в жизни прежде не видел такого большого и красивого города. Его взгляд на мгновение задержался на Фар, он добродушно улыбнулся, всмотрелся в нее на секунду и внезапно нахмурился, а в нем мелькнуло что-то, что испугало Фар больше, чем очередное касание искусства скелле. Девушке показалось, что на мгновение вместо симпатичного, хотя и со странными, какими-то узкими чертами лица – они напомнили ей лица древних, хотя те были поголовно темнокожими, а этот был еще более бледный, чем сама Фар, – появился другой человек, сосредоточенный, суровый и полный такой же готовности убивать, как и сама Ана. Хотя нет – он готов драться, но не убивать. Не было в его внезапной настороженности отстраненности убийцы – только готовность сражаться. А еще в его взгляде было какое-то методичное, деловитое любопытство, как если бы он видел не только Фар, но и ее семью, ее судьбу, ее призвание. И сейчас оценивал девушку на непонятных, с неизвестными мерами, а потому пугающих весах. Ана что-то сказала ему, его взгляд метнулся и вновь стал таким же, как прежде, – любопытная деревенщина, восхищенная богатством и масштабами столицы Мау. Вот только теперь Фар знала определенно: он не то, что ей кажется. И, может быть, и его деревня, или откуда там Ана его вытащила, не то, что она себе вообразила.

2

Квартира, где мы жили, досталось жене от родителей. Это была старенькая панелька, видевшая если не последних мамонтов, то охотников на них – точно. Я проснулся с ощущением, что совершенно выспался, но продолжал валяться с закрытыми глазами, пытаясь разобраться в какой-то нелогичности пробуждения. Завтра мне на работу – в этом я был совершенно уверен, но почему-то не мог вспомнить, как я лег спать и почему так рано проснулся. Тусклая лампочка настенного светильника горела – значит, супруга еще не ложилась. Когда же я успел выспаться?

Приоткрыв почему-то заслезившиеся глаза, я таращился какое-то время на ровный белый потолок, гадая, куда делась тонкая трещина на нем, так раздражавшая мою половину. В доме непривычно тихо. И даже не в доме – вообще было непривычно тихо. Москва тихонько гудела даже самой глубокой ночью, временами взрываясь лязгом цепей припоздавшего мусоровоза или ревом дырявого глушителя ночного джигита. Здесь же царила неестественная для громадного мегаполиса, битком набитого людьми и машинами, тишина. Лишь отчетливо хлопали по стеклам порывы несильного ветра, о котором забыло предупредить всезнающее МЧС.

Рывком вскочив, я завертел головой. Наша кровать стояла в дальнем углу комнаты, противоположную стену которой занимал выход на стандартную лоджию – универсальное утепление городского жилища, по совместительству склад для разнообразного малонужного хлама. И сейчас ветер хлопал и шипел отнюдь не там, где ему полагалось. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в небольшой квадратной комнате, наша кровать, как и полагается, стоит в углу, но вот только противоположную стену вместо выхода на балкон украшала солидная, по виду из темного дерева дверь, а окно, точнее, окна, окаймляли целый угол помещения за моей головой. На стене напротив кровати – лампочка. Неяркий шарик, похожий на светодиодный светильник, который купила супруга на распродаже в Икее, только на неожиданно изящном подвесе в виде красивой женской руки, блестящей бронзой.

Ничего не понимаю! Это не гостиница и не больница. Стены комнаты до самого высокого потолка отделаны светлыми и темными панелями из чего-то похожего на дерево, пол закрыт огромным красочным ковром, рядом со светильником у стены – некий предмет мебели, напоминающий гибрид стола и комода, слишком изящный и замороченный для отеля, который я мог бы себе позволить, и уж точно совершенно неуместный в больнице. Рядом – красивое легкое кресло с непривычной геометрией, но даже по виду удобное и прочное. Рамы окон, явно деревянные, набраны мелкими прямоугольными ячейками, что само по себе – наглый вызов зарвавшегося нувориша веку стеклопакетов, металла и пластика. Где бы я сейчас ни очутился, это было роскошное по моим меркам помещение. Пережив незадолго до этого капитальный ремонт квартиры, я отчетливо представлял, сколько могли стоить владельцу такие капризы. Да за одни только эти стены, если, конечно, это не последнее достижение химической промышленности, можно было бы отремонтировать всю нашу двушку!

Я вскочил на ноги. Голова закружилась, повело в сторону, я застыл на несколько мгновений, пережидая странную слабость. Ноги отказывались держать и, борясь с внезапно навалившимся ознобом, я плюхнулся задом на широкую кровать. Что происходит? Так это что, все-таки больница? Да нет – чушь! Может, какой-нибудь навороченный санаторий? Да за какие такие заслуги?!

Я давно уже сделал свой выбор – работа с людьми, коммерция и вся остальная гуманитарщина вызывали смертную скуку и отвращение, несмотря на то, что именно там и ковались богатство и успех. Возясь с железками или просчитывая очередную модель, я погружался в тот мир, который признавал меня своим. Именно там я был по-настоящему счастлив и свободен. Однако и плату за это приходилось отдавать сполна – пока мой закадычный школьный товарищ достраивал трехэтажный особняк под Москвой, не утруждая себя высокой математикой при расчетах себестоимости колбасы, я жался с женой и ребенком в крохотной квартирке на окраине, откровенно считая, что нам сильно повезло. Моделирование сложных газодинамических процессов при покидании изделием контейнера никак не помогало справиться с внезапно возникшим первым сентября или отремонтировать не вовремя развалившуюся помпу на отходившем свое автомобиле. И хотя в последние годы дела немного поправились и нам даже удавалось понемногу откладывать, я ясно осознавал, что мир больших денег безжалостно умчался прочь.

Интерьер комнаты, в которой я проснулся, был мне чужд. Мало того, что он, должно быть, стоил сумасшедших денег, так еще и был выдержан в каком-то нарочито историческом, незнакомом мне стиле. Чего стоили только эти деревянные, темного полированного дерева рамы. Или эта изящная женская рука, на ладони которой покоился шарик неяркой лампочки. Она была покрыта темной коричневой патиной, в натуральном происхождении которой я ничуть не сомневался, и оттого, казалось, принадлежала темнокожей женщине, прятавшейся за деревянной панелью.

Озноб перестал колотить, улеглась легкая тошнота, и я решился повторить попытку. Подняться удалось на удивление легко, и уже не обращая внимания ни на что иное, я устремился к окну. Снаружи было темно, я сам отражался в мелком остеклении неясным силуэтом. Заметно, что где-то за пределами моего поля зрения горели лампы. Их желтоватый свет лежал на длинном ряду чего-то, похожего на черепичное покрытие высокой стены или забора, бегущего ниже моих окон и терявшегося во тьме, но самих светильников видно не было. Больше ничего, никаких подробностей. Разве что несколько крупных звезд, кажется, висели за обманчивым отблеском стекла, намекая на ничем не стесненное пространство вокруг. Где бы это ни было, это не Москва!

Развернувшись, я осмотрелся еще раз. Смятая кровать, пустая комната. Поискав глазами выключатель или розетку, я с удивлением обнаружил полное отсутствие каких-либо электроприборов, кроме уже упомянутого светильника. Странно. Может быть, они не вписывались в замысел дизайнера и их спрятали. Я видел в сети ролики, где розетки вылезали из стола по желанию хозяев. И хотя по капризу богатого заказчика дизайнеры могли вообще отказаться от всех примет цивилизации, мне в это все же не верилось. Это было все равно как перерезать всякую связь с внешним миром, во что верилось с трудом.

Где мои вещи? И почему на мне такие странные трусы? Простая, крашеная в один цвет ткань и фасон напоминали мне армейскую молодость и никак не вписывались в роскошную и вместе с тем скудную обстановку, хотя я чувствовал, неуловимым образом с ней связаны.

Гибрид стола и комода был единственной целью, достойной немедленного обследования. Я уже немного пришел в себя и двигался достаточно уверенно. Еще раз оглянулся на окно за спиной – там ничего не изменилось, лишь слабый ветер лениво проверял остекление на прочность. Сквозило из дальнего угла комнаты, и, осознав это, я на мгновение растерялся. Окно за спиной, дверь – напротив, а дует каким-то ровным устойчивым потоком, хотя и слабым, еле заметным, из-под плинтуса, если не из-под пола, накрытого мягким, но тяжелым ковром. Отмахнувшись от очередной несуразности – их и так было более чем достаточно, я двинулся к комоду. По пути провел рукой по подвеске или подставке светильника – ровная гладкая поверхность прохладного металла, поблескивающая желтыми уголками изящная кисть. Я тронул шарик лампочки, и тот неожиданно качнулся. Он что, не закручен в патроне? Такая изящная, на грани искусства вещь, и болтающаяся на проводе лампочка? Ну, слава богу, я, по крайней мере, дома, в России! Взявшись за лампочку, попытался пристроить ее понадежней и опешил от неожиданности – никакого провода не было! Шарик оказался просто шариком, лежавшим на бронзовой ладони! Сейчас он, не обратив ни малейшего внимания на мое бесцеремонное вмешательство, все так же мягко светил в моей руке, тень от которой заплясала по стенам комнаты пугающими темными полотнищами.

На батарейках, что ли? Шарик был холодный – какой бы источник света ни прятался внутри, но он должен быть весьма эффективен. Яркий свет не давал разглядеть подробности. На ощупь ничего похожего на выключатель не обнаружилось, как и какого-нибудь шва, который, по идее, должен был разделять лампочку на половинки. Сквозь удивление пробилось ощущение себя как бесцеремонного гостя, который за спиной отвернувшихся хозяев позволяет себе заглядывать в чужие шкафы, и я торопливо положил шарик на место. Тени одобрительно успокоились. На мгновение я застыл в нерешительности. До того мне не приходило в голову, что содержимое длинного комода сложной формы мне, очевидно, не принадлежало. Могу ли я рыться в нем? С другой стороны, а где мои вещи?

В большом ящике сверху обнаружился странный набор, на мой взгляд, мусора. Какая-то картонка, камешки, небольшая шкатулка, короткий жезл или рукоять от чего-то непонятного. Ничего, что я мог бы назвать своим. Не пытаясь даже разглядеть содержимое, я аккуратно закрыл ящик. Интересно, но остальная часть весьма вместительного предмета мебели оказалась совершенно пуста.

Первое возбуждение медленно отступало, и организм напомнил о себе естественной надобностью. Почему-то я заглянул под кровать, но там было пусто. Во всей комнате ни воды, ни еды, ни удобств, лишь растерянный я в несуразных трусах. Очевидно, надо проверить дверь. За ней должны находиться люди, которые должны помочь и, главное, должны знать, как я сюда попал. Меня не смущала даже очевидно глубокая ночь, царившая за окнами.

Деревянная панель на стене слева от входа привлекла чем-то мое внимание. Я, уже догадываясь, что произойдет, надавил на нее и угадал – щелкнуло, и ровная темная доска выступила из общего строя стены, обозначив еще одну дверь. За ней прятался самый настоящий туалет, освещенный очередным шариком света, на этот раз лежавшим в неглубокой плошке, торчащей из стены немного выше моей головы. Растопырив руки в дверном проеме, я с удивлением рассматривал содержимое уборной. Светлые, почти белые стены, глубокая ниша справа, в которой поблескивало большое зеркало, раковина под ним, у дальней стены устройство, не вызывающее сомнений в своем назначении, однако совершенно мне не знакомое. Все детали, кроме стен, потолка и пола, – цвета темного дерева, да, похоже, они и вправду сделаны из него. Даже раковина под нишей. Пол немного отличается по виду от стен. Я наступил на него – по ощущениям такое же дерево, только очень светлое. В углу помещения обнаружилась ослепительно белая утка – тоже непривычного облика. Мне было ясно назначение каждого предмета, но совершенно точно я никогда в жизни ничем подобным не пользовался. Отсутствовали даже привычные мелкие детали, вроде сливного отверстия в раковине, вместо которого была ровная темная доска с неширокой щелью по краям, или кнопки унитаза. Последний, вообще, был странен – что-то вроде закрытого табурета с изящными закругленными формами, без малейшего намека на крышку, и с поблескивающей бронзой раковиной в нем. Едва я ступил на пол, как в мою спину толкнулся легкий поток воздуха – очевидно, заработала вентиляция. Однако ни шума от нее, ни каких-то видимых признаков ее присутствия я не обнаружил. Возможно, та узкая полоса по периметру потолка не просто декоративный элемент, а еще и вентиляционное отверстие. Терпеть, как это часто бывает, внезапно стало невозможно, и я шагнул вперед, намереваясь использовать главную достопримечательность этого музея диковинок. Фигура, метнувшаяся в зеркале, заставила вздрогнуть и замереть.

Это был я! Я узнал себя, несмотря на то, что никогда не брился налысо. Приблизив лицо, я не удержался от мата: