Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Балтийская сага
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Молча доели салат, выпили кофе. Мне было не по себе, зря я ввязался в разговор об оттепели, о Кронштадте. Мысленно обругал себя последними словами.
Отец молчал и в такси, когда мы ехали домой. Водитель, молодой и вихрастый, развлекал нас радиомузыкой. «Цветет как в детстве мой вишневый сад… – пела женщина, может, Капитолина Лазаренко, или другая певица, не знаю. – Ты помнишь, было нам шестнадцать лет. Когда не знали грусти тень…» Рассеянно текли мои мысли. Когда нам было шестнадцать, мы с Оськой играли в «морской бой»… Когда-то у той вон калитки мне было шестнадцать лет… ну, это из другой оперы…
Мы медленно поднимались на третий этаж. Между вторым и третьим отец вдруг покачнулся, я схватил его под руку. Он поднял на меня строгий взгляд. Мы стояли на ступеньках лестницы, отец, переведя дыхание, сказал:
– Вот что. Меня пытались лишить моей биографии, но у них не вышло. Не пытайся и ты, Вадим.
– Ну что ты, отец, у меня и в мыслях не было!
– Никогда, – сказал он и медленно стал одолевать лестницу.
В трудном, мрачном настроении пребывал в те дни мой отец. Лишь тогда светлел лицом и теплел взглядом, когда Люся прибегала из университета. Она увлеченно рассказывала о прослушанных лекциях, выкрикивала цитаты из курса древнерусской литературы: «И соступишася обои, и бысть сеча зла, и по удолиям кровь течаше», или как княгиня прощалась с уходящим на битву князем Дмитрием Ивановичем: «в слезах захлипаяся ко сердечному, ниедина не может словеси рещи».
– Да, да, – кивал отец лысой головой. – Бысть сеча зла… Вся история из них состоит… из сеч… из женских слез тоже…
Рая уехала 30 августа: у нее первого начинались занятия в школе. Я же догуливал свой отпуск до десятого сентября. Сопровождал отца к стоматологу, – проблем с зубами у него было хоть отбавляй.
А накануне моего отъезда он слег с сердечным приступом. Ночью меня разбудил телефон: Галина попросила подняться. «Скорая» приехала быстро. Молодой врач измерил давление (оно зашкаливало), велел медсестре вкатить отцу укол, вообще провозился часа полтора, пока ему не стало легче. На предложение врача лечь в больницу отец ответил отказом.
– Отлежусь, – сказал он. – Спасибо, доктор.
– Все же подумайте, Лев Васильич. Вы нуждаетесь в серьезном лечении. – После небольшой паузы врач добавил с улыбкой: – А читатели нуждаются в вас.
– Вы меня читали? – Отец надел очки и всмотрелся в доктора, тоже очкастого.
– Читал.
Весь следующий день отец отлеживался. Галина не пошла на работу, отпросилась. Я утром съездил на вокзал, закомпостировал билет на вечерний поезд. Отец дремал, когда я поднялся к нему. Галина возилась на кухне. В кабинете шторы были задернуты от яркого солнца (сентябрь стоял необычно безоблачный), только один настойчивый луч пробился – чтобы осветить фотопортрет моей мамы.
Отец открыл глаза.
– Привет, – сказал тихо. – Наглотался пилюль, в сон клонит.
– Спи, – сказал я. – Я позже зайду.
– Нет. Садись. Ты сегодня уезжаешь?
– Да, вечером.
– Дима, – сказал отец, помолчав. – Как идет у тебя служба?
– Служба всегда идет, – отшутился я. – Даже когда мы спим.
Но отец не принял шутки.
– У тебя были неприятности в связи с моим арестом?
– Были, – не сразу ответил я. – Кое-кто считал, что я не имею права служить в ударном соединении. Но меня отстояли. Я по-прежнему на подплаве.
– По-прежнему помощник командира лодки?
– Да. Продвижения по службе не получил.
– Но теперь… ну когда я реабилитирован… теперь ты можешь продвинуться? Стать командиром?
– Навряд ли.
– Почему?
– Ну… видишь ли… я не член партии.
– Почему ты не вступил за столько лет службы?
– Так получилось.
Я уклонился от прямого ответа. Мысленно послал привет замполиту Ройтбергу…
Солнечный луч переместился с маминого портрета на фото Ивана Теодоровича. Дед, высоколобый, с квадратной бородой, спокойно взирал на нас со стены.
Отец, кряхтя и поправляя на худых плечах бело-голубую пижаму, повернулся и сел на диване.
– Ты хочешь выйти? – спросил я.
– Нет. – Он, морща лоб, смотрел на меня сквозь очки. – Я вот что хочу, Дима. Хочу, чтобы ты похоронил меня в море.
– Папа, перестань! Ты не старый, ты проживешь еще много лет.
– Ты знаешь банку Штольпе в Южной Балтике?
– Конечно, знаю, я же штурман. Но что ты хочешь…
– Мы там в сорок втором потопили два транспорта. Хочу, чтобы ты у этой банки опустил в море мою урну.
Глава двадцать восьмая
Банка Штольпе
От Сенной площади, куда приходит автобус из военного городка, до улицы Узварас – рукой подать. Мы шли, не торопясь. Ранний вечер был по-весеннему светел и напоён тишиной. Только из раскрытого окна, под которым мы проходили, слышались голоса, женский и детский, – говорили по-латышски.
Рая шла, держась за мою руку. У нее этой весной разболелся тазобедренный сустав, она слегка припадала на правую ногу. «Да ничего, пройдет, – отвечала она на мое беспокойство. – В блокаду у меня болели ноги, потом перестали».
Вот и дом № 68 на Узварас. Мы поднялись на третий этаж, позвонили. Карасев открыл дверь и, пробасив: «А вот и Плещеевы к нам прикатили», обнял нас. Он был одет пестро и, я бы сказал, вызывающе: мощную фигуру облегали черно-оранжевые камзол и панталоны, на голове что-то вроде красной фески.
– Ты похож на швейцарскую охрану Ватикана, – сказал я.
– С днем рождения, Геннадий, – сказала Рая и вручила Карасеву наш подарок – купленную в комиссионке фарфоровую статуэтку мальчика, держащего над головой вазочку-конфетницу.
– Какая прелесть, – сказала белокурая Лера, жена Карасева. – Спасибо!
Отец молчал и в такси, когда мы ехали домой. Водитель, молодой и вихрастый, развлекал нас радиомузыкой. «Цветет как в детстве мой вишневый сад… – пела женщина, может, Капитолина Лазаренко, или другая певица, не знаю. – Ты помнишь, было нам шестнадцать лет. Когда не знали грусти тень…» Рассеянно текли мои мысли. Когда нам было шестнадцать, мы с Оськой играли в «морской бой»… Когда-то у той вон калитки мне было шестнадцать лет… ну, это из другой оперы…
Мы медленно поднимались на третий этаж. Между вторым и третьим отец вдруг покачнулся, я схватил его под руку. Он поднял на меня строгий взгляд. Мы стояли на ступеньках лестницы, отец, переведя дыхание, сказал:
– Вот что. Меня пытались лишить моей биографии, но у них не вышло. Не пытайся и ты, Вадим.
– Ну что ты, отец, у меня и в мыслях не было!
– Никогда, – сказал он и медленно стал одолевать лестницу.
В трудном, мрачном настроении пребывал в те дни мой отец. Лишь тогда светлел лицом и теплел взглядом, когда Люся прибегала из университета. Она увлеченно рассказывала о прослушанных лекциях, выкрикивала цитаты из курса древнерусской литературы: «И соступишася обои, и бысть сеча зла, и по удолиям кровь течаше», или как княгиня прощалась с уходящим на битву князем Дмитрием Ивановичем: «в слезах захлипаяся ко сердечному, ниедина не может словеси рещи».
– Да, да, – кивал отец лысой головой. – Бысть сеча зла… Вся история из них состоит… из сеч… из женских слез тоже…
Рая уехала 30 августа: у нее первого начинались занятия в школе. Я же догуливал свой отпуск до десятого сентября. Сопровождал отца к стоматологу, – проблем с зубами у него было хоть отбавляй.
А накануне моего отъезда он слег с сердечным приступом. Ночью меня разбудил телефон: Галина попросила подняться. «Скорая» приехала быстро. Молодой врач измерил давление (оно зашкаливало), велел медсестре вкатить отцу укол, вообще провозился часа полтора, пока ему не стало легче. На предложение врача лечь в больницу отец ответил отказом.
– Отлежусь, – сказал он. – Спасибо, доктор.
– Все же подумайте, Лев Васильич. Вы нуждаетесь в серьезном лечении. – После небольшой паузы врач добавил с улыбкой: – А читатели нуждаются в вас.
– Вы меня читали? – Отец надел очки и всмотрелся в доктора, тоже очкастого.
– Читал.
Весь следующий день отец отлеживался. Галина не пошла на работу, отпросилась. Я утром съездил на вокзал, закомпостировал билет на вечерний поезд. Отец дремал, когда я поднялся к нему. Галина возилась на кухне. В кабинете шторы были задернуты от яркого солнца (сентябрь стоял необычно безоблачный), только один настойчивый луч пробился – чтобы осветить фотопортрет моей мамы.
Отец открыл глаза.
– Привет, – сказал тихо. – Наглотался пилюль, в сон клонит.
– Спи, – сказал я. – Я позже зайду.
– Нет. Садись. Ты сегодня уезжаешь?
– Да, вечером.
– Дима, – сказал отец, помолчав. – Как идет у тебя служба?
– Служба всегда идет, – отшутился я. – Даже когда мы спим.
Но отец не принял шутки.
– У тебя были неприятности в связи с моим арестом?
– Были, – не сразу ответил я. – Кое-кто считал, что я не имею права служить в ударном соединении. Но меня отстояли. Я по-прежнему на подплаве.
– По-прежнему помощник командира лодки?
– Да. Продвижения по службе не получил.
– Но теперь… ну когда я реабилитирован… теперь ты можешь продвинуться? Стать командиром?
– Навряд ли.
– Почему?
– Ну… видишь ли… я не член партии.
– Почему ты не вступил за столько лет службы?
– Так получилось.
Я уклонился от прямого ответа. Мысленно послал привет замполиту Ройтбергу…
Солнечный луч переместился с маминого портрета на фото Ивана Теодоровича. Дед, высоколобый, с квадратной бородой, спокойно взирал на нас со стены.
Отец, кряхтя и поправляя на худых плечах бело-голубую пижаму, повернулся и сел на диване.
– Ты хочешь выйти? – спросил я.
– Нет. – Он, морща лоб, смотрел на меня сквозь очки. – Я вот что хочу, Дима. Хочу, чтобы ты похоронил меня в море.
– Папа, перестань! Ты не старый, ты проживешь еще много лет.
– Ты знаешь банку Штольпе в Южной Балтике?
– Конечно, знаю, я же штурман. Но что ты хочешь…
– Мы там в сорок втором потопили два транспорта. Хочу, чтобы ты у этой банки опустил в море мою урну.
Глава двадцать восьмая
Банка Штольпе
От Сенной площади, куда приходит автобус из военного городка, до улицы Узварас – рукой подать. Мы шли, не торопясь. Ранний вечер был по-весеннему светел и напоён тишиной. Только из раскрытого окна, под которым мы проходили, слышались голоса, женский и детский, – говорили по-латышски.
Рая шла, держась за мою руку. У нее этой весной разболелся тазобедренный сустав, она слегка припадала на правую ногу. «Да ничего, пройдет, – отвечала она на мое беспокойство. – В блокаду у меня болели ноги, потом перестали».
Вот и дом № 68 на Узварас. Мы поднялись на третий этаж, позвонили. Карасев открыл дверь и, пробасив: «А вот и Плещеевы к нам прикатили», обнял нас. Он был одет пестро и, я бы сказал, вызывающе: мощную фигуру облегали черно-оранжевые камзол и панталоны, на голове что-то вроде красной фески.
– Ты похож на швейцарскую охрану Ватикана, – сказал я.
– С днем рождения, Геннадий, – сказала Рая и вручила Карасеву наш подарок – купленную в комиссионке фарфоровую статуэтку мальчика, держащего над головой вазочку-конфетницу.
– Какая прелесть, – сказала белокурая Лера, жена Карасева. – Спасибо!
Другие электронные книги автора Евгений Львович Войскунский
Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее