Балтийская сага

Взлетел на третий этаж. Остановился на миг – перевести дыхание, вдохнуть неистребимый запах кошек.

Отворила дверь не мама, хоть он и нажал на кнопку своего звонка. Соседка, маленькая, коротко стриженная, в махровом синем халате, уставилась на него – и, выкрикнув: «Ой, Вадим!», – кинулась обнимать.

– Здрасьте, Елизавета Юрьевна, – сказал Вадим. – А мама дома?

– Дома, дома! Только… – Соседка запнулась.

– Что – только?

Вадим побежал по коридору, как и прежде освещенному вечно тусклой лампочкой. Ворвался в комнату.

Диван, на котором лежала Вера Ивановна, был переставлен от окна к стенке рядом с дверью в кабинет. Вера Ивановна повернула голову, лицо у нее было мокрое от слез. Увидев сына, она поднялась и с плачем припала к нему.

– Мама… мамуля… Что ж ты плачешь? – Вадим гладил ее по седеющей голове, по худенькой, вздрагивающей спине. – Ну что же ты… успокойся…

– Ей позвонили полчаса назад, – тихо сказала Елизавета. – Мальвину убили при бомбежке.

Вера Ивановна сквозь слезы смотрела на Вадима.

– Ох! – вздохнула прерывисто. – Димка! Наконец-то…

Вытерла платком лицо, улыбнулась, поправила смятую домашнюю кофту.

– Ты усы отпустил… Навоевался мальчик… Димка, сними бушлат, сядь… Ты голодный?

– Нет, мама, я ужинал. Вот, я принес… – Вадим вытащил из противогазной сумки пакетик с тефтелькой. – Ты поешь, мам. У вас ведь, говорят, нормы урезаны.

– На прошлой неделе срезали, – сказала Елизавета. – Пятьсот грамм хлеба для рабочих, триста грамм для нас. Для служащих. На мясо, на жиры тоже… А очереди какие…

– Нет, нет, Димка, – сказала Вера Ивановна, – ты сам ее съешь. Ты такой худой… У тебя глаза совсем другие стали. Насмотрелся… навоевался… – Опять ее голубые глаза-озера наполнились слезами. – Мальчик мой… Лиза, вскипяти чайник, пожалуйста. И макароны из шкафчика достань, разогрей… А конфеты тут у меня… – Она зашарила в буфете. – Вот они. Не очень сладкие. Но ничего…

– Верочка, не суетись, – сказала Елизавета. – Сядь и сиди. Я все сделаю.

Она вышла из комнаты.

– Кто тебе позвонил? – спросил Вадим. – Про Мальвину?

– Свербилов. Сотрудник наш.

– А, это пожилой, который в Стрельне живет?

– Да. Он давно овдовел, жил бобылем, а в июне они с Мальвиной решили пожениться. Свербилов к ней переехал. Хотели расписаться, а тут война началась… – Вера Ивановна горестно вздохнула. – Не знаю, зачем они сегодня в центр поехали, в Гостиный двор… может, что-то купить по хозяйству… Попали под бомбежку. Жуткая была сегодня бомбежка…

– Да. В гавани, возле нас, тоже…

– Он, Сергей Сергеич… Свербилов… позвонил недавно. У него на глазах Мальвину убило… Тревогу объявили, когда в Гостином дворе полно было народу. Побежали искать бомбоубежище… паника… бомба ударила прямо в универмаг. Свербилова взрывной волной отбросило… я не поняла… с галереи, что ли, сбросило… Пришел в себя, пошел искать Мальвину, а там дым, пожар, много трупов… Представляешь, он в этом аду нашел Мальвину… по красному жакету нашел… Она лежала с размозженной головой… под обломком стены…

Вера Ивановна с плачем опустилась на диван, голову обхватив руками.

Из коридора донеслись нарастающе громкие голоса – визгливый чей-то и почти по-мужски низкий голос Елизаветы.

– А вот я в милицию заявлю про твое воровство! – гремела Елизавета.

– Сама ты воровка! – визжал женский голос. – Из больницы спирт тащишь!

– Не ври, психопатка!

Распахнулась дверь, Елизавета вошла, рассерженная, с красными пятнами на щеках. Поставила на стол дымящуюся кастрюльку и небольшой графин темного стекла.

– Вера, не оставляй на кухне продукты, – сказала она. – Я уж тебя предупреждала. Эта стерва ворует. Переполовинила твои макароны.

– Что за стерва? – спросил Вадим.

– Ника.

Вадим удивился: Ника, дочка Покатиловых, в его представлении была маленькой девочкой, крикливой плаксой, прыгающей через веревочку-скакалку. Хотя – ну да, она подросла, ей уже лет шестнадцать…

– …бросила учебу в техникуме, – говорила меж тем Елизавета, выкладывая на тарелки макароны, – пошла домработницей к старому пердуну, бывшему начальнику всех кладбищ, замуж за него вышла… Верочка, Вадим, садитесь за стол. Вадим, я тебе налью разведенного спирта. Не возражаешь?

– Чего я буду возражать? Нам положено полста граммов.

– Нам в хирургии тоже выдают немножко. Тебе, Верочка, не наливаю, ты же непьющая.

– Налей, – сказала Вера Ивановна. – Выпьем за упокой души Мальвины. Это была такая прекрасная душа. Чистая, благородная. – Она закашлялась, хлебнув из рюмки. – Ой, Лиза, совсем забыла, у меня же банка крабов, ну, «чатка», в кабинете, между рамами, принеси, пожалуйста.

Елизавета принесла банку с бело-красной наклейкой, и Вадим вскрыл ее консервным ножом.

– В коммерческих магазинах, – сказала Елизавета, – только «чат-ка» и осталась. Хотя магазины эти, кажется, уже закрывают. Что же будет? – спросила она, выпив залпом из рюмки. – Неужели голод? В Бадаевских складах, говорят, чуть не годовой запас продуктов сгорел. А подвоза нет, железные дороги перерезаны.

Бадаевские склады… Вадим уже не в первый раз это слышит. И каждый раз вспоминает, как восьмого сентября – они в тот день под Красным Селом дрались – видели прошедшую над их головами эскадру «юнкерсов» и вскоре услышали долгий, долгий гул бомбардировки… ужасное зарево увидели…

Он погладил руку Веры Ивановны – маленькую руку с садинами и набухшими венами, лежащую на столе возле тарелкой с макаронами.

– Да не будет голода, – сказал он. – Все сгорело на складах? Ну не может этого быть.

– Ах, Димка! Хочешь меня утешить… Все может быть! Уже было в моей молодости, и вот опять… Как же это получилось, что Питер опять осадили? Кричали по радио, что наша армия самая сильная. И вдруг немцы чуть не на улицах! Город обклеили плакатами «Враг у ворот!». Баррикады строим, противотанковые рвы копаем! Вот! – Вера Ивановна вскинула руки ладонями кверху. – Мозоли от лопаты! Не будет голода? Ох, боюсь, что будет… – Она стиснула щеки, устремив взгляд на потолок, на старую лепнину в углу. Выкрикнула: – Что за жизнь у меня – из одних потрясений! Короткие передышки – и опять, опять… Почему так безжалостно… Господи, разве я виновата в чем-то?..

– Мама, успокойся! Ты ни в чем…

– Димка! Когда твоя открытка пришла из Ораниенбаума, я зацеловала ее… Хотела в церковь бежать, свечку поставить… Но я же не знаю… мы же атеисты, без бога живем…

Прощание было трудным.

– Димка, береги себя! Береги себя, – твердила, требовала Вера Ивановна, припав к груди Вадима. – Не лезь под пули… Я знаю, радио говорило, морская пехота героически сражается… Не геройствуй, Димка! – Она плакала и повторяла, повторяла: – Береги себя…

– Да, да, не тревожься, – говорил Вадим, гладя ее по голове. – Я постараюсь… Ты тоже, мама… При бомбежке – сразу в бомбоубежище… Есть у вас в доме?

– В подвал бегаем, – сказала Елизавета. – Я присмотрю за мамой, ты не беспокойся.