Ромашковый лес

– Нуу, чего ты загрустила? Не грусти! Я тебя научу. И ты будешь делать такие же паутинки! Это просто! Только нужно время. А сейчас поползли обед ловить – пора уже.

Паучонка поверила маме, и они умчались за мошками.

II.

– Мама! Мама! Мама! Мама!

– Иду-иду! Сейчас! Так: вот тебе мушка, и тебе мушка. Еще раз тебе? Держи? И тебе еще раз? И ты держи!

Теперь маленькая паучонка бегала вокруг своих детишек, как когда-то за ней бегала её мама. Она доставала им еду, учила ползать, двигая каждой лапкой как червячком, и учила делать паутинки. Теперь она умела делать паутинки так, как никто другой! Её паутинки были самыми гладкими, самыми росистыми и просто самыми-самыми! Только никто об этом не знал. Всю эту красоту видели только дети и несколько знакомых паучков, зато умение плести идеальную спиральку помогало ей ловить больше мошек.

Несколько лет назад, когда паучатки были еще совсем малютками, папа-паук не вернулся домой. Потом его семье принесли весточку, что его съела ящерица. Все очень тосковали по нему, особенно паучиха, ведь она любила его больше всех на свете! Только его стук сердца она слышала за миллионы километров, только к нему ее душа просилась беспрестанно, только его прикосновение могло пустить по телу приятный холодок. А теперь его не было. Паучиха всегда, всегда помнила о нем, и часто с ним разговаривала, ведь она по-прежнему его чувствовала.

Прошло время. Боль не улеглась, она просто стала терпимей, чем раньше. Паучиха всё также скучала, просто теперь это не мешало ей жить.

Как-то раз, когда дети гуляли с друзьями, к паучихе неожиданно пришла её мать. Мама залезла на дерево и случайно застала свою дочь плачущей.

Паучишка заметила, что кто-то вошёл, резко вытерла слезы, сделала вид, что улыбнулась и подползла к мамочке.

– Что случилось? – спросила мама.

– А что, что-то случилось? – почти искренне удивилась дочка.

– Малыш, я же вижу.

Паучиха даже обрадовалась, что мама пришла так не вовремя и что теперь ей не надо скрывать слёз.

– Понимаешь…да нет, тебе не надо этого знать… – вдруг передумала паучишка, но наткнувшись на мамин вопрошающе-требовательный взгляд, перед которым устоять она не могла никогда, она продолжила, – мне уже столько лет, а что у меня есть? Вот скажи мне, что?

– Ты потрясающе делаешь паутинки! Ты так хотела научиться их делать, и ты научилась.

– Да, умею. Только кому они нужны, кроме как мне и моим детям? Пройдет какой-нибудь зверь, порвет её, и делай себе новую! Всё сначала! А я, между прочим, мечтала, чтобы все знали, какие паутинки я делаю! Чтобы знали, как ты меня научила! А так, что толку от этих паутинок? Мошки одни только попадаются в них, и всё! Что у меня есть? Ящерица сожрала моего паука, поэтому у меня нет даже половины самой себя. Что у меня есть? Я ничего в этой жизни не достигла! Ничего! А я уже такая взрослая! У меня даже дети большие!

– А скажи мне, милая, от чего ты последний раз смеялась от души?

Паучишка тут же вспомнила и, улыбаясь, рассказала:

– Да вчера вон, маленький мой, сынишка, забрался на верхушку дерева и не знал как спрыгнуть оттуда! Доченька полезла за ним. Еще главное лезет, смелая такая! "Братишка держись, я тебя спасу!" А как доползла, самой так страшно стало! Сидит, лапочками держится, и боится. Я им говорю: "Прыгайте вниз, тут паутинка, она вас поймает!" Они сначала трусили-трусили, потом маленький закрыл глаза, прыгнул, упал на паутинку, как на батуте отпрыгнул и встал лапками на землю. Дочка еще долго не решалась, но когда увидела, что сын снова лезет наверх и смело прыгает вниз, тоже прыгнула. И так им это понравилось, что они вчера весь день забирались на верхушку и прыгали, прыгали! Потом отталкивались от паутинки, подпрыгивали, снова приземлялись на паутинку, и так они хохотали! Ой, и мне тоже весело было! Так они резвились!

– А что тебя расстроило в последний раз?

– Когда сынишка лапку поранил. Он от птицы убегал. Я так испугалась! А вдруг поймала бы! А потом смотрю: малыш мой бедный еле приполз, доченька за лапку его тянет. Приползли, плачут сидят, и я вместе с ними. Залечили лапку, теперь ползает как ни в чем не бывало.

– Видишь! А ты такие глупые вопросы задаешь!

– Я не понимаю тебя, мама.

– Ты спрашиваешь, что у тебя есть? Говоришь, что нет ничего. А дети? Как же дети? Дети – твоя жизнь! Посмотри, ты живешь ими! Да если у тебя есть дети, значит у тебя есть всё! Пока они есть у тебя, твоя мечта обретает надежду! Она может сбыться! Дети спасут твою мечту, ведь ты подарила им жизнь! Как ты можешь говорить, что у тебя ничего нет, если даже после тебя ты останешься на земле! Как ты можешь говорить, что ты ничего не достигла, если твои дети выросли и сами уже чего-то достигли? Это всё ты! И они это знают, и ты должна это знать!

Вдруг на дерево ворвались детишки и с веселым смехом подбежали сначала к бабушке, чмокнули ее с двух сторон, а потом помчались обниматься к маме. По маминой щеке текла сладкая-сладкая слезинка. Она прижалась к детям.

Детёныши стали переглядываться, улыбаться и подталкивать друг друга локтями. Наконец сынок сказал:

– Мама, а это ведь твоя паутинка на соседнем дереве висит?

– Да, милый, моя.

– Мама, – продолжила, немного смутившись, девочка, – а у нас так не получается…Может…может ты нас…

– Конечно научу! – довольно сказала мама.

Детишки обрадовались, взяли друг друга за лапки и начали кружиться.

– Урра!!! Значит мы скоро тоже будем делать такие же паутинки! – вопил сынишка.

– Мама, – тихо обратилась к мамочке доченька, – а ты не обидишься, если мы научимся делать их лучше, чем ты?

Мама прижала к себе детей и слышала, что три их сердечка бьются одинаково, как будто все они бьются в одной общей груди.

Что такое понимание?

–Ты меня совсем не понимаешь! – крикнул он и, ударив ластами по воде, поднялся на берег и уполз подальше от всех и от всего. Так далеко, что даже солнцу было не добраться до него и не пощекотать своими острыми лучиками его невозмутимо толстую кожу.

Тюлень еле пошевеливал усиками и тщательно вглядывался в одну из миллиарда льдинок, одну из клеточек снежного покрытия земли. Он мучился.

–Неужели так сложно меня понять? Так сложно проникнуть в меня и понять?

Ветер порывом дунул в мордочку и пустил по телу несколько десятков холодных мурашек.

–Почему я должен всех прощать? Должен всех понимать? А меня кто поймет? Почему, если ей сложно быть рядом, когда мне плохо, я понимаю ее, а когда я один единственный раз помочь не смог, я вдруг стал эгоистом! А может, когда ей было плохо, мне было в триста миллионов раз хуже?..

Он замолчал и прислушался к ударам волн.

–Тогда нам тем более надо было встретиться…поговорить… Я мог бы и отвлечься от своих проблем, если любимой нужна моя помощь…Но и она могла…Да что я все: она могла, я мог! Надо было просто наступить на гордость и прийти! Тогда мне самому стало бы легче… Мне ведь всего лишь хочется, чтобы обо мне тоже думали, обо мне заботились, угадывали мои желания…

Его мысли снова улетели куда-то за облака. Но южный ветер вернул их ему обратно.

–А как? Как их можно угадать, если я сам же в себе закрылся и ничего не говорю? А потом обижаюсь на то, что она не стала ко мне приставать со своими расспросами, когда я попросил не приставать. Ну как можно догадаться, что я попросил меня не трогать только потому, что мне хотелось внимания? Не понимает она меня!..

Он сложил ласты одна на другую, усевшись в недовольной позе, а потом снова стал думать.

–Хотя, как меня можно понять, если я сам понять себя не могу…Точнее нет, я понимаю, но понимаю себя совсем не так, как понимает меня она. И ее я понимаю совсем не так, как понимает себя она. Может тогда стоит понять хотя бы только себя и совершенно не пытаться понять больше никого? Но когда ты пытаешься понять кого-то, кто-то пытается понять тебя. Она пытается…Мы дополняемся за счет этого. Кто знает, может быть когда-нибудь мы оба сможем поняться и понять друг друга одинаково. У нас у каждого свои миры, свои понимания. И если мой синий цвет чем-то немного похож на ее синий цвет, это еще не значит, что остальные цвета у нас хоть на капельку такие же похожие. Даже в самом простом белом мы видим разные оттенки. Мне кажется, что я что-то в этом мире понимаю правильней, чем она. А кто сказал, что я прав? Может, это я ничего не понимаю, а она понимает? Или мы оба не понимаем ничего? А мы всё понимаем, только понимаем сами для себя. И то не всегда. Так как же можно обижаться на то, что кто-то нас не понял? С чего я вообще взял, что не поняли? Поняли, только не так, как хотел бы этого я! Значит это моя вина! Она старалась понять, а я не донес до нее свое понимание. Выходит, она ни в чем не виновата. Ведь также как внутри нас не может стучать чужое сердце, не может говорить и чужой разум. Как же тогда жить, если в мире миллиарды миллиардов пониманий?

Он бросил свой взгляд туда, где всё превращается в еле заметную точку.

–Только любить друг друга, только чувствовать. Без этого ничего понять невозможно.

Тюлениха подползла к нему так тихо, медленно и еле слышно, что он даже слегка вздрогнул, когда ее заметил, как будто она застала его не за его собственными мыслями, а за воровством рыбы у соседей.