Ромашковый лес

–Устал я что-то сегодня. Пойду спать уже. Поздно. Завтра дорисуем, ладно?

Лист не мог не согласиться, и отпустил друга в свой уютный стакан. Но он очень насторожился: раньше фломастер было не оторвать от рисования. Он был готов размахивать своим телом из стороны в сторону, оставляя за собой кривые и выпрямленные линии, бесконечно. Он никогда не просился спать первым, игры прекращались только тогда, когда на листе уже не оставалось ни миллиметра свободного места. А сегодня на нем осталось просто возмутительно много пустого поля. Только солнышко, звёзды и ромашка.

Листик пригляделся к рисункам фломастера и вдруг смялся от ужаса: они были едва заметны. Солнышко было чуть уловимо, звезды не сияли своей золотистостью, а ромашка, из-за тусклого цвета, казалась совсем завядшей. Лист не на шутку испугался, и решил расспросить у других фломастеров, что бы это могло значить.

–Он кончается, – ответили ему.

–Что значит «кончается»? Почему?

–Потому что паста внутри него – не бесконечна. Она заканчивается.

–И ничего нельзя с этим поделать?

–Ничего.

–Но как же? А он может не рисовать? Совсем не рисовать? Тогда паста никогда не закончится! – с восторгом протараторил лист.

–Это невозможно.

–Но почему?

–Потому что тогда он засохнет. Смирись. Он не сможет быть рядом с тобой вечно.

Лист был в отчаянном разочаровании. Он видел, что фломастер, его любимый фломик, уже не такой насыщенный как ярче. Листок боялся его потерять, но говорить ему об этом он не стал. Просто когда его друг рисовал на нем, и рисунки с каждым разом становились всё тусклее и тусклее, лист не мог сдержать слез и невольно размазывал ими всё, что выводил фломастер. Фломик пытался выяснить у друга, что происходит, но тот молчал. Фломастер начинал злиться, а лист всё равно молчал. Рисунки их стали безжизненными, однообразными и скучными.

–Солнышко.

–Что? – переспросил лист.

–Я нарисовал солнышко.

Невероятно! В правом верхнем краю листа сияло и переливалось ярчайшим отблеском желтизны золотой гонг солнца.

–Как ты это сделал? – как солнышко просиял лист.

–Как обычно: круг и лучи, – удивился фломастер.

Лист не мог поверить своим глазам! Его фломик снова рисует как раньше! Так же ярко! Выходит, он ошибся? Или, может быть, фломастер просто экономил пасту?

Тут лист заметил, как человек берет его друга в руки, зачем-то снимает с него его колпак, подносит фломастер прической к языку, и только потом начинает рисовать.

–Так делают иногда, – услышал листик сзади, и дернулся от неожиданности. С ним говорил тот фломастер, к которому лист ходил за советом, – так делают, когда фломастер кончается. Так он дольше сможет рисовать.

–И долго он так сможет? – с надеждой спросил лист.

–Как знать.

Лист понимал, что длиться бесконечно это не может. Он снова загрустил. Но потом вдруг вспомнил: «это ведь наш мир, в нем бывает всё, что нам хочется, чтобы бывало».

–Какой дурак! Нет, какой же я дурак! Вместо того чтобы быть с ним, чтобы рисовать, чтобы создавать новые вселенные я сижу, и сокрушаюсь о том, чего нет, что еще не случилось. Вместе того, чтобы наслаждаться каждым мигом, проведенным с фломиком, я сижу и думаю о том, что будет, когда его не станет, когда его не будет рядом со мной. Вот когда не будет, тогда и буду грустить. А сейчас надо пользоваться тем временем, которое у меня есть, чтобы насытиться его присутствием, чтобы поделиться с ним своим. Сейчас! И не надо изводить его своими переживаниями и сокращать ту жизнь, которой мы можем наслаждаться. Мы так любим печалиться раньше времени, мы можем лить слезы там, где надо искренне смеяться. Слёзы приберегу на потом, а сейчас…В конце концов, я его знаю! Он жизнь любит. Даже если в нем останется капля пасты, от прикосновения к влажному языку он сможет увеличить ее запасы в разы. Он ни за что не закончится просто потому, что кто-то сказал, что пришло время закончиться! А когда время и правда придет…черт возьми, зачем об этом задумываться сейчас?

–Фломик! Фломик, иди сюда! Фломик, а нарисуй солнышко!

Про плохое чувство

– Ну почему! Почему так! Почему в этой дурацкой деревянной рамке такая прекрасная фотография? Роскошный особняк на берегу моря, дорогущий автомобиль! Я тоже, тоже хочу, чтобы за мной была такая фотография! Я буду любоваться ей и думать, что всё это – моё!

Стекло всегда мечтало, чтобы за ним люди прятали картинки, которые частенько называют «кадрами из хорошей жизни». Оно любило дорогие шмотки, бриллианты, машины класса люкс и всё то, что можно было отнести к разряду «пахнет миллиардами». Но в рамку с ним обычно ставили фото с пейзажами, изысканными натюрмортами и забавными животными. Всё это ни разу не радовало стекло, поэтому оно дулось от злости и пару раз даже чуть не лопнуло. Вскипающую ярость остужали случайно залетающим в окно потоком воздуха. Ветер внушал стеклу надежду, что однажды и оно максимально сможет погрузиться в миллионерство.

А ведь не зря говорят, что вселенная умеет читать мысли и исполнять мечты. Свершилось! Под стекло положили страницу из журнала. Нет, это было не интервью со звездой или рецепт вкусного пирога. Это была она: «красивая жизнь». В общем, как полагается: машина, дом, океан и всё такое. Когда стекло приподняли для того, чтобы положить под него всю эту прелесть, оно прямо изнемогало от восторга! Невозможно было поверить, что вот, случилось! Столько оно этого ждало! Со счета дней сбилось уже! А тут – такое счастье.

Положили страничку, стекло тут же прильнуло к картинке, разглядело каждую детальку, вглянулось в каждую мелочушку, всмотрелось во всю картину целиком, и тут же у него возник вопрос: «И что?» Оно само удивилось своим эмоциям, но…оно ничего не почувствовало. Не хватало чего-то. Вроде как, вот оно, её такое долгохотимое миллионерство, вот он «кадр из хорошей жизни», и «миллиардами пахнет», а вопрос всё равно возникает. И что? Вот и что? Может, имеется в виду «и что с этим делать?» Так нет же! Просто «и что?» Стекло не понимало, что с ним происходит, очень сильно отвердевало от происходящего внутри него, потом стало дуться от мучивших его мыслей, а потом вдруг в один миг разлетелось по всей комнате мелкими стекляшками.

А дальше – отрывки: совок, мусорное ведро, бак, какой-то завод, полная тьма и больше ничего…

Очнулось оно после длительного наркоза от того, что что-то согревало изнутри. Стекло осмотрелось вокруг и сначала очень испугалось, заметив внутри себя какую-то проволоку. Оно тут же осознало, что пережило серьезную операцию, но оно не сразу поняло, что теперь оно –…лампа. Оно и подумать никогда не могло, что жизнь сложится так, что придется стать лампой. Поразительно, но от этого было так тепло! Не было никаких автомобилей класса люкс и многоэтажных особняков, дорогой обуви и бриллиантов, было только горячо внутри и этим жаром хотелось делиться. Стекло захохотало.

–Удивительно! Нет, просто поразительно! Как всё, оказывается, просто! Какое же я глупое! Подумать только! Всю жизнь думать, что меня согреет какая-то картинка, а меня согрел самый обычный свет! Оказывается, я даже завидовать не умею! Почему интересно, мы завидуем каким-то материальностям? А кто сказал, что тот, у кого, считается, есть всё, счастлив от этого? Он может быть счастлив, но от этого ли? Почему богач может ночами рыдать в подушку, а тот, кто живет гораздо беднее, парить на крыльях каждый день? Умение жить, умение светиться и радоваться тому, что у тебя есть и всегда сиять – вот чему завидовать надо! Никто ведь не знает и не должен знать, что ты чувствуешь ежеминутно, но все ощущают тепло, которое ты излучаешь совершенно искренне и по-настоящему, потому что ты умеешь жить. А ведь жить умеют совсем немногие. Это то, что невозможно ощутить, но это то, без чего невозможно быть. Умение радоваться – вот что есть у меня теперь. Завидуйте! Этому завидуйте! А мы завидовать не умеем. Нам завидно, что у какого-то кого-то крутой Майбах.

И стекло засияло. Раньше оно не сияло никогда: ни тогда, когда прятало за собой пейзажи с натюрмортами, ни от «красивой жизни». Оно засияло сейчас, когда стало завидовать само себе, а завидовать сиянию – не стыдно.

Про поддержку

Когда кажется, что достиг своего предела, когда больше не веришь в себя, когда думаешь, что всё, вот он – финиш, дальше – пустота, ты дошел до своей вершины, теперь можно только вниз, тогда, где-то в глубине души зажигается еле теплящийся огонёк, едва греющий тебя изнутри, и где-то на подсознательном уровне ты начинаешь чувствовать: а вдруг всё не так, вдруг это не та вершина, не самая высокая, которую ты способен преодолеть? Постепенно огонек, разгорающийся от начинающего чаще стучать сердца, вдохновляет тебя, и ты вновь веришь, что ты – можешь! Ты способен на большее! Тебе подвластно всё, что пожелаешь! Нужно этого хотеть, не лениться и идти прямо!

Прямо…именно так он хотел двигаться. Прямо…а у него получались какие-то бугристые тропинки. Друзья успокаивали его: ровного пути не бывает, всегда приходится сворачивать, главное – потом вернуться. Но он и слушать не хотел. Ему нужна была одна дорога – прямо! И никак иначе!

Но черт возьми эту прямую! Она категорически отказывалась проводиться! Карандаш старался изо всех сил вести линию как можно ровнее, но то натыкался на катышек, оставленный стирательной резинкой, то сам о чем-то задумывался и уходил в сторону, то просто грифель срывался с листа, то кто-то отвлекал. В общем, не везло как-то карандашу. Совсем не везло.

Однажды карандаш подумал, что, наверное, дело в том, что рисует он днём, а днём рисовать невозможно – обязательно что-нибудь да помешает, и решил попробовать добиться своего ночью. Он выбрал самую ровную часть стола – чтобы без единой выпуклости! – взял самый чистый лист бумаги, и пошел чертить. Карандаш выпрямился всем своим стержнем, напряг грифель и…вперёд. Резинки на листе не мешались, грифель не съезжал, никто не отвлекал, и сам он не отвлекался. Он был поглощен движением и пропускал через себя каждый миллиметрик листа. Если бы мог, он бы задрожал от волнения, но дрожать было нельзя – ему нужна была прямая. Идеально ровная! Уже виднелся край листа, и карандаш вдруг забоялся: а вдруг сорвется? Но он тут же отогнал свои дурные страхи и резко рванул вперед, закончив путь. Да! Он сделал это! Ничто не смогло ему помешать! Он посмотрел на линию: прямая! И спокойно лег спать.

Наутро он, довольный и счастливый, пришел к листочку, по которому вчера прошёлся так уверенно. Но, нет! Этого не может быть! Линия только казалась прямой, но такой не была…а ведь это была самая ровная из всех, что он когда-то проводил, но всё равно не прямая! Она была будто проведена по нождачке: шершавой и…кривой.

И вот тут настал момент, когда кажется, что достиг своего предела, когда больше не веришь в себя, когда думаешь, что всё, вот он – финиш, дальше – пустота, ты дошел до своей вершины, теперь можно только вниз. Но, как это обычно бывает, вдруг где-то в глубине души зажигается еле теплящийся огонёк, едва греющий тебя изнутри, и где-то на подсознательном уровне ты начинаешь чувствовать: а вдруг всё не так, вдруг это не та вершина, не самая высокая, которую ты способен преодолеть? Постепенно огонек, разгорающийся от начинающего чаще стучать сердца, вдохновляет тебя, и ты вновь начинаешь верить, что ты можешь! Ты способен на большее! Тебе подвластно всё, что пожелаешь! Нужно этого хотеть, не лениться и идти прямо!

Прямо…в нём снова просыпалось желание доказать себе, доказать всем, что может он! Может! Но друзья успокаивали его: «твоя линия почти совсем прямая! Ты многого достиг! Ни один карандаш, ни одна ручка больше так не умеют!» Почти прямая! Ему не нужно «почти», ему нужна пря-ма-я! И либо он проведет её, либо вообще откажется от этой затеи! Да, карандаш был именно таким: или идеально, или никак.

Он не знал, что можно сделать еще, ведь он уже чертил даже ночью! И не справился…может, он захотел прыгнуть слишком высоко…

Как-то раз, когда он просто вырисовывал кружочки и овальчики, он услышал, как все его друзья вдруг неожиданно оживились. В их жизни так давно не происходило ничего неожиданного, что появление новичка стало настоящим событием. К ним пришла линейка: хороша собой, розовата, с прекрасными ямочками через каждый миллиметр – она очень понравилась карандашу, и он присоединился ко всем, кто знакомился с ней. Ему показалось, что она заметила его в толпе. Он и сам не знал, может ему и правда только показалось, но почему-то он почувствовал, что не ошибся.

С линейкой все очень быстро подружились – она была очаровашкой! Карандашу нравилось, когда она была рядом. Вот только он замечал, что она, вечно веселая, когда оставалась одна, становилась какой-то серьезной и сосредоточенной. Видел это только он, потому что остальные говорили про неё: «она всегда в отличном настроении!» «Мне кажется, у нее что-то не получается. Что-то очень важное» – пытался достучаться карандаш, на что получал ответ «тебе кажется», и уходил следить за ней.

Ему было страшно подойти к ней вот так вот, просто. Спросить, почему она такая грустная. А вдруг ему и правда кажется? Тогда она подумает, что он сумасшедший и откажется даже попадаться ему на пути. А он так любил, когда они случайно сталкивались на листке! И всё-таки, когда любопытство не могло больше подпитываться одними домыслами, он решился.

Она заметила его сразу же, как только он подошел.

–Я ждала, когда ты придешь, – начала она.