Фаина Раневская

В театр они вернулись за полчаса до спектакля. Раневская надела красивое зеленое платье, вышла на сцену и поняла, что в голове у нее пусто. Суфлер что-то шептал из своей будки, но она его не слышала. Партнеры пытались ей помочь, но безуспешно. Юная учительница, кое-как пожав руку «матери» своего ученика… просто удалилась со сцены. Оставшиеся актеры спасли пьесу, разделив реплики Раневской между собой.

Лавровская не выгнала Фаину из театра, дав ей второй шанс. И Раневская честно его отработала, выучив текст не только своей роли, но и всех партнеров. Однако успеха самому театру это не прибавило.

Сама Раневская вспоминала этот период так: «Первый сезон в Крыму, я играю в пьесе Сумбатова Прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: “…шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея…” После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти из театра».

Как мы знаем, к счастью, слово свое Раневская не сдержала.

А между тем наступил 1917 год.

Фельдман – Раневская

Родители Фаины, понимая, что в стране творится неладное, приняли решение эмигрировать. Но она не пожелала покидать родину, хотя в глубине души знала, что увидеться с родными ей, скорее всего, больше не придется. Однако все равно осталась в России. Она получила последний денежный перевод из дома, и именно из этого события родился ее псевдоним.

Чтобы получить деньги в банке, она взяла с собой коллегу-актера. Когда она с пачкой купюр вышла на улицу и стала их пересчитывать, порыв ветра вырвал деньги у нее из рук и понес вдоль тротуара.

«Как грустно, когда они улетают», – сказала она своему спутнику.

«Да вы Раневская», – пораженно заметил актер…

Вскоре вместо Фаины Фельдман на сцене стала выступать Фаина Раневская.

Отчество Гиршевна при смене имени сначала трансформировалось в Григорьевну, потом почему-то – в Георгиевну. Сама Раневская говорила так: «Наверное, потому что Гришка – Отрепьев, а Георгий – Победоносец».

Она и сама считала, что у нее много общего с чеховской героиней. Прежде всего то, что она родилась слишком рано для своего времени.

Она сменила фамилию и по другой причине: быть еврейкой становилось все опаснее. Многие евреи стали специально менять фамилии. Конечно, основная травля началась позже, в 30-е годы, но дальновидные люди уже тогда понимали, к чему все идет.

Как бы ни любила Раневская свою родину, она знала, что при ее жизни антисемитизм в этой стране едва ли будет изжит. А ей предстояло прожить здесь еще много лет. И она хотела прожить их по возможности счастливо. Ну или хотя бы просто прожить.

Гражданская война

Во время Гражданской войны Фаина оказалась в Крыму.

Здесь она познакомилась с Максимилианом Волошиным, который ввел ее в круг поэтов, актеров, писателей. Раневская сразу прониклась царившим здесь духом свободы, столь ей близким. Но время было страшное – голодное и абсолютно беспросветное. Фаина Георгиевна изо всех сил старалась выжить. Ей помогал и Волошин, и новая подруга, которая сама себя называла «провинциальной актрисой», – Павла Леонтьевна Вульф.

Эта женщина стала не только подругой Раневской, но и ее учителем – и в актерском мастерстве, и в жизни в целом. Сарказм Павлы Леонтьевны, ее пренебрежение к быту – все это впитала юная Фаина. Впоследствии Раневская говорила: «Павла Леонтьевна спасла меня от улицы».

Познакомились они вот как: Раневская после спектакля с участием Вульф пришла к ней домой и с порога заявила, что готова на все, лишь бы работать и жить рядом с Павлой Леонтьевной. Та удивилась, но предложила молодой актрисе подготовить отрывок из пьесы – любой из тех, что лежат на столе.

Раневская подготовила три отрывка, причем каждый в трех вариантах. Вульф сразу поняла, что перед ней талантливая актриса, и согласилась позаниматься с ней. Также она познакомила Раневскую со своими друзьями и помогла получить место в театре в Ростове-на-Дону.

Но спокойная жизнь продолжалась недолго: до Ростова докатилась Гражданская война. Пришлось бежать снова в Крым, где тоже, однако, было неспокойно. Вскоре туда пришла советская власть, а вместе с ней – тиф, обнищание и голод…

Во многом именно из-за этих страшных месяцев, проведенных в голодном Крыму, Раневская впоследствии и отказывалась писать автобиографию. Она слишком много ужасного видела там и описывать эти события не хотела. А если о чем-то умалчивать, то зачем вообще писать?

Она была свидетелем расстрелов, голода… Она считала, что в это время люди вплотную приблизились к аду на земле, к пропасти. Как ни странно, при всем своем профессионализме Раневская никогда не подходила близко к краю сцены, словно опасаясь упасть с нее. Если этого требовал режиссер, то она готова была спорить, уговаривать, убеждать, но только не подходить к самому краю.

Общение с Павлой Вульф оказалось полезным для Раневской еще и потому, что она раз и навсегда усвоила истину: чтобы «жить» на сцене, мало таланта. Надо уметь чувствовать, причем переживать множество самых разных чувств, надо многое повидать, много читать, обладать недюжинной эрудицией, составить представление о как можно большем числе тем и вопросов. Когда впоследствии Сергей Эйзенштейн предлагал Раневской роль тетки Ивана Грозного, он, беседуя с ней, был поражен, как хорошо разбиралась она в той эпохе, как много знала! Быть «знающей» научила ее Павла Леонтьевна.

Фаина Георгиевна училась всему этому в голодные крымские годы. Иногда их выручал Волошин: этот огромный человек приходил с огромным рюкзаком, доставал из него свежую хамсу и пузырек с касторовым маслом. На этом масле и жарили хамсу. Запах стоял до того отвратительный, что Раневская, которую от него тошнило, убегала из дома подальше, несмотря на голод. Расстроенный Волошин отправлялся на поиски еды для нее.