Письмо паршивой овцы

– Долларов?

Инна от неожиданности засмеялась:

– Рублей, конечно.

Идол пробормотал в стол:

– Милана, Григория Семёновича пригласите, – почти сразу вошедшему сказал, ткнув пальцем. – Посмотри.

Григорий Семёнович подошёл к ней, выдвинул стул, сказал: «Прошу вас», усадил, надавив на плечи, потому что вообще-то Инна Леонидовна садиться не хотела, сел рядом и взялся за документы:

– Вы позволите?

Быстро пролистал всё, потом ещё раз проглядел внимательнее, но опять бегло, и спросил:

– И что вы хотели?

– Проинформировать приёмных родителей ребёнка о том, что ей положено по закону.

– Максим Ильич?

Идол вскочил и зашипел:

– Ну, ты понимаешь? Документы об усыновлении доступны любому проходимцу! Кто гарантировал, что всё останется в тайне?

– Что делать, в нашей стране раскопать можно всё, были бы денежки. Хотели покоя – удочерили бы вьетнамочку или негритяночку.

– Наташа – дочь! Я не побрякушку покупал!

У Инны Леонидовны отлегло. Даже видеть стала яснее. Она ещё раз оглядела кабинет, теперь уже прояснившимся зрением, и наткнулась на взгляд юриста:

– А скажите, Инна Леонидовна, за сколько эта гадина вам имя назвала?

– Гадина она, да, но тайну вашу не выдавала. Мы хитростью это выяснили.

– Мы?

– Да, мне помогали добрые люди. Насчёт сохранения тайны не волнуйтесь, они, когда нашли о вас в интернете, сказали, чтобы я с вами не связывалась. Здравомыслящие.

– А вы почему связались?

– Понимаете… мы, Ивановские, детей не бросаем. Я не претендую на ребёнка, просто вот как Максим Ильич сказал: «Моя дочь!», я увидела, что девочку любят. Пусть живёт в любящей семье, и дай бог, чтобы всем вам было счастье. Но… тайное всегда становится явным. Если взрослой уже, а не дай бог, ребёнком, но узнает она о том, что материна родня её продала, а отцова ограбила, это же её сломает!

– Она никогда не узнает, – прорычал Максим Ильич.

– Разные бывают обстоятельства. Медицинские, финансовые, просто доброжелатели какие-нибудь, чтоб им сгореть, сами родители могут проговориться…

– Брэк, – сказал Григорий Семёнович надвигавшемуся на неё хозяину кабинета. – Я полагаю, мы можем написать Инне Леонидовне письмо о том, что супруги Денисовы поставлены в известность о том, что Наталья Игоревна Лаце может унаследовать средства, оставленные Игорем Ивановичем Лопухиным, но претендовать на них не будут? А Инна Леонидовна будет хранить эту бумагу ради душевного спокойствия, а не для того, чтобы её кому-то показывать?

– Давай, – кивнул Максим Ильич.

Инна Леонидовна встала вслед за юристом, но хозяин кабинета буркнул:

– Сидите, – уселся сам и спросил. – Вы, наверное, хотите увидеть Наташу?

– Думаю, это будет неправильно. Вы наверняка окружены вниманием недобрых людей. И ревность…

– Вот, – он обошёл стол, сел рядом с ней и протянул телефон. На видео маленькая круглолицая, почти безволосая девочка стояла, держась за диван. А Максим Ильич сидел на ковре и манил её. Она вдруг сделала пару шагов, оторвавшись от дивана и упала, смеясь, в его объятия. – Первые шаги! А знаете… она ведь на вас похожа!

– Да, увы.

– Почему?

– Очень сильны гены Ивановских. А мы все близорукие. Следите за зрением!

– Ой, надо проверить!

– Не сейчас, – улыбнулась она. – Это с возрастом, ближе к школе. Сейчас только мультики ограничьте.

– Да, ещё волосы…

– Это норма, это у многих так. А у меня почти до двух лет волос не было. Зато потом коса была толстая. В начальной школе девчонки завидовали. А потом я им…

– Почему?

– Бабушка стрижку делать не разрешала.

– Строгая?

– Добрая и умная. А строгая, потому что поповна.

– Значит, у дочери наследственность хорошая?

– По-разному. В любом стаде есть паршивые овцы. Биологический отец Наташи, увы, был таким.

– Я рад, что вы не такая.

Он поцеловал ей руку. Инна Леонидовна сконфузилась. В это время открылась дверь и вошли Григорий Семёнович, Милана и ещё одна юная девушка, блондинка в коротеньком пальто и с ногами от ушей. Впрочем, насчёт юности она, пожалуй, погорячилась. Когда девушка заговорила, даже такая подслеповатая и неискушённая в бьюти-индустрии провинциалка, как Инна Леонидовна, поняла, что здесь работают специалисты, и работают давно. Блондинка сюсюкала, строила глазки, но лицо оставалось неподвижным, только губы слегка кривились.

Григорий Семёнович пробормотал, что супруги Денисовы подписывают отказ от имущественных претензий к присутствующей здесь Кожевниковой Инне Леонидовне, а он с Миланой присутствуют тут в качестве свидетелей. Блондинка пищала беспомощно: «Ах, я ничего не понимаю в этих противных редкоземельных металлах», а сама косила глаза в текст, пытаясь разглядеть сумму прописью. Максим Ильич таял от восхищения и бормотал: «Люсенька, не забивай свою прелестную головку». Наконец подписи получены, Григорий Семёнович выдернул лист из-под пера поставившей подпись последней и сказал:

– Ну, всё. Пойдёмте, я письмо зарегистрирую и проштампую.

И потащил её на выход. Инна Леонидовна только успела на ходу пискнуть: «До свидания». Они пронеслись по коридору и ворвались в небольшой кабинет со стенами матового стекла. Он выдвинул стул ей, рухнул на офисное кресло, облокотился, уткнув лицо в руки и заржал:

– У вас было такое лицо!

– Какое?