Я буду надеяться на чудо

– А что толку? У нас все эту историю знают, да выступить в защиту малой родины не хотят. Зарплата не позволяет, – опять заорал Денис.

Бабушка болезненно поморщилась. Валька понял, что краевед бросил камушек в огород дяди Юры. Он работал директором музея, и как муниципальный служащий против власти выступать не мог. А как краевед просто был обязан. Но Денис тоже хорош! Знает же, что бабушка тут ни при чём, но продолжает цеплять за больное.

– Вот что, Денис, – сказал Валька. – Шёл бы ты лесом… на свою поляну. У бабушки инфаркт был в прошлом году. И нечего ей нервы трепать.

– Ой, простите, погорячился, – сразу пошёл на попятную Денис. – Елена Карловна, не обижайтесь, вы же знаете, какой я тугодум. Сначала скажу, а потом обдумываю!

– Ладно, ребята, прекращаем общение, – устало сказала бабушка. – С «Губернским вестником» я свяжусь, материал надиктую. На митинг не пойду. Дело это важное, народ должен высказать своё мнение. Но я стоять долго не смогу.

– Ба, а мне можно?

– Конечно. Участие в таких акциях – это ответственное гражданское поведение. Составь мнение о важном для города решении и присоединись к одной из сторон…

– Ну, ясно к какой стороне!

– А ты не спеши. Решение должно быть осмысленным. Почитай публикации об этом, сходи на поляну, посмотри на неё с городской стороны… кстати, лучше всего смотреть из большого зала заседаний администрации. Когда первоцветы появляются, хочется Чирка цитировать: «За озером даль голубая…»

– Ага, наша администрация решила этот вид оживить, – подхватил Денис. – Чтобы не даль голубая, а ограда кирпичная.

– Да где же она, эта поляна?

– Напротив городского пляжа, на противоположном берегу озера. Переходишь дорогу от ворот старого кладбища – и вот она, улица Трудовая. Идёт параллельно берегу озера, пересекает лог, поднимается под углом на другую сторону лога и заканчивается домом Нади Кузнецовой. Вот за этим домом начинается Надеина поляна.

– В честь неё названа?

– Да нет. Но по одной её пращуре. Дом её, кстати, старше нашего будет. Наш в тридцатых годах XIX века выстроен, а Надин, скорее всего, ещё в XVIII. Ну, перестраивался, конечно.

Бабушка дала Вальке несколько папок и сказала:

– Разбирайся тут сам.

– Ба, можно, я во дворе сяду?

– Да ради бога. Только по ветру мои материалы не пусти.

Только он выложил папки на стол в тени у сарая, как пришли девочки. Узнав, чем он собирается заняться, Аня сморщила нос. А Энн сказала:

– Когда моя прабабушка услышала об этом строительстве, она заплакала. Так что я тоже на митинг пойду!

– Ладно, давайте по папке возьмём. А потом обменяемся. И чтобы лишнего другому читать не пришлось, в своей папке будем закладки делать, – согласилась Аня.

– Дело говоришь, – обрадовался Валька.

Все углубились в чтение. Но молчать долго не смогли. Первой засмеялась Аня:

– Ребята, послушайте: «Общество нашего села отличается кляузным характером. Особенно здесь не могут ужиться ни один псаломщик и ни один дьякон. Чуть что – сейчас у них уже и приговор готов на того или другого члена причта. ?Ты нам не нужен, – заявляют на сходе мужики, – а не уйдешь, так приговор на тебя?. Только один священник по какой-то случайности ещё уживается с ними…»

– Ань, не отвлекайся, а то мы вовек до конца не дойдём, – остановил её Валька. Но буквально через минуту фыркнул. – Ну, невозможно удержаться! «Губернские ведомости» за 1891 год: «Кстати, несколько слов о спорте другого рода, а именно летнем, велосипедном. До 1889 года велосипед здесь совсем не был известен, и очень немногие имели понятие об этой чрезвычайно практичной и полезной машине, доведённой теперь до большой степени совершенства. В мае того года появился первый велосипедист, крайне заинтересовавший публику, а простонародьем принятый чуть не за самого антихриста».

Наконец на историю Надеи наткнулась Энн.

– Вот! «Губернский листок» за 1905 г.: «Что писала наша пресса сто лет назад. Из «Неофициальной части «Епархиальных ведомостей». А дальше идут «Истории чудесных исцелений». Только, ребята, я с ятями так быстро читать не могу. «Жил в Утятине некий помещик Митрофан Ч.»…

– Черемисинов, – перебил её Валька.

– Ты уверен? – спросила Аня.

– Других помещиков с фамилией на «Ч» у нас не было. Дальше, Энн!

– «Стенали и соседи его, и рабы от крутого его нрава. В его имении Яблоневка…» Валь, где это?

– Нет такого села в нашем районе, – уверенно сказала Аня.

– После смерти Митрофана за деревней в народе закрепилось название Митрохино.

– И такого нет, – упёрлась Аня.

– Деревня Митрохино вымерла в 30-х годах прошлого века. Позднее там был посёлок кирпичного завода. Неофициальное название – «Пьяный угол». Тоже вымер. Сейчас за речкой Мгакой напротив второго кладбища только развалины остались.

Так, препираясь, они вычитали следующее.

Старший сын Митрофана Яков как-то вышел вечером прогуляться и получил удар камнем по спине. Целью злоумышленника, скорее всего, был не он, а Митрофан, которого все боялись и ненавидели. Но травмирован был сын, причём обнаружили его тело не сразу. В результате юноша оказался парализованным. Родители приглашали врачей, знахарок, но никто вылечить Якова не мог. А между тем в Кузнецах жила мещанская девица Надея, которая успешно лечила своих земляков травками и наложением рук. За ней тоже посылали, и неоднократно, но девица всякий раз отказывалась, говоря, что «чёрный барин» её дар «испоганит». Потом уже мать Якова перед ней на колени встала, и девица согласилась лечить юношу. Взяла с собой травы, в разное время собранные на поляне, и явилась в дом Черемисиновых. Она всего лишь примочки травяные делала на шею молодого барина, но уже на следующий день Яков начал двигаться, а через неделю встал. Далее произошло то, что целительница предрекала: «чёрный барин» с радости напился и над девицей надругался. Надея на следующий день бесстрашно явилась в барский дом и всей семье, сидящей за завтраком, объявила: дар мой теперь стал чёрным, как душа чёрного барина, и исцеление Якова Митрофановича – последний добрый мой поступок. А первое моё чёрное дело – истребление вашего рода. Предрекла она, что Митрофан в скором времени переживёт всю свою семью, кроме спасённого ею Якова. Но на Якове род их прервётся. На мольбы матери семейства ответила, что зла на неё не держит, поэтому милостиво позволит ей не пережить своих детей и умереть первой.

Так и случилось. За два года умерли все, кроме Митрофана и Якова. Яков разругался с отцом сразу и ушёл из дома. Вскоре он женился на падчерице князя Ишеева графине Августе фон Мантейфель, получил за ней в приданное имение Зосимки и в нём поселился. После смерти матери он с невестой приезжал к Надее и просил её проявить милосердие к его родне. Ничего хорошего от неё не добился, но спустя несколько месяцев взял в воспитанницы новорожденную дочь Надеи.

– Как это можно, дочь свою отдать, – возмутилась Энн.

– Маленькая ты ещё, Анютка, – сказала Аня. – Ты что, не понимаешь, кто отец этой дочери? Не могла Надея плод насилия любить!

– А может, наоборот, мать дочери хорошего желала, – возразил Валька. – Двести лет назад незаконнорождённых за людей не считали. А барская воспитанница – это рангом выше. Он растил её вместе со своей дочерью Августой и выдал замуж за священника Василия Ивановского, дав за ней достойное приданное. Семейство Ивановских было многодетным, и концу века фамилия эта стала часто встречаемой в Утятине, как в «Губернском листке» сказано.