Роман с АВТО

Доверившись потенциальному спасителю, я побежала к подъезду. Сумка с ключами от квартиры осталась закрытой в салоне. Оставалось только положиться на порядочность человека.

– А может и вторые ключи найдутся? – бросил он мне в след.

Хорошо, что всё произошло около дома, и счастье, что в квартире остался кто-то из девочек. Вернувшись, я застала умельца, вальяжно развалившимся на водительском сиденье. Таврюша тихо урчала, подсос убран, сумка на месте, ключ в замке зажигания. Хорошие, всё-таки, люди у нас встречаются! Но на Таврюшу я всё же обиделась. С единственным, кто тебя любит, нельзя так себя вести. Думаю, что она, как чувствительная натура, сама страдала от понимания этого.

Весной, в самую распутицу, сломалась система обмыва стёкол. И я мучительно искала горстку чистого, ещё не растаявшего снега, чтобы бросить на лобовое стекло под работающие щётки или, стоя на светофоре, поливала из пластиковой бутылки в надежде смыть размазанную грязь. Эта процедура была знакома многим автомобилистам. Именно в такую погоду я припарковалась на газоне вблизи подъезда одного из домов. Занесло меня туда, как говорил Остап Бендер, “по делу”. Нет, «занесло» не на газон, а именно к этому дому. А заехала на газон, потому что это место показалось мне вполне надёжным: машин рядом нет, земля твёрдая – ещё не растаяла. Стоит только одинокое деревце толщиной в мою руку. Вот тут я и пристроила свою “деточку”.

В гостях за чаем мы просидела часа три. За это время сумасшедшее весеннее солнце разогрело землю. Тонкая корка липкой газонной грязи подтаяла и превратилась в скользкий кисель, прикрывавший толстый ледяной панцирь «вечной мерзлоты». Снаружи этого заметно не было, и я с ходу вляпалась в грязь и на каблуках заскользила в жидком месиве. Кое-как обтерев обувь, уселась в машину. Ехать в нужном направлении Таврия отказалась. Скользнув по грязи, она доверчиво прижалась к тонкому деревцу. Я её сразу заподозрила в измене. Никакие мои уговоры, повороты руля, форсирование педалью газа не помогали.

– Таврюшечка, – просила я, – хорошая, ну поехали.

“И зачем ты сюда залезла? Почище места не могла найти?”– задала она мне резонный вопрос. Минут двадцать “крошка” ревела под чужими окнами, вызывая негодование жильцов. Все, вдруг, стали ярыми защитниками природы.

– Немедленно убирайся с газона, – орала толстая тётка, свесив в открытое окно мощную грудь, – и не порти зелёные насаждения. От вас, паразитов, дышать стало нечем.

Однако, при малейшем манёвре, машина упрямо соскальзывала с очередного ледяного бугорка и доверчиво приникала боком всё к тому же сиротливому деревцу. Можно было подумать, что её как жертвенную овцу тянули на заклание, и она упиралась всеми четырьмя “копытами”. Вконец обессилев, я поднялась к знакомым и, объяснив ситуацию, выглянула в окно. И только увидев всю картину сверху поняла свою ошибку. Мой знакомый, весьма крупный мужчина, очень доброжелательно предложил помощь. Я представила его в крохотной Таврии и испугалась, что он её просто раздавит. Самоотверженно встав на её защиту, решила сама бороться до победы. В конце концов, мы с ней самостоятельно справились и “вырвались из лап” этого коварного газона. Позже, посмеявшись над этой ситуацией, над собой, подумала, а может быть, малышка, уловив грусть этого, ещё не распустившегося деревца, инстинктивно прижималась к нему, давая понять, что оно вовсе не одиноко.

И даже несмотря на эту маленькую измену, я всё равно её любила! Она была моя. И только моя!

Надо честно признать, что уважением на дороге моя Таврюша не пользовалась. Рассчитывать на снисходительность к ней, как к младшему товарищу на общем пути к прогрессу, тоже не приходилось. Как-то раз, на проспекте меня подрезал слишком наглый Москвич. Он не только подрезал, но и поцарапал Таврюше бок. Причём, сделал это совершенно сознательно – я видела его презрительно ухмыляющееся лицо. Такое оскорбление трудно стерпеть. Догнала его на первом же светофоре, вышла из машины и сказала всё, что думаю о наглеце. Самым приличным выражением в моей тираде было словосочетание – «жертва аборта». На дороге ведь нет мужчин и женщин, есть только водители, и они должны защищать своих любимых.

Кстати, о защите. Незадолго до этого аналогичная ситуация произошла и у меня. Совершенно случайно, подчёркиваю – совершенно случайно, а не в процессе неприличного авто манёвра, я оцарапала дверцу Волги. Слева, между сплошной двойной и моей Таврюшей, настойчиво лез очередной джигит, и мне пришлось, как можно плотнее, прижаться к машине, стоявшей справа от меня. В этот момент и зацепила эту благородную Особу. Я вся скукожилась, вжала голову в плечи, ожидая потока упрёков, исключительно, в нецензурных выражениях. Однако, водитель машины, осмотрев незначительное повреждение и увидев моё расстроенное, полное раскаяния лицо, махнул рукой и уехал. Не думаю, что им руководили благородные чувства. Скорее всего, он просто подумал: “ну что взять с этой несчастной бабы за рулём убогого четырёхколёсного велосипеда”.

История 9. О парижской ветренице Клио

Любовь приходит и уходит. Во Франции у меня появилась новая пассия. Звали это чудо Рено Клио. В отличии от малышки Таврии, пропахшей бензином от вечно дымящей печки, в её салоне пахло ландышами. Наш роман начался с непонимания. В тур по Франции мы отправились с мамой. Точнее, нас отправил мой супруг. Несмотря на почтенный возраст, мама была весьма энергичной особой. Но опасаясь, что ей одной будет тяжело выдержать самостоятельную туристическую поездку в автобусе, на семейном совете было решено, что мы поедем вместе. И не просто вместе, а вместе со мной на арендованной машине.

Побывать во Франции было её мечтой. Страна мушкетёров и марсельезы приводила маму в романтический трепет. Теоретически Францию она знала очень хорошо, так как всю жизнь преподавала французский язык в школе. В той же школе преподавала и немецкий, но к Германии была совершенно равнодушна. Наверное потому, что недоверие к немцам, укоренившееся у русских за последние двести лет, у нас в крови. Да и немцы любовью к русским до сих пор не страдают.

Будучи с младшей дочерью в одной из клиник Германии, во время прогулки я услышала, как один из группы молодых немцев, проходя мимо нас, процедил сквозь зубы: “руссиш швайне”. Дочь расстроилась почти до слёз.

– Не переживай, – успокоила я. – Ты только подумай, мы во время войны, хоть и из последних сил, но наподдавали им так, что они до сих пор помнят, а теперь они нас лечат и горшки за нами выносят, а мы платим им как обслуге. Вот они и бесятся, – моя версия вполне примирила её с жизнью.

Известна история, ставшая почти анекдотом, свидетелем которой оказался мой давний знакомый. В аэропорту Франкфурта-на-Майне шла регистрация московского рейса. Почти у самой стойки регистрации, громко разговаривая, толклись двое крепких русских парней. К ним подошли и втиснулись в очередь ещё пара таких же русских. Стоявшие позади немцы начали роптать. Тогда один из парней обернулся, поднял вверх указательный палец и произнёс только одно слово: “Сталинград!” – немцы тут же перестали гудеть и затихли.

Вообще-то, о жизни наших эмигрантов в Германии и о спесивых немцах – отдельная история и, когда-нибудь, об этом напишут. Это я так, к слову. Речь не о них.

Итак, моя мама – бывший школьный учитель, педагог по призванию и очень хорошая мама по жизни, и я – с опытом вождения на “четырёхколёсном велосипеде” чуть больше двух лет, в парижском аэропорту берём напрокат очередную малышку по имени Рено Клио. А теперь представьте себе картину: на огромной автостоянке две женщины из России впервые за границей, – мать и дочь (не то, чтобы дамы, но вполне интеллигентные особы со знанием французского языка) беспомощно сидят в арендованной машине. И вокруг нет ни одного человека, кому можно было бы задать один единственный вопрос: где у машины задний ход? Уже смешно? Понимаю. Но мне было не до смеха. Собственно, проблема была в том, чтобы просто развернуться и выехать со стоянки. Простенько и со вкусом. Для этого нужно было всего лишь объехать заградительные блоки, в которые мы уже почти час упирались передним бампером. Однако, несмотря на сильнейшее напряжение моей инженерной мысли, малышка Клио упрямо двигалась только вперёд.

Как говорится, смеркалось. Почти потеряв надежду, я выскочила из машины и в бессилии заметалась по стоянке в надежде найти хоть какое-то живое существо. Но кругом было только море безразличных к нашей беде безмолвных Авто. И Небесные Силы, поняв моё отчаяние, сжалились и послали нам Ангела в виде достойного гражданина Франции, выходившего из недр стоянки. Я почти упала к его ногам, твердя по-английски: “Хэлп ми, плиз. Хэлп ми”. И повторяла только одно слово: “реверс, реверс”.

«Ангел» снисходительно улыбнулся, подошёл к открытой дверце, запустил руку в салон машины и двумя пальцами дёрнул вверх пумпочку на рычаге переключения скоростей. Такого свинства от малышки Клио я не ожидала. В следующую секунду «ангел» исчез где-то в утробе аэропорта, а мы, наконец, покинули стоянку.

На улице уже не смеркалось, а было конкретно темно. И так как дорога была совершенно прямой, то путь от аэропорта до Парижа мы преодолели без приключений. В городе наша радость победы несколько поубавилась. В руках у нас была лишь схема города. Проплутав в темноте ещё с час, приставая с расспросами к случайным ночным прохожим и тыча им в нос нашу жалкую схему, мы, наконец, добрались до отеля.

За этот недолгий отрезок пути мы вполне подружились со строптивой француженкой, носящей имя богини. Видимо, она прониклась доверием к нам и больше никаких неприятностей не доставляла. А может быть, вместе с нами в машину сел и наш Ангел-хранитель, которого она чувствовала и понимала, что теперь ответственна за нас перед Богом. И случай доказать это был. В один холодный дождливый день мы неслись по совершенно пустой дороге, довольно резко уходившей влево. И только войдя в поворот, я увидела идущие впереди нас машины. Резко тормозить на мокром асфальте было опасно. Перестроившись на встречную свободную полосу, плавно притормаживая, стала обходить их слева. И, естественно, именно в этот момент вдали появилась фура. Я изо всех сил давила на тормоз, пока машина, скрежеща колодками, скользила по мокрому асфальту, выбираясь на свою полосу. Ровно в полуметре от впереди идущей машины Клио окончательно сбросила скорость и не спеша пристроилась в фарватере. Я с трудом разжала занемевшие от напряжения пальцы. Думаете, мама испугалась? Нет. Она просто посмотрела на меня и ничего не сказала. Зато, вернувшись в Москву, хвасталась знакомым:

– Ну, Сашка молодец! Как она вела машину!

И мне было очень приятно это слышать от моей суровой мамы, обычно не щедрой на похвалы. Я с нежной благодарностью вспомнила ветреницу Клио.

История 10. О мелких особенностях французского быта

Нужно сказать, что путешествие с мамой было тоже нелёгким испытанием. Штурман из неё был никакой, и мне приходилось работать за двоих. Она больше смотрела по сторонам, отрывая моё внимание от дороги неожиданными возгласами:

– Ой, посмотри, какой розовый каштан! У нас такие не растут.

Каштан действительно был необычайно красив. Розовые соцветия будто подсвечивали сочную зелень дерева.

Именно такие, то ли в Италии, то ли во Франции власти Киева как-то закупили для посадки на Крещатике. Правда, весной каштаны зацвели обычными белыми цветом, которым испокон века цветут в этом городе. Вот скандал-то был на всю Европу. Потом долго выясняли, кто же жулики – те, кто продавал, или те, кто покупал. Выяснить это, конечно, не удалось. А каштаны, а что каштаны, не выкапывать же. Так и растут. Правда, тут одни умники предположили, что деревья сами виноваты – переопылились с кем-то.

Мама впервые в жизни была в «буржуазной» стране, да и вообще за границей. Её восхищали просторы Франции и архитектура. Ну, действительно, красиво. Желтые поля цветущей горчицы, обрамлённые россыпями цветущих маков, ровненькие ряды виноградников. И никого! Нет, серьёзно, ни на полях, ни на улицах маленьких городков и деревень людей не было. Даже какой-нибудь шалой кошки или собаки.

Мы двигались на север к Ламаншу по пустынным просёлочным дорогам через небольшие городки и деревни. Иногда, проезжая мимо старинной фермы останавливались поговорить с её обитателями. Встречали нас весьма приветливо. Мама легко находила общий язык и была довольна, что её понимают. Всё было прекрасно, если бы не закрытые с полудня кафе и рестораны. В небольших городках и населённых пунктах были открыты только бары, где подавали выпивку и кофе. Можно было лишь посидеть и поболтать с хозяйкой бара. Проявляя неподдельный интерес к двум русским путешественницам, они «щедро» угощали нас бесплатной чашечкой кофе. И вот тут мама была на высоте. Высшим пилотажем было, когда хозяйка кафе назвала мамино произношение – парижским. Видимо хорошо у нас учили, если школьный преподаватель французского, не выезжая за пределы страны, имеет парижское произношение.

Есть, однако, хотелось, но во французскую «сиесту» даже местные булочные были закрыты. Пообедать можно было только на бензозаправках, да и то, ни на каждой. Мама обозвала французов «бездельниками и ленивыми буржуями». Думаю, что где-то она была права. Потом, конечно, приспособились. Утром сидя за шведским завтраком в ресторане очередного отеля, мы, подобно остальным постояльцам, тырили воздушные круассаны, ломтики сыра и ветчины, добавляя к ним крохотные баночки сливочного масла и джема. Вначале мы стеснялись брать со стола еду с собой. Но, заметив, что почти все утренние посетители ресторана, особенно англоязычные, прямо с тарелок сметают снедь в свои рюкзачки и сумки, мы решили, что от пары лишних бутербродов, унесённых двумя русскими туристками, “шведский” стол не убудет. Настоящего “пролетария” мы встретили лишь в последний день в Париже. В одной из подворотен Монмартра грязный «афрофранцузский» бомж сидел на тротуаре, привалясь спиной к мусорным бакам.