Код Рублева

– Ни во что.

– А если подумать?

– О господи, Синицын! Да ни во что я не вляпалась!

– Ну тогда тебе нечего опасаться. Ложись обратно в постельку. Только не удивляйся, если через полчаса к тебе заедут гости и предложат примерить новенькие браслеты. Уверен: у них найдется твой размер. И твой друг священник без их внимания не останется. Кстати, кто он?

– Не твое дело.

– Ну тогда и твоя жизнь – не мое дело. Считай, что и этого звонка не было. Пока!

Марго еще с полминуты стояла перед телефоном с трубкой в руке, нахмурив брови и закусив нижнюю губу. Затем быстро набрала номер дьякона.

– Отец Андрей?

– Да, Марго, здравствуйте. Что-то случилось?

– Портье из «Метрополя» убит. Нас с вами ищут.

Дьякон помолчал.

– Что вы намерены предпринять? – спросил он после паузы.

– То же, что и раньше. Встречаемся возле метро и идем к доктору Бергу. И не забудьте переодеться. Джинсы, свитер, какая-нибудь куртка. Они будут искать человека в рясе.

– Понял. Но они могут узнать и вас.

– Не узнают, я сменю прическу. Через десять минут вы должны убраться из дома. Все, до встречи!

5. Великолепная четверка

1919 год, октябрь

Для заштатного городка с населением в двадцать тысяч человек шинок был не таким уж и скверным. Можно даже сказать – роскошным. Большой зал на двадцать с лишним столиков, сколоченных из прочных дубовых досок, такая же прочная высокая дубовая стойка, из-за которой выглядывала напомаженная, щекастая голова хозяина – маленького, юркого человечка в белой рубашке и шелковой, видавшей виды жилетке.

Шинок шумел многоголосым хором, дымил дюжиной прокопченных махрой мужских глоток. Дым из редких папирос и наспех свернутых самокруток нависал над столами мохнатыми шубами, а душный, спертый воздух шинка пьянил не хуже горилки.

В прошитом пьяными голосами тумане, подобно юрким подручным сатаны, сновали половые, держа на растопыренных пальцах подносы с выпивкой и закуской. Где-то за завесой дыма надсадно пиликала скрипка. На сцене, сколоченной из свежих сосновых досок, выступала заезжая знаменитость – певица Жозефина, больше известная как Евдокия Васина.

Публика состояла в основном из мужчин. Часть из них была одета в черные мундиры – форму бойцов армии батьки Махно, другая часть – в пиджаки, сюртуки, поддевки, меховые жилеты, в общем – в то, что бог послал. Роднила всех лишь хрустящая кожа портупей с болтающимися на бедрах кобурами.

В самом неприметном углу шинка, за столом, сидел черноволосый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, худощавый, но с широкими плечами и мускулистой шеей. Щеки мужчины покрывала густейшая щетина. Черные усы потеряли былую ухоженность, но позорно обвиснуть не успели и все еще не без некоторой лихости топорщились в стороны. Взгляд у мужчины был мутноватый, общее выражение лица – флегматично-философическое. Одет черноусый был в светлое, сильно заношенное летнее пальто, в вороте которого виднелась белая, несвежая рубашка.

На столе перед ним стояла тарелка с ветчиной и вялым соленым огурцом, а рядом – наполовину пустой штоф самогонки. Чуть в стороне лежала светлая фетровая шляпа с мятыми широкими полями.

Мужчина не смотрел ни по сторонам, ни на сцену. Время от времени он флегматично наливал самогонку в кружку, выпивал и, крякнув, так же флегматично закусывал соленым огурцом. Казалось, мужчина был глубоко безучастным ко всему происходящему.

Взяв последнюю, высокую ноту, певица опустила голову и театрально скрестила руки на груди, обхватив пальцами худенькие плечи. Раздались редкие хлопки, выкрики «браво, Жозефина!». В этот момент двери шинка распахнулись, и на пороге, удивленно вглядываясь в махорочный туман, застыл молодой человек.

Внешность у молодого человека была совсем не подходящая для подобного места. Черный пиджачок, белая чистая косоворотка. Светлые волосы аккуратно зачесаны набок, на голове – гимназическая фуражка. По всему видать – бывший гимназист или что-нибудь в этом роде.

Молодой человек обвел зал любопытствующим взглядом, заметил свободное место и решительно к нему направился.

– Вы позволите? – вежливо осведомился он у черноусого.

Черноусый без всякого интереса скользнул взглядом по лицу юноши и едва заметно пожал плечами, как бы говоря: «Делайте как хотите, мне плевать». Расценив это как согласие, юноша сел, скрипнув расшатанным стулом. Несколько секунд он рассматривал черноусого, затем отвел глаза и начал с интересом оглядывать публику. Судя по всему, все это было ему в новинку.

Половой, рыжеволосый парень с тощим лицом, остановился перед столиком юноши и вежливо осведомился:

– Чего изволите?

– Мне… м-м… – Юноша задумчиво наморщил лоб. – А что у вас есть?

– Солянка, щи, котлеты по-киевски… – начал перечислять половой.

– Дайте солянку, – прервал его юноша. – И котлету. И еще… – Тут щеки молодого человека покрылись легким румянцем, и он бросил быстрый взгляд в сторону черноусого. – Самогонки, пожалуйста. Сто грамм.

Половой понимающе улыбнулся, кивнул, споро развернулся на каблучках и удалился.

Юноша продолжил изучение обстановки шинка. Между тем конферансье, одним прыжком вскочивший на струганую сцену, зычно объявил:

– Дамы и господа, к вашим услугам – кумир молодых девушек и престарелых дам! Отважный идальго итальянских и испанских предгорий, господин Петруччио Браккато собственной персоной! Встречайте!

Выдав этот высокопарный бред, конферансье, уставившись в зал и растянув губы в улыбку, энергично захлопал в ладоши.

Черноусый мужчина медленно поднялся из-за стола. Нахлобучил фетровую шляпу на голову и небрежным жестом сбросил с плеч пальто. Под пальто у него оказалась расшитая золотом белая кружевная рубашка, которая (несмотря на несколько потрепанный вид) все еще выглядела нарядной. Тонкая талия черноусого была обмотана широким черным поясом, за которым торчали белые костяные рукоятки ножей. Мужчина вышел из-за стола и неторопливой походкой направился к сцене.

Скрипочка заиграла туш.

Черноусый взошел на сосновый настил, провел рукой по деревянной доске, прибитой к задней стенке сцены, потом отошел на максимальное расстояние от нее и объявил хрипловатым, сочным баритоном:

– Кладу ножи на два вершка друг от друга!

Тут идальго чуть-чуть двинул правой рукой, и два ножа со свистом впились в деревянную доску.

Конферансье подбежал к доске, достал из кармана линейку и отмерил расстояние между ножами.

– Аккурат два вершка! – радостно сообщил он публике.

– Силен! Молодец! Метко бьет! – одобрила публика, наградив артиста редкими хлопками.

Конферансье выдернул из доски ножи и засеменил с ними к черноусому. Тот небрежно взял ножи, повернулся к доске спиной и объявил:

– Латинский крест!

Затем принял устойчивую позу, сосредоточился и метнул через плечо один за другим четыре ножа. Вонзившись в доску, ножи образовали правильный четырехугольник. Черноусый мельком обернулся, одобрительно сам себе кивнул, затем снова отвернулся от доски, пошевелил плечами и сказал:

– Il morso di un serpente! Укус змеи. В центр композиции!