Крымские приключения

Но на всех перевалах, остановках Зиновий Аркадьич неизменно искал меня, усаживал рядом и продолжал свои разговоры со спутниками. Такое особое участие ко мне стало вызывать улыбки на лицах коллег по истории, и я поняла, что являюсь фавориткой профессора. Поначалу это совсем не мешало, а даже льстило. Во-первых, из партера, что называется, я внимала удивительным историям, слышала все подробности и на меня переподала большая часть харизмы Зиновия Аркадьича, рассказывающего страстно, с душой. Во-вторых, поход был чудесным, интересным, захватывающим, с видами, что память на фотоаппарате-телефоне быстро закончилась. Мне предложил свой телефон и свою память Зиновий Аркадьич, обещая в будущем переслать фотографии, если я естественно оставлю телефончик. Деваться было некуда, и я позировала профессору в каждом живописном уголке.

К обеду мы поднялись на гору, с которого открывался вид на гигантское кольцо из валунов, называемое Храмом Солнца и у каждого присуствующего изменилось выражение лица, сделавшись возвышенным и просветленным.

– Надо очиститься перед тем, как Храм впутит нас, – с упоением сектанки произнесла одна из участниц и закатила в блаженстве глаза, очищаясь, судя по всему изнутри.

– Время здесь останавливается, – хмуро посмотрел Зиновий Аркадьич в ее сторону, – но дело все в том, что время есть субстанция энергии и даже материи, и древние это знали. Вот вы верно приняли Храм Ра за случайно раскинутые валуны? – я честно кивнула. – А ведь раньше это могло быть последним пиком моды в архитектуре. Каменный век – возможно не век отсталости и примитивности, а изумительный, недосягаемый для нас, человеков, век минеральных технологий, с коим мы взаимодействовали на уровне всех сфер души. По крайней мере, по сохранившимся дольменам, то есть точкам информационного доступа к ноосфере, можно судить насколько высокотехнологичной была цивилизация до нас, – мои брови поднялись вверх, а краешки губ недоверчиво вниз. – Только представьте, какие силы должны были разбросать эти мегалиты так, что об они повторяли карту солнечной системы? Повторили до десятитысячной после запятой? Вертолеты? – но их не было в 16 веке, как утверждается в истории Средневековья. Дирижабли? – Тоже. Может, великаны? – мои уголки губ дрогнули, а нижняя губа надулась в раздумье. – Дорогая моя, Майя, – профессор взял меня за локоть и проникновенно посмотрел в глаза. – Великаны живут только в сказках, – и тихонечко рассмеялся от того, что ввел в меня полный паралич сознания своими уморазмышлениями и сказочками.

– Нет, моя дорогая, это не просто камни, – он посмотрел на гигантское сооружение, лежащее как на ладоне с точки, где мы восседали. – Когда-то, не так давно, кстати, здесь высился один из главных храмов творца, звездоблюстилище, космический маяк или космопорт, видный из далекого космоса. Его эфирный агрегат до сих пор на ходу, поэтому рожденные на земле чувствуют уплотнение энергии, заставляющее их облагораживаться.

Эта энергия беслатная, свободная, просто живи и наслаждайся. Многие ведь молодеют рядом с космопортом. Вот посмотрите на меня, – он показал на себя чистенького, аккуратненького, одетого в белую льняную рубашечку, шорты и сандалии, с тросточкой и кепи, милым походным рюкзачком, – я чувствую себя ровно на сорок лет. Да какой там! В сорок я был абсолютным чайником и раззявой, а сейчас молодой человек с опытом!

Комментарии на счет второй молодости профессора я пропустила мимо ушей, но ошалело уставилась на возвышающие из леса гигантские камни, действительно формирующие огромный круг, в котором спокойно мог поместиться небольшой микрорайон, и потом взглянула на небо, где из дымки выглядывала луна, еще вчера звавшаяся подругой любовников, а сегодня уже космическим кораблем.

Мы спустились в Храм.

– А храмом солнца зовется, потому что камни, как лучики? – поинтересовалась я у одного из самых активных собеседников.

Однако откуда не возьмись, как черт из табакерки, появился профессор и самолично стал отвечать на вопрос.

– Местные байки не слушайте. Это сказки Венского леса одичалой эпохи. Раньше слова Храм и Солнце имели другие значения. Любой русский человек, чуть-чуть потренировавшись в чаромутии может понять их смысл. – я почесала лоб, раздумывая стоит ли тренироваться. Однако профессор легко разложил слово «чаромутие», означавшее лишь смешение языков и распознание первородного языка. «Чаро» по-старому – слово, «мутие» – смешение.

– Как вы знаете, солнце – это Ра.

– Как в Египте, – кивнула я, пытаясь сумничать и показать, что знаю хотя бы про Египет. Но по профессорскому выражению лица, поняла, что дала маху. Пришлось принять за правило помалкивать, когда речь заходит про чаромутие или анунаков, чтоб сойти за умную. Тем более информации было столько и выглядела она так правдоподобно, что интереснее было слушать, чем вставлять обрывки памяти из учебника истории пятого класса.

– Теперь исходя из предложенной практики, попробуйте, разобрать слово «рубль», одно из древнейших слов на земле, характеризующее не только денежную монету, но и талисманы, обереги, медали и прочее.

– Рубль, – пожевала я знакомое слово, а пока жевала Зиновий Аркадьич напомнил.

– Этот артефакт распространялся на всей Индо-европейской равнине, но рубли находят даже на Северном и Южном материках Америки. И находят тогда, когда торговли еще не существовало. Это означает, что на планете жил один народ, одна раса. РАса, Раша, Русия, Рупия, Борусия, Белорусия…

– «Ру»– я так понимаю склонение «Ра». Или его падеж.

– Правильно, – учительским тоном одобрял меня Зиновий Аркадьич.

– Буква «б» из глаголицы – это «боги». Они же «буки», – улыбнулась я своим знаниям, вдруг всплывшим из неоткуда.

– Точно! – восхищался учитель.

– «Ль» – ну не знаю…. Если глаголица – это буквы-глаголы, то «ль» – это лить, любить, лелеять, что-то в этом духе. Собрать все вместе? – Поток любви бога солнца в каждой монете! – я сама чуть не захлопала в ладоши от своей поэтичности. За меня это сделал Зиновий Аркадьич и от души поцеловал в щеку, как пятерышницу:

– В древне-индийском эпосе «рупия» – образ бога. Каждый кто брал в руки рупию или рубль – образовывался и возвышался до уровня всевышнего, – и с этой новостью ошеломленную отпустил меня в свободное плавание, так как его уже ждали товарищи, чтоб обсудить планы.

***

Время остановилось или, наоборот, убежало из-под моего контроля, ведь ручные золотые часики, подаренные родителями, я оставила дома, а хитроумный телефон сначала сделавшийся фотоаппаратом, потом став часами, вовсе перестал тикать или дзинькать, его экран нагло погас, в руке остался лишь квадратик пластика, желающий насладиться тишиной, как другие участники группы, сидящие, гуляющие, жующие, зарисовывающие местные красоты, с загнутыми ногами за уши в позе лотоса.

Я с разинутым ртом осматривалась в звездилище (так запомнила моя память храм солнца), когда истории уселись поудобнее на камни и землю, профессор призвал всех медитировать и сливаться с эфирным фантомом агрегата в том удобном для каждого ритме и положении, обещая вести голосом. Куда вести я постеснялась спросить, но тоже уселась помедитировать с соратниками, ибо каждый современный человек знает, что медитация – это наше все!

Голос у профессора был гипнотический, он поведал о великом прошлом, когда каждый из нас был богом или богиней. В этот момент меня почему-то выключило из реальности, где я не богиня, и забросило туда, куда призывал попасть Зиновий Аркадьич.

Я сделалась такой воздушной, что полностью утратила связь с телом, то есть потерялись ощущения весомости, зато странным образом, проявились другие, но мне трудно было описать словами какие. Новые чувства стали моим новым телом, стремительным, воздушным и невероятно нежным. Воплощением неги на земле!

Удивительно, даже сейчас спустя столько времени после этой поездки в Крым, стоит мне воскрестить тот сон или забытье, в которые я впала благодаря голосу Зиновия Аркадьича, как вновь я оказываюсь там, где небо становится космосом, но не черным и призрачным, а ярким и торжественным, похожим на парад фантастических конструктов, невообразимых объектов, сложных к понимаю землянки из три-дэ.

Гигантские с целую планету миры пролетали мимо, сквозь них скользили какие-то корабли и ракеты, тут же проплывали газообразные субстанции, похожие телескопические мыльные пузыри, переливающиеся всеми цветами радуги… Небо сверкало, звенело, мерцало и представало невероятно гармоничным… На его слаженную жизнедеятельность можно было смотреть часами: как зарождается нечто новое, как умирает старое, не мешая одно другому.

Но самым потрясающим казалось другое… Это чувство полнейшего роднения и узнавания всего видимого и невидимого, и если б меня не разбудили остервенелыми шлепками по лицу, я бы даже нашла каждому объекту имя, припомнила подробности знакомства, возможно даже смогла приблизиться к ним, ведь в том мире не было телесных ограничений.

– Маечка, проснитесь! У вас похоже тепловой или солнечный удар, – взволнованно шептал Зиновий Аркадьич, глядя на меня осоловевшую. Я бессвязно попыталась рассказать о космосе и что вселенная заселена воздушными шарами, то есть мыльными.

Кто-то сзади сказал:

– Она описывает Веды.

– Маечка, да вы жрица, как Ио, – чтобы успокоить меня продолжал профессор, взяв под локоть и поглаживая руку.

В этот момент мне явственно стало понятным одно, что сегодня я буду ночевать где угодно, но не на вилле у профессора. И оказалась права, поход в Храм Солнца предполагался трехдневным, жаль, что попросившись в него, я забыла уточнить этот момент.

Поэтому глядя в добрые взволнованные глаза Зиновия Аркадьича, я быстро прорабатывала сразу три плана, как это умел делать Цезарь.

Сумки и чемоданы с одеждой и копченностями, я разумеется оставила на вилле, поэтому, если сбежать по-английски, не прощаясь, придется прийти прощаться позже. Можно было б бросить несчастные чемоданы, ведь документы и деньги и не работающий телефон были при себе. Но копчености! Папа этого не поймет. Папа.

– Да и староват, – думала о плане под номером два я, поближе присматриваясь к Зиновию Аркадьевичу, махающему мне своим кепи, создавая воздушные вихри и таки не отпуская моего локтя. – Пусть даже он мне чуть-чуть нравится. В моем вкусе, симпатичный, статный, кавалер, умен, богат… Но все-таки староват. Ну как я покажу его папе? А папе он бы понравился. Они могли бы сойтись по теме космического апокалиписа. Но жить-то мне с ним!

План под номером три продолжать делать вид дурехи, ведь в целом поход нравился очень, и под таким соусом дотерпеть до его окончания, избегая руки и сердца историка-фантаста.

Жрица Ио решила остаться и не пожалела. Историки оказались весьма интересным народом, они разожгли костер и устроили какие-то древние ритуалы, называемые странным, но знакомым на слух словом «дедунницы» или «осенние деды». Оказывается, нужно было избавиться от чего-то ненужного, чтоб преобрести что-то нужное. Все заготовили какие-то вещицы и сложили их у костра, где установили деревянного истукана с суровым лицом.

– Вы только не подумайте, что мы какие-то сектанты… – с улыбкой попытался поведать мне об этом знаменательном дне один из историков, но его тут же прервал профессор, появившийся из неоткуда, желающий сам дорассказать про обряд.

Оказалось, что сегодня чуть ли не последний день, когда духи родных нас слышат и способны исполнить последнее желание, перед тем, как отправятся спать.

– У них там другое время года, и целых шесть месяцев родные будут не на связи. Поэтому загадывайте, загадывайте, милая Майя, самое заветное, то, что на сердце лежит прямо сейчас!

Меня лихорадило, хотелось загадать любви, но, по-моему где-то я уже переборщила с этим желанием, или не точно выразилась, потому что с первого дня отпуска любви вокруг было много, но все как-то не той.

А еще у меня ничегошеньки не имелось, что б пожертвовать дедам для того мира. Все вещи на мне и в сумочке были, что называется первой необходимостью. Не взять, не снять в иной мир, чтоб не оказаться в неловком положении в этом.

Осталась единственная ненужная вещь, безучастно смотрящая потухшим экраном, уверенно полетевшая как жертва в общую кучку с красивым древним названием «треба богам».

Потом начался хоровод, песни, пляски и прыганья через костер, всеобщее обнимание и целование, и в этой круговерте я так и не смогла сформулировать своего желания и просто загадала, что б каждый день стал похож на праздник, как например сегодняшний.

Ночь мы не спали, а может быть, спали, три дня пролетели как сон, как карнавал, которые не забудется никогда. К счастью, напор профессора в ухаживаниях уравновешивался его прекрасным воспитанием. Единственное, что меня немного смущало во всей свистопляске, что на всех фотографиях меня было трудно узнать. В кепи Зиновья Аркадьевича днем от знойного солнца, в чьем-то пальто в пробирающем холоде от мегалитов ночью, в носках, перчатках, шлепках, калошах, шарфе, собранных по нитке, что б я не дала дубу в звездилище, остались снимки удивительного времени, которое перестало быть отрезком секунд, а превратилось, как и утверждал профессор, в осязаемую энергию, отразившуюся на материи.

***

По дороге домой моя голова была занята только одним: выстроением диалога с Зиновием Аркадьевичем и объяснением причин моего крайнего невоспитанного отказа в любви к нему. Но меня спасли мои друзья, перехватившие нас буквально на входе к вилле, расстревоженные, они спрашивали, почему я не выхожу на связь, ведь у них появилась хорошая новость, освободилось одно место в двухместном бунгало, где жила собака одного постояльца, ей стало плохо и ее увезли в клинику. Профессор, фыркнув, предложил мне всю виллу взамен собачьего места на все время отпуска. А по выражению лица было понятно, что и до конца жизни, если надо. Моей или его?