Яд и мед материнской любви. Путь к изменениям непростых отношений между матерью и дочерью

Но (и это интересно):

???? в грузинском «мама» – это папа.

Часть I

Великая и многоликая

Глава 1

У каждого была мать

Проживешь ли ты жизнь в наших краях,
отведаешь молока и крови горбатых зебу?
Станешь ли спать под открытым небом
и расписывать тело свежей глиной?
Черпать ладонями воду и сладкие зерна
и страдать от голода в засушливый год?
Будешь жить вольной жизнью или выберешь город?

Ты стоишь на границе миров:
один уходит, другой сам себя разрушает.
Между ними лежит твой путь.
Сохрани же любовь и радость остаться собой,
полноту мгновений,
счастье быть рядом с кем-то,
решимость меняться.
Потребность делиться горем и радостью,
вместе смеяться.
Если будешь так жить день за днем,
оставаясь собой везде, даже в собственном доме,
научишься слушать, но не судить,
тогда ты будешь женщиной, дочка.

    Мама, Элен Дельфорж

Принимаете вы это или нет, ваши отношения с матерью – одна из самых значительных сил, сформировавших вашу жизнь. У всех была мама. У некоторых из нас мать есть до сих пор. Для кого-то это – большое счастье, для кого-то – тяжкая обуза. Чьей-то матери уже нет в живых, но ее образ продолжает оставаться важной частью психики, поддерживающей или ранящей, обнимающей или отвергающей, одобряющей или обвиняющей. Внутри каждого из нас звучит материнский голос, тон которого может варьироваться от доброжелательного до разрушающего, оказывая не всегда осознаваемое, но почти всегда мощное влияние на наш выбор и поведение. Мы пытаемся угодить маме, пытаемся противостоять ей, спорить, оправдываться, уговорить, обмануть, объяснить, отблагодарить. Нам двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, а мы все плачем по своим матерям, по нехватке их любви, принятия, простой человеческой доброты, такой, какой мы себе ее представляем.

Матери бывают разные. Способность быть матерью в первую очередь – вопрос физиологии, а не определенного психологического состояния, как хотелось бы многим из нас. Матерью может стать совсем юная девушка или зрелая женщина, счастливая или несчастная, психологически благополучная или психически нездоровая. Матерями становятся по собственному желанию или вопреки ему. Матери с волнением и радостью ждут своих детей или жаждут отделаться от них. Матери живут жизнью своего ребенка или сосредотачиваются на собственных потребностях и интересах, иногда идущих вразрез с детскими желаниями. Мы не выбираем своих матерей, и пусть эзотерический взгляд предлагает альтернативные идеи (например, что именно дети выбирают своих родителей) – я не разделяю эту ничем не подкрепленную теорию, которая в конечном счете вешает на детей дополнительное чувство вины за якобы их собственный выбор. Мы не выбираем родиться в определенной семье, не выбираем обстоятельства своего рождения – это то, что дано по факту, каким бы справедливым или несправедливым нам это ни казалось.

Мать – одна из существенных данностей человека. Данность, которую необходимо принять, ведь независимо от того, нравится вам ваша мать или нет – другой у вас нет и не будет. Равно как и не было другой возможности прийти в этот мир, кроме как через свою мать. Родившись у другой матери, вы не были бы собой: это был бы другой человек, с иной внешностью, наследственностью, психикой и судьбой.

Несмотря на социальный стереотип матери как источника добра (к данному мифу мы будем неоднократно обращаться на последующих страницах этой книги), в действительности образ матери противоречив, и этим она не отличается от других людей. Более того, любая мать не исчерпывается своей материнской ролью – прежде всего она человек. Человек со своими сильными и слабыми сторонами, чувствами, эмоциями, ценностями, убеждениями, мечтами, психологическими травмами, собственным детским опытом, ограничениями и ресурсами.

Возраст матерей на момент рождения и воспитания ребенка часто более юный, чем возраст их детей, когда они начинают переосмыслять и осуждать родительское отношение. Случается, что сорокалетние «мальчики» и «девочки» продолжают выставлять счета за события многолетней давности, происходившие, когда их родители были вдвое младше их самих. Это, конечно, не означает, что совершенное против вас в детстве нужно оправдать, забыть или вытеснить. Нет. Но иногда этот судебный процесс над прошлым затягивается и затягивает в себя настоящее человека, ту жизнь, которую он мог бы наполнить куда более приятными вещами и смыслами, чем затяжные обиды, бесконечная изматывающая рефлексия и месть. Важно помнить, что конечная цель исследования своего прошлого – не поиск виновных, а ваша внутренняя свобода. Да, для того чтобы освободиться от груза непрожитой детской боли и обид, необходимо встретиться с прошлым, со всей силой чувств, которые возникли тогда и остались непрожитыми, но уже не сдерживая их, не убегая, не замирая, не консервируя душевные переживания. Освободиться от этих чувств, дать себе маленькому там и тогда поддержку от взрослого себя здесь и теперь, дать возможность опереться на сегодняшний опыт и реалистичную картину мира. Для этого, конечно, вначале нужно реалистичную картину вернуть или собрать заново, а после – на время вернуться в давние события, назвать все своими именами, возмутиться, разозлиться, оплакать (например, рядом с психотерапевтом). Однако впоследствии необходимо переоценить, отпустить и идти дальше, уже самостоятельно заботясь о своем Внутреннем ребенке, чтобы жить полно и по возможности счастливо, а не запирать себя в «суде» над родителями, затянувшемся на десятки лет, пока время вашей собственной взрослой жизни стремительно движется вперед.

Нет задачи оправдать, нет задачи обвинить, но – понять. Понять, каким образом ваша мама повлияла на вас, как детский опыт отношений с ней влияет на вас сегодня, как материнские предписания и запреты живут в вашей психике. В стиле поведения женщины, особенностях ее взаимодействия с окружающими, во взглядах, ценностях и убеждениях отражается то эмоциональное наследие, которое она во многом получила от своей матери. Это правомерно и для мужчин, но все-таки для женщины материнское влияние и острее, и сложнее.

Образ матери многогранен и, как любой сложный феномен, может быть рассмотрен с разных сторон и на нескольких уровнях. Я выделила четыре таких уровня (рис. 1), но, конечно, могут быть и другие способы систематизации.

В последующих главах мы рассмотрим материнство в контексте названных уровней и углубимся в личные истории, отражающие индивидуальный опыт отношений женщин со своими матерями и общие закономерности таких отношений.

Глава 2

Материнство в социокультурном срезе

Чтобы понять другого человека или определенное событие, важно быть способным менять точку обзора или расширять перспективу. Это применительно и к нашим матерям, равно как и к отношениям с ними. Подобное расширение взгляда может происходить в нескольких направлениях, но два из них мне кажутся наиболее важными. Первое – начать смотреть на маму как на другого отдельного человека, увидеть не только ее материнскую роль, но личность с совокупностью разных качеств, со своей жизненной историей. Второй способ – углубить понимание материнства как такового, от «доброй бытовой мамочки» расшириться в многогранное понимание матери как особенного образа и сложной психической структуры, что мы постараемся сделать в данной главе через исследование Архетипа Матери.

Многочисленные материнские образы в культуре (от наскальных рисунков и древних статуэток до иконописного изображения Богородицы) отражают Архетип Матери – понятие, введенное Карлом Густавом Юнгом в 1916 году в статье «Структура бессознательного» и обозначающее универсальную психическую структуру, составляющую содержание коллективного бессознательного.

Архетип (от греч. arche – начало + typos – образ) – изначальный образ или символ, универсальный для каждого человека. Архетипы проявляются в сновидениях, повторяются в сюжетах мифов, сказок и народных преданиях, накапливаясь в коллективном бессознательном. В свою очередь, коллективное бессознательное – по Юнгу, форма бессознательного, которая отличается от индивидуального тем, что является общей для всех людей.

Архетип Матери имеет множество аспектов и предстает в разных формах и символах. Юнг описывает наиболее типичные из них: мать или бабушка конкретного человека, крестная мать, свекровь и теща, кормилица, няня. «В высшем, переносном смысле – богиня, особенно мать бога, дева (как помолодевшая мать, например, Деметра и Кора), София (как мать-возлюбленная, что-то вроде типа Кибелы-Аттиса или как дочь-возлюбленная – как помолодевшая мать). В более широком смысле – материя, преисподняя, луна, в более узком смысле – как место рождения или происхождения – пашня, сады, утес, пещера, дерево, родник, глубокий источник, <…> в самом узком смысле – матка, всякая полая форма, хлебная печь, чугунок; из животных – корова, заяц и вообще помогающие животные»[1 - Юнг, 1997.].

Изначально образ Матери был связан с природой. Несмотря на то что многие предания о сотворении мира представляют Творца мужчиной или двуполым богом, существовали верования и в Богиню-Мать. Гесиод, систематизировавший греческую мифологию, поместил Гею – мать-землю – в самое начало генеалогии богов как Мать всего сущего, первопричину, старшую из всех богов греческого пантеона. Ею были рождены не только боги, но и первый человек. Почитание Матери-природы в греко-римской традиции отразилось в культе Деметры и Реи. Широкое распространение почитание женских, материнских культов получило в язычестве и сводится к единому образу Великой Богини-Матери, матери-земли, матери сырой земли (имени, которое встречается во многих русских былинах и пословицах): оплодотворенная дождем земля давала урожай, кормила людей, помогала продолжить род[2 - Андреева, 2009.].

Богиня-Мать присутствует в большинстве мистерий и мифологий мира, и ее чаще всего наделяют двумя благостными функциями: а) созиданием в разных аспектах: участием в творении мира, плодородием, покровительством над животными; и б) покровительством семье и домашнему очагу. Эти функции во многом стали основанием женской материнской ментальности, образуя архаичный пласт культуры[3 - Там же.]. Однако следует помнить и о другом аспекте женского материнского начала – способности разрушать. По этому поводу Светлана Лютова пишет: «Человеческому рассудку трудно смириться с амбивалентностью явления, рассудку современного европейца – в особенности. И поскольку чудовищным выглядит негативный аспект материнства, фольклор и обыденное сознание отделили его от образа матери – Млекопитательницы, Заступницы, Покровительницы, Утолительницы всех печалей (можно перечислять и все прочие эпитеты Богородицы). Негативный аспект архетипического материнства вызвал к жизни ведьмовские образы мачех, свекровей и тещ всех сказок и семейных драм»[4 - Лютова, 2002.].

Итак, помимо матери как всеблагого начала (англ. all-good) этот архетип таит в себе мощную разрушающую силу (англ. all-malignant): мать может дать жизнь, но в ее силах и отнять жизнь. С одной стороны, она заботливая, убаюкивающая, обволакивающая, с другой – удушающая и пожирающая. Неблагоприятный архетипический срез матери также описывается как ускользающая мать[5 - Балзам, 2005.]. Согласно Юнгу, существенные аспекты матери: «ее оберегающая и питающая доброта, ее оргистическая эмоциональность и ее темнота, присущая преисподней»[6 - Юнг, 1997.]. Однако из-за невозможности уместить и совместить оба материнских аспекта «тень Мадонны была перенесена в ад, где сейчас ведет ничтожное существование в качестве чертовой бабушки»[7 - Там же, с. 241.].

Между двумя полюсами – положительным и отрицательным – происходит скольжение материнского архетипа и динамика отношения женщины к собственной матери. Нам бывает легко принять мать бытовую и благожелательную, но сложно – противоречивую и двойственную, с ее не только созидательной, но и разрушающей силой, с ее многосторонним влиянием. Распространенных обобщений «все хорошо» или «все плохо» недостаточно для понимания отношений между людьми, тем более – отношений с матерью. Для познания собственной женской природы и жизненной истории важно развить в себе способность интегрировать противоположные материнские аспекты, не расщеплять ее на благостную и несущую зло, даже если первоначально эти векторы кажутся взаимоисключающими. Научиться видеть мать как часть себя и своего внутреннего мира не глазами ребенка, ищущего или даже знающего простой ответ на вопросы: «Что такое хорошо?» и «Что такое плохо?», а глазами взрослого человека, осознающего, что глубочайшая сущность всего лежит за пределами добра и зла.

Материнский образ, как и любой другой архетипический образ, представляет собой константу, обладающую межкультурной универсальностью. То есть если самым разным людям на земле показать женщину с ребенком, питающую младенца грудь или плодородную землю, то большинство из них, независимо от того, в каком обществе они живут, дадут ассоциацию с материнством. Однако особенности представлений о материнстве, понятий нормы, социальных взглядов на материнскую заботу и воспитание ребенка существенно отличаются в различных культурах. Причем трансформируются не только материнские установки, но и образ ребенка, понимание его психологии, значимость его потребностей и особенности взаимодействия с ним. В качестве примера можно привести исследование Натальи Разиной (1994), где была выявлена первостепенная роль культуры в содержании представлений о материнстве. Изучение представлений у женщин разных культур и вероисповеданий (христианство, ислам, буддизм) показало качественные различия в образе матери, ребенка и детско-родительского взаимодействия. Женщины отличались по типу отношения к будущему материнству, отношению к детям и семейным идеалам. Различия проявлялись в их представлениях об оптимальном возрасте рождения ребенка, отношении к абортам, желаемом количестве детей, особенностях воспитания. Таким образом, если на уровне архетипа материнство обладает универсальными чертами, понятными для представителей самых разных культур, то в рамках одной культуры все-таки имеются свои выраженные особенности, которые в совокупности с индивидуальным опытом (и здесь сильное влияние оказывает перенос значимости собственной матери и особенности отношений с ней) определяют индивидуальные представления о материнстве у отдельной женщины. О личном срезе материнства мы будем говорить в следующей главе.

Глава 3

Материнство в личном срезе

Мать биологическая и мать психологическая

«Каждая женщина простирается назад – в свою мать, и вперед – в свою дочь… ее жизнь простирается над поколениями, что несет с собой и чувство бессмертия».

    Карл Густав Юнг

Собирая образ матери, познавая ее как человека и то влияние, которое она оказала на дочь, важно рассматривать определенный временной контекст – этап, на котором происходило то или иное событие. Неверно оценивать материнское влияние на ваше становление по ее сегодняшнему отношению к вам. Ваша Внутренняя Мать как часть вашей психики – это в первую очередь мать из вашего прошлого, часто очень далекого прошлого: начиная с периода ее беременности, затем рождения и последующего детства вплоть до подросткового возраста. Многое из того, что вас сформировало, вы не помните, но это не уменьшает его влияния.

Несмотря на то что опыт младенчества и первые детские годы являются наиболее значимым периодом для становления психики, активное развитие личности и важнейшие изменения продолжают происходить вплоть до окончания подросткового возраста. В дальнейшем полученный опыт трансформируется: компенсируется, излечивается или закрепляется, человек движется вперед или зацикливается на произошедшем, замораживая себя в давних событиях, находя подтверждение выводов, сделанных много лет назад на совершенно других людях (что в психологии описывается через два феномена – проекцию и отыгрывание). Во взрослом возрасте мы, конечно, меняемся и расширяем свою идентичность (в той или иной степени), но все-таки базовое в нас формируется очень рано и закрепляется наиболее прочно. Как показывает практический опыт, очень ранние довербальные травмы (о которых мы в первую очередь знаем по рассказам, а не помним) – крайне мощные и способны на протяжении всей жизни пробивать взрослую осознанную личность, проявляясь в приступах сильнейшей, казалось бы, беспричинной тревоги, эмоциональных срывах, непонятных слезах. Такими довербальными травмами может быть раннее разлучение, пребывание в больницах и других учреждениях (где с нами не могли быть родители), физические болезни в младенческом возрасте и сопутствующие им страдания, насилие любого рода.

Если сегодня у вас гармоничные отношения с мамой и вы плохо помните (или предпочитаете не помнить) события детства, это не означает, что прошлое не влияет на вас. По этому поводу я вспоминаю одну из своих клиенток – молодую женщину, которая на первых сессиях рассказывала о своих отношениях с родителями исключительно благостно. Она говорила о том, какая дружная пара ее отец и мать, как долго они вместе, как умеют друг о друге заботиться, как много замечательного в родительской семье. И только спустя время, и то скорее случайно, она упомянула, что в первые семь лет ее жизни отец был алкогольно-зависимым, что дома царило постоянное напряжение и часто случались скандалы. С тех пор прошли годы, и поскольку семья теперь живет счастливо, моей клиентке не приходило в голову, что ранний опыт мог как-то влиять на ее сегодняшнюю личную жизнь, которой она не была удовлетворена. Например, на ее недоверие к мужчинам, стремление полагаться только на себя, низкую самооценку. Влияние детского опыта на близкие отношения во взрослом возрасте я подробно описываю в книге «Любовь и Невроз: путеводитель по вашей истории любви» (2021), а потому в данном случае не стану вдаваться в подробности этого вопроса.

Моя собственная история – противоположная. В детстве я получила достаточно любви и поддержки. Во всяком случае, на сегодняшнем этапе жизни я субъективно чувствую это именно так. Моя мама хотела ребенка, хотя и «предчувствовала», что у нее будет сын (особенности этой материнской фантазии я рассматриваю в одной из последующих глав). Она любила меня, гордилась и любовалась мною в детстве, вдохновляла на смелые поступки и формировала уверенность в собственных силах. В буквальном смысле меня, довольно опасливую малышку, она призывала забраться повыше на детской площадке, преодолевать препятствия (в том числе в буквальном смысле перелезать через заборы, с чем к школьному возрасту я уже отлично справлялась), выражать и отстаивать свое мнение даже в присутствии взрослых, имеющих противоположную точку зрения. И порицала она больше за конформизм, чем за спор. Она учила меня рисковать, без страха и с любопытством относиться к новому, иногда, правда, теряя в своем стремлении чувство меры. Так, однажды, отдыхая в Кавказских горах, мама увлеченно потащила меня, шестилетнюю, по ветхому веревочному мосту, натянутому над ущельем, о чем впоследствии сама вспоминала с ужасом. Ее отчаянность во многом была связана с собственной биографией и крайне тревожным отцом (моим дедушкой), который предельно строго ограничивал ее свободу вплоть до замужества (в которое моя мама сбежала, окончив институт).

Многие годы мама вела борьбу со своим отцом: сначала с реальным, а после – с Внутренним (той частью психики, которая была сформирована под его влиянием). Ее душа была, да и остается, на войне, где мир делится на своих и чужих. Или мы, или они. И даже девизы, созвучные ей, были не из мирной жизни, например: «Не верь, не бойся, не проси» – тюремная поговорка, о которой в частности писал Александр Солженицын в своем произведении «Архипелаг ГУЛАГ» (2021). Когда-то я была для мамы «мы», после – перешла в «они». Сможем ли мы снова повернуть наши отношения в сторону эмоциональной близости и совместности, жизнь покажет. Но прежде чем случился поворот от своего к чужому, от близкого к далекому, прошли годы моего детства, замечательность которого сводится для меня не к благоприятности определенных событий и безоблачности (идиллическим мое детство не было), но к внутреннему ощущению простой радости и звонкости бытия, предельно чуткому восприятию простых и прекрасных вещей. Ведь в конечном счете детство не исчерпывается отношениями с матерью или отцом. Детство шире и разнообразнее. И даже если родители совершали ошибки, оказываясь неправыми и нересурсными, мы не станем обкрадывать себя, забирая удивительное ощущение выпуклости жизни, которое бывает в ранние годы: ощущение волшебства, обнаженность запахов, чудо текущего момента, капели, шлепанья башмаков по первым лужам, сочности яблок из чужого сада, проказ, божьих коровок, отпускаемых с ладони вместе с желаниями, сладости бесцельного сидения на дереве и сока, высасываемого из клевера. К счастью, радость красоты мгновения я легко могла разделить со своей мамой, в молодости особой мечтательной и романтической.

Мама говорила о моих талантах и красоте, интересовалась моими чувствами и мечтами, разговаривала со мной, как со взрослой, избегая уменьшительных слов и упрощенной морали. Она рассказывала о собственной жизни, пожалуй, слишком откровенно для меня в том возрасте. В определенный момент я стала ее маленьким психотерапевтом, что имело плюсы и минусы для моей дальнейшей судьбы. Так происходило до моих двенадцати-тринадцати лет – подросткового возраста, который разыгрался классически, но оказался критическим для моей мамы. Она не принимала перемен во мне, желание действовать самостоятельно, проявлять критичность ни к кому-то другому, а теперь к ней самой: ее мнению, верованиям, ценностям. В конечном счете я действовала ровно так, как она учила – думала своей головой, отстаивала право на свободу и выбор, но теперь я подвергала сомнению ни чьи-то чужие, а ее собственные слова, спорила ни с кем-то другим, а с ней самой, отделялась не от кого-то иного, а от ее сильной и властной фигуры. Наши отношения стали портиться. Как бывает в сказках и жизни, на смену доброй маменьке своевременно пришла злая мачеха – нервная, воинственная и отвергающая. Такие изменения стали новым значимым этапом развития, на котором я смогла научиться отталкивать и отталкиваться в направлении собственной воли и самостоятельной жизни. Без умения противостоять значимым родителям – это едва ли возможно.

Несмотря на то что в семнадцать лет я решила проблему «злой мачехи» удачным замужеством, сбежав от мамы к своему будущему мужу (как когда-то она сама), сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что эмоционально оставалась не сепарированной от нее еще долгие годы. Я негодовала и жалела ее (в частности, в том, что она теперь живет одна и, возможно, одинока), держала удар и подстраивалась, боялась быть на нее похожей, но ожидала с ее стороны одобрения. В конечном счете я прошла через важные задачи: получила опыт любви и поддержки тогда, когда мне это было действительно нужно; опыт противостояния, когда окрепла и могла освоить борьбу; опыт выдерживать сильные смешанные чувства и смирение в невозможности менять, а после – угасание желания исправить как такового. На этом пути были радость, удивление, злость, ярость, усталость и снова злость, множество ранящих конфликтов, боли непонимания и отвержения, откровений и откровенности. Но и теперь это не пройденный путь, и ощущение гармонии периодически обрушивается, обнажая болезненное и до сих пор не отпущенное.

Суть принятия – внутреннее разрешение. Как ни странно, но часто мы не даем внутреннего разрешения тем явлениям и вещам, существование которых никак от нас не зависит. Мы говорим «нет» тем данностям, которые существовали и будут существовать, нравится нам это или не нравится. Как определенная погода за окном, последовательная смена сезонов, текучесть времени, рождение и смерть. Внутреннее разрешение моей маме быть такой, какая она есть, принятие того, что ее жизнь не исчерпывается материнской ролью, понимание того, что она в первую очередь – человек, живущий не затем, чтобы соответствовать моим ожиданиям, человек со своим характером, ресурсами, ограничениями и ошибками, который не обязан строить свою жизнь и отношения с окружающими так, как этого хотелось бы мне. Как точно подметили Каролин Эльячефф и Натали Эйниш, «старая ведьма, в конце концов, имеет полное право желать маленькой принцессе всего, чего она хочет, до тех пор, пока она не переходит от предсказаний к осуществлению своих смертоносных пожеланий, ведь вокруг колыбели собирается достаточно добрых фей, чтобы обеспечить будущее малышки»[8 - Эльячефф, 2006.].