Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

– К сожалению, если проводить аналогию с аксолотлями, то вся мезоамериканская цивилизация оказалась гениальным подростковым периодом. Она погибла, так и не повзрослев и не усвоив чужих технических достижений. Колеса не изобрели, оружие осталось примитивным, жесточайшие кровопролитные человеческие жертвоприношения – по нескольку тысяч в год… И это на фоне странной любви к культивации цветов и бабочек.

– Они просто остались язычниками, которых победили внешние завоеватели. И не забывайте про подобные культы в античности или про крестовые походы. Европа тоже все это пережила. – Мария-Хосе любит спорить, но у Майка своя сложившаяся концепция. На самом деле им просто скучно сидеть без дела.

Они уже попытались несколько раз забросить сетку в разных частях каналов, из которых и состоит озеро Шочимилько. Безрезультатно, разумеется, но Мария-Хосе утверждает, что именно здесь они ловили предыдущие «образцы» летом. Однако закинуть снасть придется раз пятьсот, не меньше. Это не один день – как раз на каникулы хватит.

«Очень продуктивное времяпровождение», – вздыхает про себя Эми.

– И тогда Тескатлипока оболгал Кетцалькоатля, и тот стал совершать недостойные поступки, а потом отправился на Восток в добровольное изгнание. В общем-то, неудачная у него вышла карьера для божества, но его хотя бы не убили, – раздумчиво произносит Чава.

– А кто твой нагваль[3 - Нагваль и тональ – мифические двойники человека в религиозных культах Мезоамерики. Нагваль – дух-хранитель, высшее существо, духовная, творческая сторона личности. Тональ – двойник (чаще всего в животном мире), материальная, разумная сторона личности. Термины стали популярны благодаря переосмыслению в учении Кастанеды, но первоначально типичны для тотемической религии индейцев.]? – спрашивает Эми, откусывая от припасенного сэндвича с огурцом и тунцом. Она нашла применение вычитанной информации о духах-хранителях и двойниках. Чава энергично жует такос, распространяя вокруг притягательный запах специй и жареного мяса. Эми избегает мексиканской кухни из-за аллергии на перец и… в общем, специи вызывают слюноотделение и приступынездорового аппетита, что современной девушке ни к чему. Сейчас обеденный перерыв – время для философских бесед и невинного флирта.

– У меня его еще нету, – в тон ей отзывается Чава и тут же поправляет себя – Я же католик, так что мой покровитель – Спаситель Христос, Salvator.

– А тональ? – Эми настаивает, ей кажется, что выявить сущность собеседника можно через раскрытие его истинных убеждений. Во всяком случае, так говорила на факультативе по психологии мисс Мак-Кирни.

– А ты еще не догадалась? – юноша смотрит серьёзно и неожиданно в упор. Этот темный таинственный взгляд можно было бы счесть даже интересным, если бы не полоса соуса над верхней губой.

– Неужто та мелкая водяная тварь, которую мы ищем четвертый день?

Он молча смеется, почти беззвучно, и не отвечает, но она-то знает, что молчание – знак согласия.

– Твой магический двойник – головастик?

Сальвадор неожиданно встает и бросает остатки такос в воду. «А он обидчив?»

Дракон дремлет, но ждет новой добычи. Сегодня приплывал грубый самец карпа и попытался откусить кончики его нежных перьев. Он не дался, захватив огромным ртом хвостовой плавник рыбины, и та в испуге рванула с места своего позора. Чужакам здесь не место. Приплыли из-за большой воды, расплодились, пожрали все священные цветы и осквернили целебный ил. Он ждет. Когда придет время, он станет огромным, длиннотелым водяным змеем, его тонкие руки с хваткими пальцами будут держать посох с длинным когтем, его колышущиеся в потоке воды перья станут огромными зелеными крыльями, и дракон взлетит над землей в порыве бушующего ветра и станет господином всех змей, бабочек и покорившихся ему людей…

Чава просыпается от собственного вскрика. В нем плещется восторг полета и ужас одновременно.

– Тональ, – бормочет он, засыпая вновь, и теперь ему снится белокожая девочка с золотыми волосами, которая носит на шее вместо камеры длинную гирлянду из красных цветов, растущих на островах Шочимилько.

Шестой день – Майк уже отчаялся запечатлеть неуловимого водного жителя – приносит неожиданный успех. В сетке вместе с мерзко пахнущей черной жижей попадается крупная амфибия. Шнайдер должен признать, что это животное отличается от всех виденных экземпляров. Он привык к бледным альбиносам с розовыми жабрами и нежной почти человеческой кожицей. А этот – сильный, крупный, отбивающийся задними лапами, тыкающийся большеротой головой, глянцево-черный – от грязи, слизи и собственного насыщенного цвета. Да уж, головастиком это тридцатисантиметровое существо не посмеют назвать.

Майк в восторге демонстрирует чумазого аборигена Шочимилько, говорит о его статях и возможностях, о необыкновенной удаче, а Эми удерживает в кадре лобастую трапециевидную голову с маленькими гневными – как ей кажется – глазками. Параллельно она обращает внимание на их юного проводника и коллегу, сжимающего в руках ненужное весло и непонятно, то ли радующегося, то ли готового долбануть журналиста деревяшкой. Глаза сверкают, ноздри раздуваются, хотя губы растянуты в улыбке. Чава словно копирует своего тотемного двойника. Он смотрит на Эми, а она понимает, что миссия выполнена, редчайшая животина заснята, завтра самолет в Калифорнию, но сейчас, пожалуй, на пике удачи, эта будущая маленькая потеря не осознается ею в полной мере.

Майк смотрит на пойманное животное как на законную добычу, но неожиданно зверь цапает его за палец и скользкой тушкой вырывается из облепленных слизью пальцев.

– Не-е-ет!

Это восклицание Марии-Хосе, которая искренне жаждала подержать аксолотля в собственных руках и препроводить в лабораторию. Теперь она готова придушить неуклюжего американца.

– Черт! Черт! Черт! Эми, выключи камеру, наконец!

Они прощаются в аэропорту перед стойкой регистрации. Сальвадор пожимает руки Эмили и Майку Шнайдерам и оставляет в ладони девушки маленькую фигурку из дерева. Темно-коричневый аксолотль[4 - Аксолотль (на языке науаль произносится «ашалотль») – личинка амбистомы, способная жить и размножаться в неотенической форме. Вечный подросток амфибии. Действительно способен «возрождаться», отращивая утраченные органы.] с тонкими поджатыми лапками и изогнутым хвостиком, через который пропущено металлическое колечко.

– Я забыла спросить. Как твое имя?

– Сальвадор-Хосе-Мария.

– Нет, индейское имя.

О, женщины! Она знает и улыбается понимающе и загадочно.

– Кецаль. Это птица. Или кто-то в перьях.

Эми цепляет подарок к рюкзачку и неожиданно чмокает смущенного юношу в щеку. Тот торопливо прощается и исчезает в толпе.

Пусть День Благодарения случился без индюшки, но зато с… кем-то в перьях. Эми почему-то легко и весело, несмотря на быстрое прощание вчера – с вечно юным аксолотлем, сегодня – с его молодым двойником. Она поправляет камеру и вприпрыжку догоняет отца.

Он опять затаился под корнями и ждет, не мелькнет ли перед носом зазевавшаяся рыбешка. Ему не нужно ее видеть, достаточно легкого движения воды. Охотник не хочет стать добычей, как две луны назад. Он чуть не растерялся, когда его схватили ужасно горячие руки Бесхвостого. Теперь опять растить слизь, лапу правую повредил – придется не двигаться лишний раз. Нарушение равновесия – ужасно.

Со стороны берега что-то слышно.

– Ашолотль…

При свете луны мальчик протягивает ему на ладони ужасно вкусных червяков. Они красные, пахнут землей и извиваются так аппетитно, что его тональ срывается с места и задевает поверхность воды. Голова огромного пернатого змея высовывается из озера, капельки разлетаются облаком брызг с пушистых тройных «перьев» по обеим сторонам разинутой пасти. Он улыбается.

– Полетели?

Над извилистыми каналами древнего озера Шочимилько в благоухании красных цветов летит пернатый змей с маленьким всадником между крыльев и пугает бабочек своей улыбкой.

Тим Яланский

Гуппи, любовь и конец детства

– Я-я-ярик! – донёсся звучный бабушкин голос.

Звякнула оконная рама, задвигались тени виноградных листьев. Ярослав отодвинулся от дырки в стене, спрятался от пятнисто-знойной улицы, от бабушкиного голоса и укоров, что не выполнил поручения и сидит в подполе.

Он честно пошёл в хлебный за французским и половинкой ржаного, но Витька из третьего подъезда как раз собрался на рынок за мотылем для гуппи.

Витьку вчера подстригли, из короткой чёрной щетины торчали лопоуши, а солнце обожгло оголившуюся шею до клубничности. У него не бывает, как у Ярика, леопардовых веснушек, не повезло чуваку. Зато есть разноцветные рыбки породы гуппи.

Рыбы – это скучно. Маленькие «глуппи» плавают и плямкают губами с недовольно опущенными уголками. Тронешь пальцем стекло – даже не глянут. Ерунда одна.

А вот рынок – интересно. Волшебное место для любого мальчишки или девчонки. Птичий рынок – попугайчики, жёлтые, как лимоны, и зелёные – зеленее яблок! – такого цвета неведомые фрукты в джунглях. Безмятежно спят вповалку крыски – белые и с серыми спинками, дёргают носиками и видят во сне тихие норы, а не жаркий шумный базар с жестяными тентами. Толстые кролики тычутся мордами в прутья клеток. Важно разгуливает петух с маслянисто-зелёным хвостом – вот бы таких перьев пучок! Шуршат в углах ящиков морские свинки. А уж котят и щенков – настоящих, породистых, только без документов, потому за сущие копейки – десятки! «Возьмите щеночка!». Их немного жалко, ведь если хозяева продают, то, наверное, собачьи мамы грустят.

В ряду аквариумов пахнет водорослями. Продавцы кучками болтают и пьют пиво, солнце проникает в дырочки тентов, преломляется в прохладных водных витринах. Пластиковые и глиняные крепости для дна – вот бы такую, но побольше, чтоб выстроить солдатиков – и в бой! А ещё – череп и кости, маленькие, но как настоящие. Завести себе аквариум и напустить туда кораблей, а ещё на дне устроить тайник.

Мотыли – это мелкие кирпично-красные червяки. Копошатся массой, размазанной по клеёнке. Вроде бы ничего особенного, даже не дождевые черви, а если подсунуть нескольких Катьке – то-то визгу будет!

Пакет с мотылем надо поскорее домой, в холодильник! Ярик мчится вприпрыжку рядом с Витькой – словно гонцы, что доставляют срочную депешу. Длинноногий, худой, как солёный бычок, Витька, обгоняет собственную тень, и Ярик летит за ним сквозь кисельную жару, отбивает кроссовками ритм, пропускает зной сквозь себя – солнце не мешает, ведь он сам рыжий, огненный суперчеловек! Замешкался возле дверей гастронома, но махнул рукой – помрут же мотыли!

Глупые рыбки втягивали в себя красноватых червей, жабры надувались и дрожали. А потом случилось то, что случилось. Ярик не понимал, как это – пожалеть нескольких мотылей, чтобы подшутить над Катькой?

Платье на лямках, веснушки под панамкой, надутые губы.

– Я обещал, что буду защищать её, – сказал Витька совершенно серьёзным голосом. Его длинное и худосочное лицо приобрело воинственное выражение – даже тёмный свежестриженый чуб встопорщился, губа смешно оттопырилась, а лопоуши стали малиновыми, как свекловичная ботва.