Продавец времени

Движение прямо перед ним, блеск глаз и короткое дыхание. Юноша улыбнулся уголками губ и спрятал соль за пазуху. Выдохнул с облегчением:

– Привет, Малюта. Чего не спишь?

Он вытащил склянку с солнцем и поднял ее над головой – в блеклом кружке дневного света показался плохо одетый паренек ростом не выше болотной рогозы: волосы всклокочены, на ногах – простые лапти, рубаха до пят, подпоясана кушаком, тощие плечи выглядывают из ворота. Паренек недобро оглядывался вокруг. Отряхнув руки, словно испачкал их в придорожной пыли, сплюнул на обочину:

– Тебя встречать пошел, как чуял, что подмога потребуется.

Лесьяр прищурился. Подбоченясь, рассмеялся:

– Как учуял, что не путевым ходом иду? Разминуться могли…

Паренек отмахнулся, поравнялся с юношей и пошел дальше, в сторону дома.

– Чего не догадаться, все твари лесные уже знают, что мару кладбищенскую несешь, водяной рубеж перешел… – паренек посмотрел с осуждением: – Совсем не бережешься, хозяин…

– Да прекрати… Коли я б берегся, и ты бы погорельцем был, так и мыкался бы у пожарища, – аптекарь деловито направился вперед.

Тот, кого он назвал Малютой, добавил шаг, чтобы не отставать, посмотрел с опаской на корзину Лесьяра. Покачал головой, не одобряя затею юноши.

– Но пришел ты вовремя, – аптекарь улыбнулся. – Тварь эта, как поняла, что я обычной тропой иду, так свору свою звать начала, а у меня что соли, что света – на один укус осталось. И твари эти все ближе. Думал, придется тика?ть…

– Пришлось бы, – вздохнул Малюта.

– … если бы ты своим домашним теплом их не разогнал.

– Так на то я и домовой, верно? – Малюта шмыгнул носом и еще раз на всякий случай оглянулся – в кустах светились зеленым злые глаза, следовали за ними, но уже на расстоянии, не приближались к хозяину. Домовой подумал: «То-то же.

5

Мары так и следовали за ними до самого крыльца, хоть и за ограду ступить не решились – там Малюта вовсю хозяйничал, наследил-натоптал, насыпал соли по углам, да словом крепким запечатал. Покосился на тварей, притворяя за хозяином дверь:

– Не уходят… – пробормотал озадаченно и посмотрел на Лесьяра.

Тот пожал плечами, поставил корзину к стене, сбросив на скамью рядом дорожный плащ и небогатые пожитки. Отозвался безучастно:

– Знамо дело, сестру будут караулить, вдруг сбежит…

– А скопом не навалятся? – он окинул придирчивым взглядом небольшой круглый, словно лепешка, дом аптекаря: стол с широкими, удобными для работы лавками, три окна на юг, печку с высокой трубой в центре дома, еще одну – плоскую и длинную, словно разжиревший дождевой червяк с раззявленной голодной пастью, ряды полукруглых ниш с плотными холщевыми занавесками, за которыми прятались короба с кристаллами и крохотные ступки для измельчения ингредиентов, точные серебряные весы и гирьки различных форм – истинное богатство хозяина. С опаской покосился на ряд крохотных оконец под потолком в «жилом» закутке: он был сооружен вторым ярусом вдоль восточной стены дома и держался на крепких сваях, вколоченных в пол. На потолке, на перекрестных балках – пучки трав да связки разномастных склянок со снадобьями, вряд ли они задержат кладбищенских тварей. Домовой задержался взглядом на подполе, припоминая, давно ли в нем проверял охранные печати. Выходило, что недавно, но не грех в такой вечер и проверить.

От Лесьяра его внимательный взгляд не ускользнул, хозяин хмыкнул:

– Так и позаботься, чтоб не навалились, – посоветовал.

Юноша, сбросив с плеч дорожную накидку, уже методично распаковывал вещи, вытаскивал из мешка и расставлял по нишам привезенные от погоров кристаллы волшебной Соли – те, что взял с собой, взобравшись на невысокую лестничку, подвешивал под потолком снадобья, попутно проверяя на запах или вкус те, что уже были давно закреплены под потолком – какие-то снимал и передавал домовому, какие-то оставлял висеть на прежних местах. По дому медленно растекался пряный аромат, густо окутывал своды, упираясь в воздуховод большой печи. Малюта, если бы присмотрелся, то увидел бы зеленовато-сизые языки пропитанного травами воздуха. Но домовому было не до этого. Он нервничал.

– Так я что, я все запечатал, как обычно, – бормотал Малюта. Переданные хозяином пучки трав, бережно, чтобы ни одна веточка или цветок не осыпались, положил на стол, на заботливо приготовленную холщевую тряпицу.

Лесьяр тем временем осторожно достал из-за пазухи сверток. Переставив стремянку правее от входа, в самый тайный и темный закуток за жилой зоной, он положил тряпицу поверху балки, под самую кровлю. Проверил, ладно ли лежит, и, оставшись доволен, спустился вниз, отряхнул руки. Малюта понял движение хозяина, поднес ему крынку с ключевой водой. Лесьяр жадно испил воду, несмотря на то, что от ее ледяной свежести сводило скулы, вернул опустевшую крынку домовому. И кивнул на притихшую в коробе мару:

– Вижу, не одобряешь мою находку…

Малюта вздохнул. Он суетился у печи, вынимал из устья котелок с ужином: несмотря на небольшой рост, сила у домового была недюжинная, да и ловкости не занимать. Едва он приоткрыл крышку котелка, от стола потянуло тушеным мясом, тыквой и гречей. Лесьяр понял, до какой степени он голоден. Споро вымыв руки и умыв лицо за загородкой, он направился к столу. Домовой уже придвинул к нему глубокую тарелку с нарезанным крупными ломтями хлебом, крынку с водой и миску, доверху наполненной мясом. Аптекарь щелкнул языком от удовольствия, заметив мелко порезанные корешки, которые он принес на прошлой неделе из Большого Аркаима – запарившись, они добавили кушанью незнакомый пряный аромат, чуть островатый вкус, от которого жгло на языке и в гортани.

Юноша, не пытаясь продолжить разговор, принялся за ужин. Ел обстоятельно, не торопясь. Брал ломоть хлеба, отламывал еще теплую, спелую мякоть и окунал в бульон, дожидаясь, пока хлеб впитает в себя красновато-золотистую жидкость, отправлял ее в рот. Он не смотрел на домового, знал – тот забрался на припечье и наблюдает за ним, ждет, когда насытится и подобреет.

– Не дают тебе покоя те жилы золотые? – спросил, наконец.

Услышав голос Малюты, Лесьяр усмехнулся. Но промолчал, продолжая неторопливую трапезу. За окном, далеко в поле, подвывали мары, те, что посмелее, скреблись о калитку, не решаясь переступить отмеченную домовым границу. Аптекарь подавил вздох – спать ему сегодня точно не придется.

– Говорю тебе – забудь, хозяин, не к добру это, – горячо продолжал Малюта. Его взгляд горел. И без того взъерошенные волосы, казалось, встали дыбом, а в чертах появилось что-то звериное, злое.

– А что к добру? – Лесьяр вскинул голову, посмотрел на домового строго. Тот сразу сник. – Вот ты говоришь, не к добру это, я а думаю обратно: потому твари эти так берегут секрет жил золотых, что сами владеют им незаконно.

Малюта вытянул шею, посмотрел округлившимися глазами:

– О чем это ты?

Лесьяр отодвинул пустую миску, положил локти на стол. Он какое-то время молчал. И в эти несколько мгновений было слышно, как бьется сердце домового, как сипло дышит мара в коробе – оба в ожидании его слова. Слышал, как потрескивают уголья в остывающей печи. Посмотрев в настороженные глаза домового, юноша наклонился вперед:

– О том, что крадут они их… у нас крадут, у людей…

Малюта тряхнул лохматой головой, пригладил в задумчивости загривок, лицо стало растерянным.

– Никак не возьму в толк, о чем толкуешь, – пробормотал, хоть по глазам ясно было – все он понял.

Аптекарь криво усмехнулся:

– О том, мил-друг, что Силы все меньше. Небось, и сам ведаешь… Князь сказывал, на наш век хватит, а дети уж вовсе без нее останутся. Что тогда? Поворотные камни замолчат. Заповедные тропы невидимыми станут. Целые страны опустеют, города сойдут с лица земного, потому как не будет к ним ни тропы, ни дороги. Но и того мало: все знания наши уйдут. Что я, аптекарь Лесьяр Городец, сто?ю без Силы, ежели на ней вся моя работа зиждется? Все мои снадобья… – он беспомощно развел руки, – все мои секреты окажутся просто… травами.

– Не хочешь ли ты…

Малюта осекся. Уставился на хозяина со смесью испуга и восторга. Лесьяр, поймав его взгляд, удовлетворенно кивнул, выпрямился и зачем-то переставил пустую миску:

– Именно о том и толкую, Малюта. – он ударил кулаком по столу, заговорил хоть и тихо, но зло. – Твари эти кладбищенские нашу Силу воруют и ею живут, – он ткнул пальцем воздух в направлении притихшей в коробе мары. Та, словно почувствовав жест, робко пошевелилась. – От того они постоянно трутся у жилья, от того лучше сгорят заживо, чем раскроют свой секрет… Но я близок, как никогда близок, к тому, чтобы раскрыть их тайну.

Мара внутри издала звук, похожий не то на плач, не то на смех, но не проронила ни слова, снова затихла, вслушиваясь в разговор.

Лесьяр встал, решительно пересек комнату и оказался в закутке, служившем ему мастерской, вытащил из-под лавки высокую и круглую в основании клетку. Ее кованные прутья перевивались так плотно, что оставляли небольшие, размером не больше куриного яйца, просветы. Открыв дверцу, аптекарь придвинул клетку к узкому рабочему столу, стоявшему у стены, в темном закутке, спрятанном от посторонних глаз плотной занавесью, подбитого оленьей кожей. Отодвинув занавеску, юноша убрал с рабочего стола хрупкие горелки, небольшой сундук с пустыми склянками для снадобий и солей, очистил от накопившейся за время своего отсутствия пыли. Малюта, заметив последнее, заметно покраснел, дернулся, чтобы исправить оплошность, но остановился, как вкопанный, увидев, что хозяин сделал дальше. На остроносом лице домового застыл ужас и отвращение.

А Лесьяр достал с полки тонкие ветки полыни, положил рядом с собой и, открыв клетку, положил ее на бок на стол, отодвинув от края. А на этот самый край поставил короб с кладбищенской марой и тоже положил его на попа? так, чтобы крышки короба и клетки совпали. Приоткрыв короб, он ударил по дну, заставив мару зашипеть:

– Выходи! – велел.

Мара, не подчинившись, забилась в угол короба – Лесьяр чувствовал ледяной холод от стенки и тяжесть. Предупредил:

– Хуже будет.

– Хуже не будет, – мара дышала тяжело, отрывисто и со свистом.