В халате Обломова

© Михайлова Е., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

Нина должна была сказать это четко, логично, без эмоций. Она хотела найти такие слова, которые разрушили бы эту мягкую, рыхлую и непреодолимую преграду между ними. Помеху любому пониманию. Но все разбивалось об ее отчаяние. Нина смотрела на него глазами в пелене злых, горячих слез и кричала. Громко, некрасиво, неприлично кричала:

– Ты спрашивал, почему я не спешу домой после работы? Ты обижаешься, когда мне хочется говорить с другими мужчинами? Ты третий день молчишь из-за того, что я поехала на день рождения к Вадиму? И ты один прав, а я всегда виновата? Так я тебе объясню. Я наконец все тебе объясню, чтобы ты больше не мучился. Я смотрю на тебя и не вижу человека, я вижу бесцветное, бесформенное пятно. Я хочу всех мужчин, потому что не хочу тебя. Меня давно тошнит при мысли о постели с тобой. И я хватаюсь за внезапное желание к случайному прохожему, потому что в этом мое женское спасение. Нет, я не бегу отдаваться каждому. Я просто понимаю, что я не больна, что я по-прежнему полноценная женщина. Но нет рядом со мной мужчины. У тебя нет пола…

Голос Нины обрывается, сбивается на визг и плач. Она понимает, что все бесполезно, ярость расплывается в безнадежности. Она же не выгонит Александра. Ему некуда и не к кому идти. Она нанесла ему самый страшный удар: по мужскому самолюбию, но не разбудила ни протеста, ни злости, ни желания ответить такой же жестокой откровенностью. Он просто сжался, побледнел, он прячет свои светло-голубые глаза и держит сжатыми мягкие губы, чтобы они не дрогнули, старается, чтобы подбородок не прыгал, как у обиженного ребенка. Этому мужчине скоро тридцать восемь лет.

Нина, остывая, видит сразу все: его лицо, почти красивое, его фигуру, статную и почти мужественную, его сильные руки и ноги и нелепый рыхлый живот, как от другого человека. Когда-то она влюбилась во все это. Ей показалось, что она встретила идеал мужчины. Она видела в нем силу и нежность, четкий ум и способность все пропускать через сердце. Она искала в Александре надежную опору, заботливого мужа и вечного любовника. Теперь ей понятно, что в нем она увидела всего лишь намек на все это. Она полюбила свою надежду. А природа ее обманула. Ей, беспечной природе, не хватило терпения на последний штрих для создания идеального мужчины. Она оставила все как есть. Лицо открытое, приятное, доброе и умное, но нет в нем ни выразительности, ни мужественности. Когда он смотрит на Нину, кротко, виновато, неуверенно, это лицо ни мужское, ни женское. Оно кажется ей бабьим – так она называет отсутствие человеческой сути, морального стержня. Его крупное тело, которое ничуть не хуже известных мужских скульптур, его теплое, родное тело, так же лишено жизни, как тело каменного Аполлона. И только мягкий и беспомощный живот принадлежит живому человеку, он и есть характер и суть Александра. Это Обломов. Он добрый, неглупый и совершенно беспомощный. Он – камень на шее женщины, обманутой его внешней привлекательностью, бархатным баритоном, хорошим вкусом, образованностью.

Нет настоящей доброты в том, кто не способен на ненависть и протест. Нет большого ума в том, кто не отвергает ничью глупость. Нет рядом мужчины, если он сознательно и подсознательно кутается в уют своего эгоизма, дремлет в теплоте обжитой лени, укрывается от всех жизненных невзгод своим халатом и юбкой жены. Это Александр нашел в Нине опору и защиту. Возможность оставаться вечным ребенком. Он видит в ней няньку и мамку, уничтожая женщину. Он даже не ревнует, он просто боится, что она захочет понянчить кого-то другого, бросив его на произвол судьбы.

А у Нины каменеют скулы и напрягаются мускулы. Ее губы утратили цвет, а грудь полноту. Она, кроме шуток, боится, что ей придется бриться. И она сказала правду. Ее тошнит от мысли о близости с мужем. Это бывает все реже и реже, но для того, чтобы испытать оргазм, Нине нужно все ее воображение. Скромное и, к сожалению, совсем не распущенное воображение. А потом… А потом она старается побыстрее уснуть. Она чувствует себя насильником, который надругался над ними обоими. Вот до чего ее довел почти красивый и почти умный муж, близость которого она ощущает, как прикосновение бесформенной медузы.

Нина смотрит на Александра долгим взглядом, пытаясь ощутить хотя бы жалость, это было бы спасением для них обоих, наверное. Но жалости нет. Нет ничего даже похожего. Она чувствует только раздражение и усталость. И обреченность. Нина быстро уходит в кухню, чтобы занять себя чем-то необходимым и привычным. И там встречает прямой взгляд дочери. Светло-голубой взгляд, как у Александра. Только в этом взгляде есть и осуждение, и обвинение, и вопросы, на которые она пока не может ответить.

Кате пятнадцать лет, она похожа на отца и внешностью, и флегматичным, задумчивым, особым характером. Но она становится девушкой. И в ее варианте этот характер не отсутствие пола, а наоборот, нежная, пленительная женственность.

Нина прерывисто вздыхает. Вот оно, оправдание всему и компенсация за все.

– Извини, дочка. Я просто зверски устаю на работе. На ком мне срываться, если не на папе? Он у нас такой терпеливый, он мне прощает все. Ты же знаешь. Мы потом с ним все по-другому обсудим, договоримся. Я попрошу прощения. Ты мне веришь?

– Я тебя люблю, – строго говорит Катя. – И папу тоже. Но если ты будешь и дальше так его обижать, я не стану молчать. Мама, я отвечу тебе так, как ты говорила с ним. Ты понимаешь? Он не может, а я смогу.

– Понимаю, – печально говорит Нина. – Ты выросла.

И с того дня жизнь семьи помчал ветер, как перекати-поле. Взрослела и становилась самостоятельной Катя. Мирилась со своей судьбой Нина. У нее выросла красавица-дочь. И муж у нее лучше, чем у многих. Не пьет, не бьет, не гуляет. С таким не страшно встретить старость.

Только Александр старости не дождался. Он умер во сне так же незаметно, как жил. И Нина горько оплакивала его над могильным холмом. А Катя сурово отворачивалась от матери, смотрела на портрет отца без слез, только горькая морщинка появилась на ее лбу. Ей удалось то, что оказалось не под силу Нине. Она чувствовала и жалела бедное, слабое и нежное сердце отца. Такое непрочное, ненадежное, как выяснилось, сердце. Оно не вынесло нелюбви Нины. Не зря они так похожи внешне – отец и дочь.

Через пятнадцать лет после разговора с матерью на кухне Катерина Болковская сидела на подоконнике своей новой квартиры, кутаясь в огромный пушистый банный халат. Накануне вечером Катя отметила свой тридцатилетний юбилей. Заказала столик в ресторане, пригласила маму, одну подругу с мужем, другую без. В таком составе они посидели, перепробовали, как школьники, все самые вкусные блюда, что-то вспомнили, посмеялись, погрустили. Катя отвезла маму в их старую квартиру, сама приехала сюда. Мама подарила ей эту однушку к двадцатилетию и к свадьбе. Именно мама, а не муж.

Георгий любил Катю, наверное. Он не хотел с ней расставаться даже на день, он восхищался ею как женщиной, он был без ума от их секса. А Катя, вынырнув из-под волны первой и бурной страсти, вдруг увидела рядом с собой совсем не родного человека. Катя не находила в нем ни доброты, ни великодушия. Она даже ума в нем не находила, оказавшись в замкнутом пространстве скоропостижного брака. Потерпела немного и сказала ему о том, что они совершили ошибку. Зов плоти приняли за родство.

Георгий не просто не понял. Он устроил из выяснения отношений короткий и уродливый ад. Катя сумела его оборвать, использовать свои козыри для быстрого развода. Ей хватило мужества и решимости выгнать его из квартиры, несмотря на нытье о том, что ему некуда идти. И в этой борьбе ей помог опыт родителей, которые отмучились в плену так называемой семьи, как узники одной камеры.

Одиночества Катя не боялась. Для нее именно одиночество – залог свободы. Гарантия личной неприкосновенности.

Виктор приехал ее поздравить почти ночью. Он работал допоздна и без выходных. Он всегда был взвинченным, прокуренным, истосковавшимся. Он был чужим мужем, рвался изо всех жил, чтобы обеспечить нормальную жизнь жене-домохозяйке и двум постоянно болеющим детям. В Катю влюбился, увидев ее на улице. Был привязан безнадежно, жестоко и тоскливо. Он постоянно думал о том, что не удержит ее, потому что никогда не оставит семью. Вот он был и добрым, и умным. И таким порядочным, что Катя была готова на любые жертвы, лишь бы не нарушать его жизненный порядок. А папины гены шептали ей, что это и ее наиболее комфортный порядок. Ее мужчина отдает ей главное: любовь и страсть. А все жизненные проблемы решает где-то там, в семье, которую для проблем и создают.

Катерина сама с собой совершенствовала папину схему существования. Лень, возведенную в абсолют, неприступные границы личной свободы, отношения на уровне высокой дипломатии – без обид и претензий.

И только в сумасшедших ночных встречах все это начинало казаться дикой ерундой – и личная свобода, и комфортная дипломатия, и высокий устав безусловной порядочности, и даже Катина лень. Они так торопились насытиться друг другом, насмотреться, налюбоваться, что почти никогда вместе просто не сидели за кухонным столом. У них не было ни общих обедов, ни общих ужинов и завтраков. И когда Виктор отрывал себя от нее в прихожей, Катя плелась в остывающую постель не как заласканная любовница, а как жертва стихийного бедствия. Следы поцелуев горели, как живые раны. Тело ныло и скулило, оно не было таким разумным, как Катин мозг. Оно тосковало по тому, кто ушел к законной жене досыпать эту ночь.

Катя протянула по длине солнечного луча голую ногу, распахнула полы халата. Ее нежная, гладкая кожа теплела, млела и отливала атласом. Кожа у нее, как у бабушки Розы, безупречная, без волоска на руках и ногах. Как говорил их домашний врач, это признак совершенной женственности, полная победа женских гормонов. Такая странная генетическая предопределенность истребила силу и характер ее отца, видимо. Победа не тех гормонов. Роза была папиной матерью. Катя надеялась, что с женским организмом такой беды не случится. Женский ум справится даже с диктатом гормонов.

Она сладко зевнула, потянулась, потеряла тапок, попыталась придвинуть его к себе пальцами ноги, но он лишь отодвинулся дальше. Катя поднялась с подоконника и пошла в одном тапке по теплому полу. Она никогда не делала лишних движений. Это было почти религией.

Ее маленькая и очень красивая кухня – что-то среднее между уголком умной цивилизации и живописной каменной пещерой, – была уже залита солнцем от пола до потолка. Катя даже ахнула, приоткрыв свой крупный, полногубый рот. Она потянулась за банкой с кофе, потеряла свой безразмерный халат, переступила, отбросила второй тапок и начала готовить завтрак.

Этот процесс раздражал ее бывшего мужа Георгия. А мама обожала наблюдать за тем, как в каждом движении дочери сливаются и сотрудничают несоединимые, казалось бы, мотивы. Катя была крайне чистоплотна, патологически ленива и любила вкусную, заботливо приготовленную еду. И постоянно управляла своим сложным набором желаний и инстинктов. Это было на уровне научных открытий. Не протянуть лишний раз руку, не нагнуться только по одному делу, не открыть холодильник ради одного продукта. Упавшее на пол полотенце Катя не поднимала, она ногой его придвигала к маленькому баку, который открывался сбоку при нажатии педали, и полотенце улетало с ноги точно по назначению. Чистое полотенце спускалось с антресолей-лифт, занимало свое место, как дрессированное. И так было во всем.

Катя выпила кофе после вкусного омлета, который у нее никогда не был одним и тем же. Добавками могло служить что угодно, и всякий раз получалось здорово. Отправила тарелку и чашку в посудомоечную машину. Придвинула халат ногой к ванной, там у него свой бак. А сама сняла с вешалки другой халат. В этом главная особенность Катиной квартиры: по всему периметру – кованые вешалки на стенах из черного металла с белыми коваными же розами. Это для халатов.

В ванную Катя приходила после завтрака. Это было главным удовольствием утра. Катя нежилась в теплой воде и умудрялась лежа принимать контрастный душ. Таких открытий у нее было сколько угодно. Все, что рекомендуется, только в самом щадящем и комфортном варианте. Лежа. В ванной ее настигли сладкие воспоминания о прошедшей бессонной ночи, тело вписалось в негу, истому, как в единственно возможную для него среду обитания.

К зеркалу на туалетном столике Катя села серьезно, сосредоточенно. Это важное дело. Все зеркала у Кати двусторонние, с увеличивающей стороной. Она рассматривает свое лицо придирчиво и отстраненно, как контролер качества. Катя видит только фрагменты и только несовершенства. Морщинка, пятнышко, припухлость. Серьезные и непоправимые недостатки обходит взглядом: что с этим поделаешь.

К самым большим дефектам внешности Катя относила свой крупный рот с полными, розовыми губами. Она с детства считала непременным атрибутом женской красоты рот сердечком, как у сказочных принцесс. Полная нижняя губа и красиво вырезанная верхняя. А у нее верхняя была даже полнее нижней. Это придавало лицу капризное и высокомерное выражение. Мальчики в школе, правда, с ума сходили, описывали Кате ее красоту, особенно губы, зовущие поцелуи. Но что они понимают! Из-за такого рта Катя никогда не пользовалась губной помадой: краска делала ее лицо вызывающим, порочным и вульгарным. И глаза Катя не подкрашивала. Хотя ресницы у нее слишком светлые, и брови чуть золотятся. Но стоит немного провести тушью, как нежный и спокойный светло-голубой взгляд становится острым и нечистым.

– В этом все дело, – говорила мама. – Ты помешана на своей чистоплотности. Нормальные женщины просто красятся, чтобы стать ярче, а ты постоянно моешься. Как кошка. Надо же, как повезло с внешностью: ты родилась такой яркой, что сама себя испортить не можешь.

День лег солнечным пятном у Катиных босых ног. Впереди серьезная работа. Катя журналист, ей нужно сдать большой проблемный материал. Больная история, жестокие факты, Катя собирала их больше месяца. Потом сделала паузу, чтобы немного отстраниться, успокоить возмущение и гнев. Писать нужно, когда нервы и мысли под контролем, когда все на своих местах. Но перед этим необходим еще кусочек воли и безмятежности, еще капелька теплого уюта. Нет ничего слаще дневного сна.

Сон Катя проживала между двумя объятиями Виктора. Он был в ту минуту, когда ее качнула первая волна, она его ощущала каждым кусочком кожи. Но вдруг потеряла, потом искала и мучилась, потом счастливо задышала опять, влетев в его горячие ладони. А в одиноком промежутке она чего только не насмотрелась. Катя не забывала ни одной детали своих странных и ярких снов. В темной комнате скорбно и величественно сидела ее подруга Марина в черном платье. И Катя не могла справиться с сонной печатью на губах, не могла узнать, что случилось. А случилась большая беда. Но Марина уходила, Катя видела ее прямую и строгую спину, но не могла догнать.

Потом открылась дверь ее квартиры, вошли жертвы – герои ненаписанного материала. Они ждали от нее спасения. А Кате стыдно было признаться в своей слабости. Она не сделала чего-то самого главного. Она вырвалась из квартиры, она с кем-то спорила, кому-то даже угрожала. Она должна была выйти на окончательную, безоговорочную свободу. И там узнать правду. Но ей все мешали пробиться к двери. И Катя открыла чей-то забитый всякой дрянью холодильник и попыталась выйти через него. Сон был хороший: у нее получилось. Она оказалась в пустом и темном дворе. И увидела уходящую фигуру Марины. Над головой Марины встал молодой месяц, как корона. Но Кате опять помешали догнать подругу. На пути вдруг оказалась высокая фигура мужчины с метлой. Он был странно похож на министра иностранных дел. Он грустил, жаловался и рассказывал о любви к своей дочери.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.