– Ты знаешь, следователь у нас, по-моему, «не Копенгаген». К тому же служебного рвения не заметно. Со мной вообще не хочет общаться. Считает, что я от нечего делать интересуюсь разными преступлениями. Ты не мог бы как-то…
– Я бы как-то мог. Просто я сейчас в Новосибирске. Дело сложное, не на пару дней.
– Вот уж точно говорят: пришла беда – открывай ворота. Нашелся приличный человек, так ему в Новосибирск понадобилось.
– Работа, Олег. Я этим делом занимался до того, как ты ко мне обратился. Но не отчаивайся, я тебя прошу. Нет пока никаких оснований считать, что специалист по проламыванию черепов имеет отношение к исчезновению Оли. Мне даже страшно тебе говорить, но мне нужно еще недели две-три.
– Ты что?!
– Олег, я приеду и сразу найду человека, который по-настоящему начнет искать информацию. Продержись. Как там парень, который так спешил сбежать от земных трагедий?
– Ничего. Занимается лечебной физкультурой. Когда настроение поднимается, говорит, что землю перевернет в поисках Оли.
– Может, землю даже и не понадобится. Но спрашивать у каждого: что видел – что слышал – необходимо. Теперь нужно собирать информацию и по другим жертвам.
– Ты все-таки считаешь, что эти события связаны?
– Я считаю, что нужно искать.
* * *
Бабу Валю, как называли соседи мать Виктора, все считали придурковатой. Она сама подыгрывала им, прикидываясь глухой, слепой, хотя хорошо видела, слышала и многое замечала. Она знала про погреб сына. Она следила за ним, когда он выносил в белой простыне то, что могло быть только человеком. Мертвым человеком. В это утро она поднесла к окну куртку Виктора, в которой он всегда ходил на работу. Сегодня он почему-то надел старый плащ. Да, куртку пора бы постирать. Воротник, манжеты залоснились. А это что за бурое пятно? И еще одно? И еще?
Баба Валя не смогла бы ответить на вопрос, любит ли она сына. Просто привыкла. Хочет, чтобы их жизнь хотя бы казалась спокойной и приличной. Такой она и казалась. Но мать знала, что ее сын способен на все, после того как он вынес и положил в багажник нечто, завернутое в белую простыню.
Довольно долго все на самом деле было спокойно. Но теперь она каждую ночь слышит, как он украдкой уходит из дома. Возвращается под утро. У нее бессонница. Она вывернула карманы куртки и нашла чек на крупную сумму. Прочитала. Таких продуктов он никогда в дом не приносил. Что задумал на этот раз? Чем это кончится?
Когда-то она хотела внуков. Сейчас она хочет одного: чтоб Виктор не сотворил большой беды. Она хотела просто дожить свою жизнь и умереть, как человек. Она налила в ванную воду, добавила стиральный порошок и замочила куртку.
В магазине все только и говорили об убитом мальчике и недобитой старухе. У Виктора похолодело сердце, когда он узнал, что Вера Михайловна жива. Он разговорил какую-то ее соседку, узнал номер больницы и позвонил в хирургию.
– Жить-то она будет? – спросил он у сестры с бесконечной тревогой в голосе.
– Мы не можем пока ничего прогнозировать. Состояние очень тяжелое, – сказала ему сестра. – А вы кто ей будете?
– Сосед. Она одинокая, но мы все так за нее переживаем.
– Понятно. Только вы уж скажите другим соседям, чтоб нам каждые пять минут не звонили. Договаривайтесь между собой и звоните раз в день. Мы должны больных людей выхаживать.
– Хорошо. Обязательно, – ответил Виктор. И позвонил в этот день еще три раза. Ему везло: сестры подходили разные.
По поводу покушения на жизнь Веры Михайловны приходил к заведующему отделением совсем не тот следователь, который вел дело Оли Волоховой. Он поговорил о том о сем, прощаясь, заметил:
– Уверен, что ей голову проломили из-за трехсот-пятисот рублей. Кошелька-то не нашли, а у магазина была. Сейчас за сотню убьют.
– Вам виднее, – угрюмо сказал хирург, который много часов провел в операционной, восстанавливая кости черепа учительницы, когда-то учившей его сына.
* * *
Оля нашла в погребе старую, проржавевшую гантелю, часами поднимала ее то одной рукой, то другой. Затем какой-то проволокой стала прикручивать ее к ногам и поднимала их как можно выше. Эти упражнения она прекращала, лишь чувствуя, что теряет сознание от усталости. Она съедала все, что приносил Виктор, иногда даже разговаривала с ним. С одним не могла справиться: с его ночными визитами, объятиями, содроганиями страсти. Она боялась, что попытается его убить, не набрав достаточно сил. В своих бесконечных диалогах с самой собой она произносила это слово – «убийство», и оно не казалось ей чем-то немыслимым, невероятным. Ей, нежной, гуманной, любящей, еще ни разу в жизни не испытывавшей злобы. Значит, бывают такие обстоятельства, когда человек не может смириться с ролью жертвы.
Вот он идет. Поскольку еду он уже приносил, значит, наступила ночь. Оля быстро прыгнула на свою доску: теперь на ней лежал тонкий тюфяк, и укрывалась девушка старым войлочным одеялом.
Виктор страстно погладил ее лицо с плотно закрытыми глазами. Оля сделала вид, что проснулась. Он разделся и лег рядом. Ее тело протестовало, бунтовало, отторгало его, но она, сжав зубы, терпела. И вдруг вспомнила Никиту, его лицо, руки, ноги. Когда она таяла в его объятиях… Виктор что-то почувствовал. Он прижал ее так крепко, что она не могла дышать. Она открыла глаза и встретилась с его пристальным взглядом. Какая ужасная ошибка! Ему показалось, что она ответила на его страсть, и теперь он будет этого требовать всегда.
– Мне нечем дышать, – попыталась она освободиться. – Я целые сутки задыхаюсь в этой дыре.
– Если будешь себя вести, как сегодня, стану выводить тебя по ночам подышать, – великодушно пообещал он.
Оказаться на улице? Она же может от него убежать! Сердце Оли забилось легче и быстрее.
Глава 9
Никита вернулся из больницы домой, и собственная квартира показалась ему чужой: сюда больше не приходит Оля. Он позвонил ее маме. Мария сказала, что из милиции новостей нет. Олин отец нанял частного детектива, но тот пока в отъезде – занимается другим делом. Никита почувствовал себя полностью раздавленным. Он не может нанять другого сыщика. У него нет денег, связей, у него была только Оля, и он ее потерял. Он пробормотал Марии слова надежды и стал нервно ходить по комнате. Надежда! Надя! Она готова возить его по миру, а ему нужен только детектив! Он набрал номер.
– Никита? – сразу узнала и очень удивилась она.
– Да, здравствуй. Нам бы поговорить.
– Говори свой адрес, я сейчас приеду.
– Да что ты! Я сам. Скажи, куда.
– Ты что, забыл? Врач велел тебе как минимум неделю сидеть дома. Я буду возить тебя на лечебную физкультуру и консультации к психологу.
– Да ты что! Ни в коем случае!
– Никита, о таком не напоминают, но если бы не мы с мамой, неизвестно, выжил ли бы ты. Давай на первых порах я буду диктовать условия. Тем более ты сам захотел поговорить.
– Записывай адрес…
Надя непринужденно вошла в незнакомую, скромную квартиру, привычно выложила из сумки продукты, фрукты, вино.
– Может, выпьем для начала?
– Давай, если хочешь, – смущенно сказал Никита.
– А теперь поешь обязательно. Вот этот салат со свеклой, грецкие орехи. Гемоглобина у тебя все еще маловато.
– Но здесь не больница. Может, вместе поедим?
– Конечно. Мы же дома. Я имею в виду у тебя… Ты о чем-то конкретном хотел поговорить или соскучился?
– О конкретном.
– Не самый галантный кавалер. Но ничего, я переживу.
– Да я вообще – не кавалер. Ты же знаешь.