Оценить:
 Рейтинг: 4.5

По осколкам разбитого зеркала

Год написания книги
2019
Теги
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Степа откинулся на спинку стула и важно произнес:

– Как у вас всех просто получается. То украла, то нет. А мы должны хватать – выпускать, как бобики. Нет, Ольга Романова, у нас все серьезно. Подозреваемая в СИЗО, дело о кражах в магазине и у частных граждан у следователя Хретинина из районного отдела. Он вызовет вас для показаний. – Внезапно лицо Сидорова приобрело мягкое, участливое выражение. – Но ты эту улику можешь оставить у нас. Я передам. Подержу в холодильнике, чтобы не высохла.

– Спасибо, не нужно. Дайте адрес и телефон этого следователя. Я еду к нему.

– Так у него много других дел. Я ж сказал, он вызовет.

– А я сказала: поеду к нему сейчас. Это срочно и не обсуждается. Разве что с министром внутренних дел.

Ольга слушала свой голос с удивлением. Он никогда еще не звучал так требовательно и уверенно. Оля по жизни была крайне неуверенным и несмелым человеком. Проще говоря, отчаянной трусихой. Но невиновная девушка в тюрьме – этот образ разрывал все ее привычки, границы и представления. Спасти узницу может только она. Она, виновница ее несчастья.

Степа презрительно пожал плечами и протянул ей визитку следователя.

– Как зовут кассиршу? – спросила Оля.

– Фамилия подозреваемой Акаева. Зарина. Понаехали.

Степа с деловым видом взял со стола единственную бумажку и стал ее изучать. Оле сказал, не поднимая глаз:

– Вы свободны, Романова, не мешайте работать. И так столько времени отняла.

Ехать к следователю было недалеко, но очень неудобно. Оля взяла такси. Вооруженная новым опытом, она проходила мимо людей, похожих на истуканов в своих черных одеяниях, уверенно и со словами, которые непременно включали оборот «министр внутренних дел». Наконец, оказалась перед столом скучного человека в очках с сухими, бледными губами. Он выслушал, даже взглянул на мешки с мокрой купюрой, которая вкусно пахла укропом и чесноком. Достал нужную папку. Почитал. Сначала снял очки, потом уставился на Олю рыбьими глазами, в которых не было ни капли радости от того, что Оля сняла свое обвинение.

– Не знаю, какие у вас соображения, но так не получится, гражданка Романова. Вчера – украла, сегодня нет. Как, по-вашему, мы можем проверить эту малосольную купюру?

Оля посмотрела на визитке, как его зовут, и постаралась произнести очень веско, убедительно и жестко.

– Константин Петрович, насколько мне известно, на этой стадии следствия самое главное – презумпция невиновности. Зарина Акаева невиновна, пока вы не доказали ее вину. Любое сомнение трактуется в ее пользу. А купюру мы найдем возможность проверить. Есть специалисты, – с многозначительным видом добавила она.

– Мммм, – помычал он. – На теоретические разговоры у меня сейчас нет времени. Скажу лишь две вещи. Первая. Кроме вас, есть другие заявители, которые показали, что Акаева их обокрала. Второе. Акаева призналась во всех кражах. Еще из кассы в магазине. Так что будем разбираться и готовить дело к суду. Вы хотите написать отказ от своего заявления?

– Нет! – неожиданно для себя решительно выпалила Оля. – Не сейчас. Я требую очной ставки с Зариной. Я должна понять, в чем дело. Почему она признается в том, чего не делала.

Хретинин начал что-то свое о том, что очные ставки происходят только по его желанию и потребности расследования, но Оля перебила. Речь ее была страстной, решительной, содержала все познания в криминалистике, которые она почерпнула из рукописей. Она несколько раз произнесла слово «требую», а министр внутренних дел, конечно, икал все утро от того, как часто она его поминала. Про себя подумала, что нужно обязательно узнать, как его имя-отчество, и в дальнейшем называть его, как доброго знакомого.

Примерно час после этого Оля сидела в коридоре. А потом ее пригласили в комнату, где была Зарина. Такого жестокого потрясения Оля еще не испытывала. Она, которая совершенно спокойно читала самые кровавые рукописи авторов-детективщиков и редактировала сцены убийств и насилия лишь с точки зрения стиля и грамматики, не могла смотреть на лицо Зарины, желтое, с гематомами и кровоподтеками. И не могла не смотреть. Глаза Зарины почти утонули в опухших веках. В глазах Оли кипели слезы бешенства. Она смотрела на одежду девушки: юбка и ворот водолазки разорваны, на коленях свежие ссадины.

– Что они с тобой делали, Зарина? – спросила Оля.

Кассирша даже не посмотрела на нее.

– Хорошо, – кивнула Оля, – не говори сейчас ничего. Скажу я: ты у меня ничего не крала. Я ошиблась, я все нашла. Я докажу. Зря ты призналась, хотя то, что ты им сказала под пытками, не считается. Имей в виду. Я ухожу. И очень скоро вернусь. Не одна. Я подниму всех. В общем, жди.

Оля направилась к выходу, но Зарина окликнула ее.

– Если можно, попрошу. У меня ребенок у подружки. В магазине скажут, как найти. Скажи ей, что я… Ну чтоб немножко подождала.

– Конечно. Меня зовут Оля. Пишу телефон на бумажке. Спрячь. Если что-то срочное, требуй, чтобы дали мне позвонить. Можешь сказать, что сестре.

Оля пошла к двери, но тут же вернулась.

– Постой минуту, – попросила она Зарину. – Я забыла самое главное. Положено все зафиксировать документально.

И она сфотографировала крупным планом лицо Зарины, отдельно каждый кровоподтек и царапину. Разорванную одежду и синяки на руках и коленях.

Оля вылетела из этой комнаты, опять влетела к Хретинину. Что-то сказала, сама себя не услышала, выбежала, чтобы не расплакаться. На улице пересчитала свои наличные деньги и остановила такси. Она домашний, кабинетный, канцелярский человек. Придумать что-то может только у стола с компьютером. Точнее, сама она ничего придумать не может, но впервые подумала о своих авторах как о живых, действующих людях. У них в книгах справедливость всегда побеждает. Они должны знать, как это делается в жизни.

Дома Оля выпила очень крепкого кофе и села с телефоном. Прежде всего нужно преодолеть страшную неловкость и робость: как обратиться к таким занятым и фактически незнакомым людям с личной просьбой? И решила для себя: это не личная просьба. Речь о чем-то очень важном и нужном для всех. Оля нашла в списке контактов автора-женщину, которой особенно даются чудесные спасения детей, и набрала номер.

Вероника Анатольевна совсем не удивилась ни ее звонку, ни просьбе. Сбивчивый рассказ выслушала спокойно и внимательно.

– Оленька, – сказала она. – Постарайтесь успокоиться. Вы вступили в контакт с людьми, которые эмоций не знают и презирают их в других людях. Нам нужно выстроить план действий. Вам в первую очередь нужно выполнить просьбу Зарины и узнать, что с ребенком, постарайтесь сообщить об этом матери. Она пока никуда оттуда не денется. А сцена, которую вы сегодня устроили, надеюсь, защитит ее от насилия. Страха перед ответственностью никто не отменял. Не отвечает тот, кого никому не приходило в голову привлекать. А вы теперь свидетель совсем другого преступления. Вот тут начинается еще более темный лес для вас. Но и это не беда. Вы, возможно, удивитесь, но тот частный детектив, который вам знаком по моим книгам, на самом деле существует. Он не такой живописный и не такой герой, но его тоже зовут Сергей. Фамилия только другая. Я попробую сейчас его найти. Если он согласится помочь – позвонит вам.

– Ох, спасибо. Мне даже жарко стало от такой помощи. Я только хотела спросить: сколько это стоит. У меня есть деньги, мне нужно просто их посчитать. Новая квартира, то да се. Раскладываю по разным стопкам.

– Оля, ваши отношения с Сергеем, его время и расходы – это моя инициатива и моя проблема. Это не обсуждается.

– Нет. Я так не могу. Исключено.

– Хорошо, давай так договоримся. Я заключаю договор с Сергеем на наших с ним особых условиях, а мой вклад – это просто плата за сюжет. Как, ты думаешь, я нахожу сюжеты? По-всякому. И так тоже. Я запускаю тебя в свой сюжет как героиню. Что скажешь?

– Я в шоке, – сказала Оля и подумала, что как редактор обязательно вычеркнула бы такую пошлую фразу. Но только она сейчас выражала все.

В магазин Оля не стала звонить, не телефонный разговор, и нужно видеть лица собеседников. С какой стати они по телефону будут говорить, где ребенок Зарины? Они ведь, наверное, все теперь Олю ненавидят. Но поговорила она с женщинами нормально. Если не считать того, что расплакалась. Но, может, это и помогло. Худенькая кассирша с большими глазами дала адрес и телефон подруги Зарины, у которой оставался в тот день ее трехлетний сын Данияр. Эта подруга работала по ночам, поэтому днем брала ребенка Зарины за небольшие деньги.

Оля вернулась домой. Ей позвонил частный детектив, они договорились, что он приедет вечером. Наконец она почувствовала голод, который вернул ее к обычной жизни как будто из какого-то космического полета. Оля открыла холодильник, с ужасом и ненавистью посмотрела на пакет с мокрой купюрой. Огурцы она уже переложила в банку. Приготовила омлет и кофе. Приняла ванну. И перед звонком подруге Зарины задумалась. А что делать, если подруга скажет, что не может больше держать ребенка? Понятно, что ей нужно предложить деньги. Но если она откажется?

Оля села перед зеркалом в спальне. Строго и вопросительно смотрела на свое отражение. Что изменилось в ней со вчерашнего вечера? У Оли было нежное, узкое лицо с мелкими правильными чертами. В нем почти не было красок, только серо-голубые глаза выделялись на очень светлом фоне между двумя волнами почти белых волос. И ресницы с бровями темно-серые, в противном случае Олю можно было бы считать альбиносом. В этой скупости красок и выражений таилась главная суть Оли. Ее крайняя человеческая чистоплотность, ее отторжение от всего, в чем она не была уверена, что не казалось ей правильным. Оля любила два слова: да и нет. Все, что между ними, – это лукавство и оплот нечестности. После одного неудачного романа Оля твердо решила, что никогда не выйдет замуж. И не только потому, что лишь таким образом можно было исключить разочарование и зависимость, способные уничтожить ее собственную индивидуальность. Дело еще и в том, что Оля была принципиальной чайлдфри – она не хотела иметь детей сама и отказывала в понимании тем женщинам, которые рожали. Давали жизнь детям, которые, возможно, не хотели являться на свет. Не желали страдать, жить без радости, делать несчастными близких. Оля избегала женских разговоров на эту тему, старалась не смотреть на встречных детей, не верила в приторные сюсюканья и всеобщее умиление детьми как таковыми. Это все было между «да» и «нет». И, если снять с темы пелену собственной непосвященности, неопытности, это все находилось ближе к категорическому НЕТ. Дети – люди. Они все разные, несут в себе качества и добра, и зла. Невозможно любить всех подряд только за возраст.

И сейчас ей страшно было даже позвонить. Легче угрожать всем мифическим контактом с министром внутренних дел, чем спросить, как там ребенок, мать которого сейчас в тюрьме. Для него здесь чужбина, у него нет других родственников. Что может Оля предложить, если вторая мигрантка откажется от него?

Но, собственно, время к ночи. Пора решаться. Подруга плохо говорила по-русски, ни о чем не хотела беседовать по телефону. Оля вздохнула и вызвала такси. Через пятнадцать минут была на месте. Старый дом, первый этаж, запущенная, убогая квартира, испуганная мигрантка, которая быстро заговорила, коверкая слова. Но главное Оля поняла. Она не хочет больше держать ребенка. Боится, что ее найдут полицейские, раз мать малыша в тюрьме. А ей это не надо. И вообще она нашла работу и на день.

– И что же делать? – растерянно спросила Оля.

– Я хотела его где-то оставить. Чтобы нашли и отвезли в детдом. Мне нельзя, чтобы кто-то увидел. Но если у тебя машина…

У Оли пылали мозги, понимала она лишь одно: отсюда надо бежать. И взять, конечно, этого несчастного Данияра. Она вошла в комнату и встретила темный взгляд худенького малыша с пухлыми щечками. Он смотрел строго, но без страха. Боялась его она. Подруга Зарины быстро собрала какие-то вещи. Сверху положила детский горшок. Оля содрогнулась. Но протянула руки, и подруга сунула в них теплое, легкое тельце. Они оказались в такси, мигрантка бросила на заднее сиденье пакет и от облегчения искренне улыбнулась Оле: «Ничего. Он хороший».

И вот они в квартире. Мальчик крутит круглой головой, таращит черные глазки. Оля проверила, понимает ли он по-русски:

– Ты хочешь есть?

– Да, – кивнул он головой.

Оля вспомнила: в магазине сказали, что Зарина родила ребенка уже в Москве. Он, возможно, только по-русски и говорит. Если говорит.

Оля разложила диван в гостиной, притащила все свои одеяла, пледы, подушки и соорудила что-то вроде гнезда с бортиками. Боже, оставить тут или переместить все это на пол? А вдруг упадет. Она забыла спросить, умеет ли мальчик ходить. Бросилась к компьютеру. Три года. Да, должен и ходить, и что-то говорить. Нашла какой-то детский рецепт: яйца, молоко, овсяные хлопья. Это у нее было. Варила, сбивала миксером, попробовала сама – ей понравилось. Данияр открыл рот, проглотил одну ложку и вдруг заплакал, закричал. Оля давала ему кипяченую воду, молоко, пыталась получить ответ на вопрос: «Почему ты плачешь?» Но он рыдал все громче, все отчаяннее и безутешнее.

<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5