Кататония

Интересно, как будет она выглядеть в глазах Стаса…

Стоп.

Влада замерла. Какая ей разница, что подумает и как ее воспримет однокурсник? Они и не знакомы толком, так, вместе учатся, спорят на занятиях сами или поддерживают друг друга в спорах с оппонентами, меняются конспектами и мыслями, в перерывах ходят за кофе. Они и номерами мобильных телефонов обменялись всего неделю назад.

Так что же это такое?

Влада тряхнула головой, выкидывая прочь дурацкие мысли. И Стаса вместе с ними.

На семинарах по тайм-менеджменту, которые Влада любила, часто рассказывали, почему понедельник начинается в воскресенье. Почему? Ну, хотя бы потому, что день прошлый определяет день будущий. Ложись спать поздно накануне рабочего дня, и прочувствуешь все на себе.

Влада готова была утверждать, что не только понедельник начинается в воскресенье, но и среда начинается во вторник.

Вечер вторника выдался бурным. Ровно в 21:22 Влада вспомнила, что забыла отправить преподавателю работу по международному праву. Отправлять нужно было через специальную университетскую систему, и доступ закрывался ровно в 23:59. А работу в бумажном виде или на электронную почту суровая Аглая Витальевна не примет.

И не будет у Влады пятерки на экзамене!

Влада подскочила как ужаленная, игнорируя удивленного Константина: оба валялись на диване и смотрели «Декстера», схватилась за ноутбук. Слава Богу, наработки с кой-каким анализом имелись…

Два с половиной часа Влада с бешеной скоростью шарила в интернете, листала старый, еще бакалаврский, конспект, лихорадочно писала. В итоге кое-как сляпанная работа улетела на проверку, а Влада улеглась в постель.

Уснуть не вышло. Влада представляла, как Аглая Витальевна едко пройдется по каждой написанной фразе, как распнет Владину работу перед всей группой. Владе заранее стало стыдно.

Она ненавидела выглядеть дурой.

Особенно перед Стасом…

Опять этот Стас…

Он как волшебник искусно управляется со своей жизнью. Все у него продумано, все на своих местах. Он учится ровно столько, сколько нужно, чтобы стать блестящим студентом. У него нет проблем на работе.

Как маг какой-то.

Влада в шутку представила Стаса-мага, жонглирующего огнем. А что, ему бы пошло. Фантазия разыгралась. Влада начала воображать, как выглядела бы академия, где этого мага учили бы его волшебному мастерству. Представила, каким бы он был.

Странно, но внешность Стаса при этом менялась. Русые волосы уступили белым, местами мечеными красной краской – знак принадлежности огню. Фигура слегка ссутулилась, более светлыми стали глаза, длиннее нос.

Как это бывает у почти каждого автора почти в каждом произведении, герой отделился от автора, стал жить сам по себе. На его плечи лег потрепанный плащ, ноги обулись в потасканные сапоги. Влада поняла: он не богат.

На его пальце огненным светом блеснул рубин. Откуда такое дорогое украшение у полунищего парня? Ответ пришел сам собой: рубин – символ огня. Такие перстни есть у каждого мага: символ принадлежности к магическому братству, выдаваемый в академии, своеобразный амулет-накопитель силы. Он сверкает, если маг колдует. На нем даются клятвы. Слова, подтвержденные вспышкой из камня, не могут быть ложью.

Он не богат, но он не один. У него есть учитель, покровитель, он вырастил его и раскрыл его дар…

Рене!

На Владу снизошло понимание.

Его звали Рене и он существовал. Пусть только внутри ее головы.

И тут случилось странное.

Черноволосая синеглазая девушка, та самая, давно поселившаяся в сознании Влады, шагнула навстречу Рене и встала рядом.

И Влада увидела, что на ней роскошное пышное платье – не чета старой одежде мага – и по этому платью расползается пятно грязи.

А Рене…

Начало было положено. В уме Влады встретились герои, и начали жить.

Влада проворочалась без сна до пяти утра. Проживала чужую жизнь. Думала чужие мысли. Ее героиня была ею, но не совсем. Примерно так же, как Рене был Стасом. Ровно настолько, насколько это имело значение.

Героиня Влады была свободна.

Влада – нет.

Среда прошла ужасно. Влада сидела на лекции и не слушала. Она будто смотрела кино, где играли перед ней два актера. Она сама играла в этом фильме, а Стас, которого – типично для среды – не было на занятиях – играл вместе с ней.

Влада вкладывала в голову Рене мысли, которые мог думать Стас, в уста Рене – слова, которые Стас мог произнести.

Приехав вечером домой, Влада не стала делать уборку, готовить ужин или спать. Она раскрыла ноутбук и принялась писать…

Глава 4

– Нет уж, миледи, при вашем цвете кожи и глаз я вам красный рекомендовать не могу, воля ваша. Если б вы посмуглее были и темноглазая, тогда другое дело. Разве к волосам только… нет! Я обычно белокожим и голубоглазым голубой рекомендую, но с волосами вашими темными возьмите-ка вы синий. Вот этот вот, цвета ночного неба, – и модистка приложила отрез темно-синего бархата к груди Амайи.

Смотрелось и впрямь неплохо, но Амайя вздохнула: ей нравились яркие цвета…

– Может, хоть оранжевый? – с надеждой спросила она.

– Миледи, вы хотите выглядеть утопленницей? – вопросом на вопрос ответила модистка.

Амайя разочарованно кивнула. Одеваться не для себя, а для людей – обязанность любой выходящей в свет девицы. Пусть не удобно, пусть не нравится – она товар, а товар надо показать лицом. Отец и мать и так жалели ее два года, не торопили ни с дебютом, ни с выходом замуж. Но семнадцать лет это семнадцать лет, больше тянуть нельзя.

Мэй де-Фраулли – компаньонка Амайи, которую сама Амайя про себя называла надзирательницей – придирчиво выбирала кружева. Ей все не нравилось, и ничего нового в этом не было – де-Фраулли не угодил бы и сам Создатель.

– Неизящная работа, – сказала компаньонка, переворошив целую коробку. – В столице мастерицы гораздо лучше. Думаю, я порекомендую вашей миледи-матери заказать кружева оттуда, – де-Фраулли брезгливо обтерла толстые пальцы надушенным платком, будто не кружево трогала, а рыбу тухлую перебирала.

– Тогда ни о каких балах речи не пойдет, – возразила Амайя. – Мой первый выход через неделю. Кружева не привезут и за две. Или давайте откажемся от кружева.

– Ни в коем случае! – возмутилась модистка. – Такую нежную шейку обязательно надо обрамить кружевным облаком! Это будет выглядеть очень трогательно и непорочно.

– Золотое шитье… – начала де-Фраулли, но модистка грубо оборвала ее:

– Утяжелит образ! У вас хрупкая и нежная подопечная с замечательной фигурой, которую нужно показать без вульгарности и с достоинством. Бархат – благородно и не ветрено. Кружево – очарование молодости. Золотым шитьем купчихи пусть перебиваются!

Компаньонка замолчала, оскорбленная. Шея и грудь ее побагровели, красные пятна появились на щеках. Но де-Фраулли промолчала. Модистка мадам Триаль считалась лучшей в городе, ей ничего не стоило отказать клиентке в обслуживании в случае чрезмерного хамства последней. И у кого тогда одевать благородную Амайю?..

– Ну так что с кружевом, миледи? – обратилась мадам Триаль к Амайе. – Какое возьмете?