Перемена в судьбе Жилина после неудачного побега делает Дину взрослее. Полон истинного драматизма эпизод спасения Диной Жилина: она бежит до последней возможности, чтобы помочь ему сбить колодки. Горе и отчаяние переполняют её в минуту прощания с ним: «Спасибо, – говорит, – умница, – и погладил её по голове. Как заплачет Дина, закрылась руками, побежала на гору…». В изображении Толстого детская любовь оказалась не менее способной на решимость и сострадание, чем любовь взрослая.
Столь же многозначны десятки других детских рассказов, они вобрали в себя огромный мир размышлений, моральных и художественных представлений Толстого. Но здесь, в рассказах для детей, многое звучит в ещё более открытой, более обнажённой, лишенной каких бы то ни было условностей форме. Только в детских рассказах можно было сказать так: «мать сочла сливы и видит, одной нет.
Она сказала отцу» («Косточка»); «Отец спросил: “Кто разбил?” Мальчик затрясся от страха и сказал: “Я”. Отец сказал: “Спасибо, что правду сказал”» («Мальчик играл и нечаянно разбил дорогую чашку»).
Рассказ Платона Каратаева, так подействовавший на Пьера, – о несправедливо осуждённом купце Аксёнове, нашёл отражение в были «Бог правду видит, да не скоро скажет». Все те представления об отношениях между людьми, которые позднее легли в основу многих народных рассказов, с кристальной чистотой воплотились в сюжеты о крестьянской девочке, принесшей в дом найденного ребёночка, и о её матери, которая не хотела брать его, потому что они бедны, но доброта девочки и собственная жалость оказались сильнее («Подкидыш»); о мальчике, укорившем отца и мать за бессердечное отношение к немощи, и их раскаянии («Старый дед и внучек»).
В этом ряду детских рассказов особенно выделяется миниатюра «Старик сажал яблони…». В рассказе «Три смерти», как писал Толстой, только «дерево умирает спокойно, честно и красиво». Но в этой притче о старике человек оказывается выше природы: высшую красоту обретает нравственный поступок, старик сознательно оставляет плоды своего труда тем, кто будет жить после него. Так Толстой осуществляет давнишнюю мечту: «… воспитывая, образовывая, развивая… достигнуть наибольшей гармонии в смысле правды, красоты, добра» [15 - Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 21. С. 321.].
Но не менее важным было найти путь к чуду «заражения» ребёнка искусством слова. «Надо, чтобы все было красиво, просто и, главное, ясно» – так определил для себя Толстой главный и единственный принцип в этой работе. Умение писать коротко и просто давалось нелегко. «Рассказы, басни… есть просеянное в 20 раз большего количества приготовленных рассказов, и каждый из них был переделыван по 10 раз и стоил мне большего труда, чем какое бы то ни было место из всех моих сочинений» [16 - Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 62. С. 250.]. Самой трудной, «ужасной», оказалась работа над языком, неузнаваемо, по сравнению с «взрослыми» произведениями, менялись лексика, синтаксис. Если выписать одну фразу из романа Толстого, то в её объём уложится несколько детских рассказов с законченным сюжетом, ясно очерченными героями и событиями. В рассказах для детей Толстой стремился строить фразу из нескольких только слов, избегая обстоятельств образа действия, дополнений, причастных и деепричастных оборотов, описаний, эпитетов, метафор.
Если он и прибегает к сравнениям, то берёт их из мира обжитого, предельно знакомого ребёнку: «Вода эта горячая, как кипяток… и над местом, где идёт вода из горы, всегда стоит пар, как над самоваром» («Что случилось с Булькой в Пятигорске»).
Толстой видел в детях «черты сметливости, огромного запаса сведений из практической жизни, шутливости, простоты, отвращения от всего фальшивого». Он и стремился вызвать, возбудить интерес у детей к тысячам вопросов: куда девается вода из моря, отчего в мороз трещат деревья, отчего бывает ветер. Отвечая на эти вопросы, Толстой выступает замечательным мастером живого увлекательного общения с ребёнком. Объяснения Толстого (за которыми чувствуется его огромная работа) достаточно просты, но без упрощения. Он отбирает яркие, близкие и понятные читателю примеры, а затем от простого, знакомого ребёнку понятия и ощущения ведёт его к большим, интересным обобщениям и знаниям. Ответ, например, про ветер начинается с описания бумажного змея, которого ветер подхватывает и уносит высоко в небо, и если бы не было ветра, нельзя было бы запускать змея. Потом идёт описание такого близкого и знакомого ребёнку предмета, как мельница, и тоже, если бы ветра не было, нельзя было бы молоть зерно на ветряных мельницах. Потом так же интересно будет рассказано о парусной лодке, и в результате ещё многих примеров – огромный обобщающий вывод: «Если бы ветра не было, то где вода, там было бы больше воды, а земля вся бы пересохла» («Для чего ветер?»).
Особенного искусства Толстой достигает в рассказах для самого первоначального чтения. Рассказы эти, занимающие всего три-четыре строчки, необычайно насыщенны. Всё сразу начинается с действия: «Пошли дети на гумно…», «Была драка между Жучкой и кошкой». Всё ощутимо и наглядно, мир приближен, как будто смотришь на него сквозь увеличительное стекло: «Спала кошка на крыше, сжала лапки. Села подле кошки птичка» – и кошка, кажется, здесь как будто совсем рядом, настолько близко, что можно увидеть эти сжатые лапки и почувствовать угрозу, нависшую над птичкой. Каждая фраза в таком рассказе вырастает в отдельную картину, одна картина следует за другой, и все вместе они создают ощущение немаловажного и достаточно протяжённого во времени события.
В рассказах для старших детей Толстой вводит читателя в гораздо более сложный эмоциональный мир, но и тут тоже всё сдержанно и экономно. Одной-двумя деталями Толстой даёт почувствовать ощущение мальчиком всей меры своей вины: ведь из-за него погибла корова. «Миша… не слезал с печи, когда ели студень из коровьей головы»; как много скажет одно движение, одна фраза матери, когда после долгой нужды в семье снова появляется корова. Мать «села под корову, обтёрла вымя. Господи благослови! Стала доить корову, а дети сели кругом и смотрели…» («Корова»). Более старшим Толстой предлагает рассказы с острым драматическим и психологическим сюжетом («Прыжок», «Акула»).
Всю книгу Толстой разделил на четыре части: его читатели проходят как бы четыре ступени развития, каждая последующая книга содержит материал гораздо более сложный и по сюжету, и по языку, и по объёму, и в жанровом отношении. Жанровое разнообразие «Книг для чтения» чрезвычайно широко: басни, сказки, рассказы, истории, рассуждения, описания, сказки-стихи. Такое богатство форм родилось от потребности ввести в круг детского чтения обширный материал из жизни детей и взрослых, из мира природы и знаний, познакомить ребёнка с литературой других народов.
Толстой часто обращался к басням Эзопа, он любил его и видел в его баснях выражение веры в «вечно действующий и бодрствующий закон» морального правосудия. Передавая энергию и внутренний динамизм басен, Толстой почти всегда выпускал заканчивающие их поучения. И не потому, что Толстой был противником морального поучения. Он был уверен, что дети «любят мораль, но только умную, а не глупую». Просто Толстой считал, что поучительнее тот вывод, к которому ребёнок придёт самостоятельно.
Толстого привлекала бытовая и сатирическая сказка, она давала возможность полнее раскрыть народную жизнь, особенно народный характер. Некоторые сказки создавал он сам, используя народные предания («Волга и Вазуза», «Шат и Дон»), и придавал им явно поучительный характер: «Шат Иванович не послушался отца, сбился с пути и пропал. А Дон Иванович слушал отца… Зато он прошёл всю Россию и стал славен». Рассказы и были открывали повседневную, будничную и трудовую жизнь деревни, обстановку дома, деревенской школы. Но в повседневную жизнь врываются события необычайные, запоминающиеся, волнующие. Старший брат, пожалев младшего, уходит вместо него в солдаты («Рассказ мужика о том, за что он старшего брата своего любит»). Былью оказывается случай, когда мужик сумел решить задачу, с которой не могли справиться разные учёные люди («Как мужик убрал камень»). И ещё более необыкновенной былью оборачивается история встречи и свободного, весёлого, умного общения мужика с царём («Пётр I и мужик»). Былью оказывается и редкое по спокойствию, находчивости и мужеству поведение детей в минуту отчаянной опасности («Пожар», «Девочка и грибы», «Котёнок»).
В «Книгах для чтения» отсутствуют стихи. Но каждая часть заканчивается былиной с подзаголовком «стихи-сказка». Самое интересное здесь – обработка Толстого. Он бережно сохраняет во всех случаях народно-поэтическое начало и лишь заменяет одни народные формы другими. Фольклорная форма органично сохраняется. В то время, когда Толстой создавал свои книги, не существовало ещё инерции отбора былинных сюжетов для широкого читателя. Любимыми героями для Толстого оказываются Микула Селянинович, олицетворяющий любовь к земле, и Сухман: былина о нём связана с драматическим остросоциальным конфликтом.
Свыше шестисот названий содержат «Книги для чтения», но Толстой задумывал продолжение «Азбуки», мечтал расширить её исторический и былинный разделы, разработать новые научные статьи и дать статьи по новой истории. Уже намечались названия: «Фигнер», «Мазепа», «Ермак», «Пугачёв», уже подбирался новый раздел – из русской художественной литературы (А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский).
Приступая к работе над «Азбукой», Толстой писал в 1872 году:
«Гордые мечты мои об этой азбуке вот какие: по этой азбуке только будут учиться два поколения всех детей – от царских до мужицких – и первые впечатления поэтические получат из неё» [17 - Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 61. С. 269.]
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: