Песочные часы с кукушкой

– Что скажешь, Карлуша?

– Хорошо пишет. Хвалит, но не подлизывается. – Ответил фабрикант. – И правда, не имею я к этому отношения, – добавил Клюев, заметив, что Шварц смотрит на него испытующе. – Не знаю я этих Кромби. Как бы я с ней договорился? Картинки нарисовал? Ты ж знаешь, я по-ихнему только «плиз» да «сеньку» знаю.

– Верю, верю. – Засмеялся ученый. – От твоего «сеньки» Жака в дрожь бросает, а он ко всякому привычный… Но то, что ты не знаком с таким добропорядочным и весьма полезным семейством – большое упущение. Знаешь что, друг мой? Одевайся, да поедем к ним, нанесем визит вежливости. Адам как раз в машине на улице ждет.

– Стоит ли… – засомневался Карл Поликарпович, но исключительно из лени, потому что пригрелся уже в домашнем халате, и от чаю разомлел.

– Стоит, стоит. – Твердо сказал Яков. – После такой статьи даже простого «сеньку» не сказать – это никуда не годится. Я в прихожей подожду тебя.

Карл Поликарпович постарался не ударить в грязь лицом, оделся даже можно сказать, что шикарно. Яков вон, заметил он, тоже с иголочки – пальто двубортное, цилиндр, темно-серые брюки в полоску, визитка и галстук шелковый. Небось без предупреждения – это он к Клюеву, чтобы вроде между делом предложить прогуляться; а газетчику заранее записку послал. «Яков, шельмец, – с теплотой подумал Клюев, – знает меня, как облупленного. Я бы точно, узнав о его планах, отговорку бы нашел…».

Фабрикант выбрал старомодный сюртук вместо визитки, из дорогой ткани; ботинки поудобнее, пусть и не такие начищенные, как у Якова, и, повязав темно-зеленый галстук, вышел в переднюю.

– Готов я к твоей эскападе, – сказал Клюев, снимая с вешалки крылатку, и опасливо добавил: – А Жак где?

– Работает, – просто ответил Яков, самим тоном показывая, что обсуждать больше нечего. Затем вышел на крыльцо и открыл зонт.

– Придется пройтись, тут мостовую ремонтируют, я машину оставил чуть дальше по улице.

– Ничего, – засовывая голову под зонт, великодушно ответил Клюев. – В тесноте, да не в обиде.

Паровой мобиль, пыхтя и покачиваясь на рессорах, стоял шагах в пятидесяти выше по Николаевской. Окна запотели, ведь внутри было тепло – оставшийся присматривать за машиной Адам, как и полагалось, подбрасывал угля и следил за давлением. С такими машинами нужно было точно рассчитывать время – либо заходить в гости или по делам ненадолго, оставляя внутри водителя, чтоб не давал двигателю остыть, либо уж на полдня, и заранее подгадывать розжиг угля и нагрев котла. В связи с постепенным увеличением количества таких паромобилей не только среди богачей и высшего света, возникли даже понятия – «визит на топку», «визит на пол-топки» и «визит с разогревом».

– Жалко парнишку, – сказал Карл Поликарпович. – Эх, изобрел бы кто, чтобы не приходилось никому торчать внутри мобиля этого…

– Правду говоришь, Карл. Неудобно это, да и зазря человек простаивает, а мог бы в удобстве чай на кухне пить. А что… – протянул задумчиво Шварц. – Может, я и изобрету… Как думаешь, Императору понравится? Даст мне грамоту? – Уже шутливо продолжил ученый.

– Ну никакого пиетету в тебе нет, – пожурил его Карл Поликарпович. – Даст, конечно, куда он денется.

Мужчины забрались в паромобиль, где было так жарко, что они тут же скинули пальто.

– Все в порядке, Адам? – спросил Шварц.

– Да. – Как всегда сдержанно ответил помощник. – Едем к мистеру Кромби?

– Едем!

Мотор загудел, а весьма развеселившийся Яков, приобняв Клюева за плечи, затянул новомодный романс, нарочито трагично-дурашливо, но приятным по звучанию тенором:

– Как грустно, туманно кругом, тосклив, безотраден мой путь! А прошлое кажется сном, томит наболевшую грудь!

Карл Поликарпович подхватил басом:

– Ямщик, не гони лошадей! Мне некуда больше спешить…

Визит четвертый

Адам чуть приоткрыл боковое окошко во время поездки, и за стеклами стал проявляться пейзаж. Крупные валуны, покрытые, словно патиной, мхом; зубья скал и крутые склоны холмов. Карлу Поликарповичу нравились здешние места – чем-то напоминали Карелию, куда они с отцом часто ездили, когда он был ребенком, разве что елей и сосен было поменьше. И все же, ему не хватало родных просторов, простых, из средней России – с полями, березками и широкими реками… На столе у себя Клюев держал в рамке открытку из журнала «Природа», который выпускала Российская Академия Наук – поле с рожью, золотое, небо синее и тоненькая березка в дымке зеленой листвы. И часто любил шутить, что, мол, только из-за таких вот вкладок журнал имеет хоть какую-то популярность среди русского квартала на Острове – публиковали там всякую устаревшую, с точки зрения здешних ученых, ерунду. Но тоска по родине была сильна, и «Природу» буквально вырывали из рук, ведь в каждом номере можно было найти милые сердцу ландшафты. Ели в тяжелых снежных шубах, Волга, домики русские… Только два журнала не были раскуплены за эти три года – с портретом зоолога Вагнера и пятиногой коровой.

– Эх, березки… – ностальгически протянул Карл Поликарпович.

Яков сразу же понял, о чем он, и поддакнул:

– Да, я тебя понимаю. Хотя мне здешний пейзаж близок.

– Это как?

– А я вырос в Карелии. – Признался Яков.

Карл Поликарпович обрадовался. Хоть Шварц и был ему близким другом, он о нем почти ничего не знал. Яков не любил распространяться о детстве либо юношестве.

– Вот так совпадение, меня отец возил туда каждое лето… погоди-ка, да, в начале семидесятых. Да, тебя-то и на свете еще не было… Красиво там у вас. А когда уехал?

Яков помолчал, протер рукавом заново запотевшее окно и сказал:

– Вот и дом Кромби, приехали. Адам, заведешь паромобиль в гараж и присоединяйся к нам.

Карл Поликарпович, раз уж друг откровенничать не захотел, уткнулся носом в стекло: и правда, подъезжали. Дом красного кирпича в колониальном стиле стоял на высоком холме, мобиль загудел сильнее, взбираясь по склону. Слева от дома видны были скалы, что защищали его от непогоды. Стены особняка покрывал вечнозеленый плющ.

Клюев с Шварцем вышли из машины. Дождь уже не лил, а слабо моросил, потому они по посыпанной песком дорожке перед домом торопливо прошли ко входу, не раскрывая зонта. Усы Карла Поликарповича, несмотря на то, что перед выходом он их нафабрил, печально обвисли – слишком большая влажность была в воздухе. Остановившись под портиком, мужчины переглянулись, и Клюев махнул рукой, пропуская Шварца вперед. Хорошенькая служанка открыла им дверь, приняла верхнюю одежду и проводила в гостиную, где уже был накрыт чайный столик. Карл Поликарпович оценил изящный фарфоровый сервиз и то, что он был поставлен заранее. Вошли хозяин дома с женой; Клюев с изобретателем вскочили с дивана и церемонно поклонились. Мистер Кромби поздоровался, спросил, как добрались – Шварц перевел.

– Хорошо доехали, – прижал руку к сердцу фабрикант.

– Very good, thank you. – Сказал Яков.

Дальнейший разговор проходил за чаем и – мимо Карла Поликарповича. Он вполуха слушал перевод Якова, вежливо кивал и улыбался, когда чувствовал, что это необходимо. К ним присоединился Адам. Он устроился на краешке дивана, как выразился бы Клюев – «словно бедный родственник», и держал перед собой чашку, как щит. Молодой человек, правда, оживился, когда вошла дочь хозяев, та самая журналистка. Наметанным глазом Клюев определил – зазноба. Не просто так блюдце в руках Адама задрожало. Шварцу, это кажется, не понравилось – он строго посмотрел на помощника, и тот потупился.

Затем все перешли в столовую, где Карл Поликарпович отвел душеньку. Угощение было на славу – суп, рыба с овощами, потом мясо, всякие закуски. Клюев подобрел, и с помощью Якова принялся рассказывать супругам Кромби рецепт русского борща. Девица Джилли сидела по правую руку от него, комкала салфетку и почти ничего не ела. А потом и вовсе отпросилась подышать воздухом, видимо, английские девушки не испытывают такого интереса к готовке, как русские, решил Клюев.

Джилл и правда не особо вслушивалась в сбивчивый рассказ русского фабриканта. Такое количество капусты и свеклы восторга не вызывало, да и интерес ее сегодня лежал в области, лишь относительно близкой к домоводству. Она бросала на Адама заговорщические взгляды, но тот, кажется, только больше краснел и смущался. Наконец она, заявив, что выйдет прогуляться, благо даже солнышко выглянуло, пнула под столом ногу Адама, чтобы тот не пропустил намека. Молодой джентльмен лишь вздрогнул.

– Мистер Адам, составите мне компанию? – Напрямую спросила его Джилл.

Отказать он не мог, если не хотел прослыть невежей, потому пролепетал согласие и выбрался из-за стола. «Наверное, это он при хозяевах такой скромный, – подумала Джилли, – вчера, на набережной, он был куда естественнее».

Она накинула шаль и, взяв под руку Адама, повлекла его к задней двери, откуда можно было выйти в небольшой сад, спускавшийся по пологому склону холма. Распелись птицы, от земли валил парок – под все еще теплыми лучами солнца влага начала испаряться.

– Вы читали мою статью? – Спросила Джилли чинно.

Когда вчера она обнаружила, что вместо записей об интервью в блокноте лишь несколько обрывочных слов, поначалу по спине у нее пробежали мурашки. Но потом она убедила себя, что просто ей стало немного дурно в духоте лаборатории, или она надышалась каких-то паров – в общем, ничего особенного, а статью можно написать и вечером, основываясь на впечатлениях. А они были самыми наилучшими. Да, конечно, изобретатель мистер Шварц был несколько эксцентричным субъектом – но кто из ученых может похвастать скучным, обыденным поведением? Поэтому Джилл взяла себя в руки и написала статью всего за час, а потом отправила ее с посыльным в редакцию, дяде. Уже утром, развернув свежую газету, и перечитав написанное, Джилл и думать забыла о том странном, неприятном чувстве, что кольнуло ее при виде слов «осторожно, исчезни».

– Пока не успел, – признался Адам. – Но обязательно прочитаю.

Они прошли мимо розовых кустов, поздний сорт – желтые и крупные лепестки усеяли дорожку, но немало их осталось на цветах.

– Ваша фамилия Ремси, ведь так? Вы англичанин? Американец?

– Я… – Адам замялся. – Давайте лучше поговорим о вас. Вы вчера так чудесно рассказывали о своем детстве…