Песнь для Близнецов

– Есть дом на Широкой, – ответил маг. – А про то, что Тео ищут, Рик знает и так.

– Значит, будет сидеть на месте и ждать, если не дурак. – Ольсен замахал руками на Черного. – Иди уже…

Дерек широко улыбнулся. Встреча с Ольсеном оказалась очень полезной. Как минимум, Дерек получил следующую цель, а также некоторые объяснения. Он вышел из дома старого мага, вдохнул сладкий воздух и шагнул в открывшийся портал.

Известие о том, что король намерен появиться в замке Дерренвейт не завтра, а уже сегодня, более того – через пару часов, дворецкому Шольцу принес продрогший и уставший солдат. Шольц приказал накормить его и согреть, а сам застыл посреди залы, где застала его эта новость.

Вот ведь незадача, еще не все сделано, полы кое-где не натерты, некоторые блюда только-только начали готовить, а сладкого поросенка, например, надо вертеть над углями почти сутки. И все же старый слуга был рад, что король появится раньше. Шольцу не терпелось своими глазами увидеть Их молодое Величество, убедиться, что тот в порядке, накормить, окружить заботой…

Вот уже несколько поколений Шольцы, как дворецкие Дерренвейта, служили королям верой и правдой. А еще они относились к правителям Вердленда заботливо, как наседки и чутко, как… как дворецкие. Пока король у себя в замке – все хорошо. Шольц, как и его отец, служивший на том же посту, и дед, могли похвастаться – за все время их работы ни один король не то что не был отравлен, но даже не простужался. Все недомогания Их Величества подхватывали за пределами замка – и тут уж Шольцы ничего не могли поделать. Или вот покойный отец Дориана, Беорель… Получил стрелу в бок! Слыханное ли дело!

Возмущенно фыркнув, Шольц зашаркал по направлению к кухне. Там он, грозно оглядев поварих, пекарей, мясников и поварят, горделиво, словно полководец, выкрикивающий приказы войску, заявил:

– Все блюда, что будут готовы только завтра, или к ночи, или к вечеру, отставить пока! Их Величество прибудет уже через пару часов! Клара!

Главная повариха подбежала к дворецкому, вытирая руки фартуком. Вопреки расхожему мнению, что повариха должна быть толстой, доброй и пожилой, Клара являла собой полную противоположность. Разве что злой не была, но язвительность и строгость с лихвой восполняли этот недостаток. Лет ей было около двадцати пяти, молодая женщина была хороша собой, с прелестной фигуркой и красивыми вьющимися локонами, которые она, впрочем, во время работы тщательно прятала под чепцом. Шольц гордился ею, как родной дочерью. Готовила она превосходно, прекрасно разбиралась в блюдах не только вердлендских, но и лионских и даже арахандских (за что и была взята на должность, когда король женился), держала всю кухонную братию в своем маленьком кулачке.

– Мы можем порезать большую тушу кабана на куски и так зажарить, есть травы и соусы. Получится не хуже, а даже лучше, чем целиком, – быстро, по-деловому сообщила она. – А вот со сластями плохо, их оставили напоследок, и сейчас только пудру растирают.

Шольц сдвинул брови. Он всегда давал своим подчиненным возможность проявить себя, взять инициативу в свои руки. И Клара не подвела.

– Но я знаю одну кондитерскую… – улыбнулась девушка. – «Гузка» мадам Келеен.

– Наслышан, – коротко сказал Шольц, и это было одобрением и руководством к действию одновременно. – А остальное?

– Успеем, – ответила Клара.

Дворецкий кивнул и направился к покоям короля, проверить, все ли готово там. Когда в замке жила королева, Их Величество Дориан почивал вместе с ней. Но с тех пор, как она уехала, король перебрался в свою старую спальню, тем более что и кабинет его был рядом. Поднявшись по лестничным пролетам с кряхтением и вздохами, однако, очень шустро, Шольц столкнулся в дверях королевских покоев с Томасом Ферфаксом.

Если дворецкий проверял чистоту и порядок, а также наличие полотенец, подушек, одежды, и всего такого прочего, то Ферфакса заботили вовсе не свежие простыни. Шольц вопросительно приподнял бровь.

– Чисто, – ответил на молчаливый вопрос Томас. – Проверили несколько раз. Под окном гвардейцы, у двери тоже. Перед самым прибытием я проверю еще раз лично.

Несмотря на то, что и Тео, и король всячески старались замять ту историю с убийцей, Шольц еще долго после неудачного покушения рвал на себе волосы, хотя Ферфакс и убеждал его, что половины шевелюры должен лишиться он, Том, за то что недосмотрел. Дворецкий несколько дней ходил за Томасом по пятам, пока не добился от него согласия действовать вместе. Ферфакс, кстати, от этого только выиграл. Теперь не только стражники, но и вся прислуга были озабочены безопасностью короля – не всегда явно, конечно.

Шольц одобрительно кивнул и взялся уже за дверную ручку, чтобы войти внутрь, в покои, но Томас его остановил:

– Скажите, Бартоломью, вам известно, почему король решил нарушить традицию и въехать в город раньше?

– Нет, – коротко ответил дворецкий. – А у вас есть соображения?

– Наверняка Его Величество здесь ждут важные и срочные дела, – Томас посмотрел на Шольца со значением.

Тот вздохнул. Видимо, победой над Лионом все не окончится. Их ждут какие-то перемены… и не обязательно приятные.

– Я оставил для Его Величества письмо на столе, – сказал Томас. – Не выкиньте случайно. И, если понадоблюсь, я буду в казармах, у капитана Некса, всю ночь.

– Вы разве не будете присутствовать на празднике? – удивился Шольц. Но не слишком сильно. И даже как-то по-хитрому улыбнулся.

Томас подумал, что в каком-то смысле присутствовать на торжествах он будет. Тайно, за секретными дверцами, у глазков. Но Шольцу этого не скажет, хотя тот и сам наверняка знает об этом. И вопрос задал из лукавства.

– Что вы, – чуть двинул уголком рта Томас. – Сегодняшний вечер принадлежит славным победителям.

Поклонился Шольцу и быстрым шагом ушел по коридору. Шольц покачал головой, довольно хмыкая.

Его племянник всегда был голова, так голова. Умный мальчик вырос, и преданный… Не дворецкий, к сожалению, но тоже по-своему служит королю.

Люди высыпали на улицы Тэниела, чтобы посмотреть на то, как овеянный славой победоносный король будет въезжать в столицу. Они не были разочарованы – процессия блестела начищенными доспехами, развевались флаги. Зимой цветов было не найти – и горожане размахивали яркими красными и синими платками, бросали их под копыта коней.

Молодой Ульрик Уилсонсон, третий сын барона Уилсонсона, к своему заданию – охранять и сопровождать предателя Боклэра, – отнесся со всей серьезностью. Отец воспитал его в непоколебимой верности короне, и Ульрик был рад, что именно ему выпала такая честь. Когда король обернулся в седле и подозвал его, чуть махнув рукой, юноша так же, молча, не привлекая внимание, кивком головы отдал приказ своим воинам сомкнуть кольцо вокруг Боклэра, что понуро ехал в центре отряда, опустив глаза на связанные руки. Приблизившись к Его Величеству, Ульрик вопросительно посмотрел на короля.

– Поворачиваем на Трехлунную, – тихо произнес Дориан. – И едем к Яблоневой площади.

Ульрик коротко кивнул и развернул коня. Он не задавал вопросов, не выказал удивления. А вот бароны и графы, ехавшие следом, стали перешептываться, когда процессия свернула с улицы, ведущей к замку Дерренвейт, направо. Они не ожидали смены направления – возникла небольшая заминка, затем давка – люди, стоящие вдоль дороги, устремились за королем. Кто-то, рискуя быть придавленным боками коней к стенкам, следовал одновременно с процессией по Трехлунной. Но большинство направилось туда же смежными и параллельными улицами. Горожане догадались, куда повернул король, раньше, чем дворяне.

– Он едет на Яблоневую! – Задохнувшись от догадки, просипел Верендарт Гордойсу, ехавшему рядом.

Гордойс только поджал губы.

На Яблоневой площади стояла плаха.

Приветственные крики, прославляющие победителей, постепенно смолкли: люди почувствовали приближение чего-то мрачного и серьезного. Снова наползли тучи, из которых редко стал падать мелкий снег, легкий, едва заметно мерцающий в воздухе. К площади горожане выходили уже притихшие, готовые внимать всему, что скажет их король. Дориан же, доехав до помоста с плахой, развернул коня. Обычно время казни высокопоставленных дворян объявлялось загодя. Король и его свита занимали места на балконе выходившего фасадом на площадь Дома Управления, со стен спускали флаги, солдаты били в барабаны, глашатаи зачитывали список преступлений. Теперь же слышен был только скрип снега под ногами толпы, да позвякивание доспехов воинов.

– Ульрик из Уилсонсонов, зачитайте обвинение и приговор, – тихо сказал Дориан молодому дворянину.

– Он не посмеет, – прошептал Верендарт. Уже не Гордойсу – тот отъехал в сторону, примкнув к группке графов, а себе под нос.

Ульрик по памяти произнес ту часть приговора короля, что Его Величество произнес почти с месяц до этого, обнажил меч, поднимаясь на помост. Когда горожане услышали о предательстве Боклэра, приглушенные шепотки пронеслись над толпой. Многие плевали на землю и бормотали проклятия барону, что повернул на Вердленд войска Лиона. Если бы он просто поднял мятеж против своего короля, ненависти на лицах людей было бы куда меньше; но разорять земли своих же соратников? Да еще руками чужаков?

Боклэра выволокли на помост. Он, похоже, не понимал, что происходит – смотрел кругом безмятежно, помаргивая, когда на ресницы ему налипал мелкий снежок.

– … и приказал король, что изменник будет обезглавлен на главной площади Тэниела в назначенный Его Величеством срок, после возвращения в столицу! – закончил Ульрик и поклонился королю.

– И этот срок настал, – просто сказал Дориан. Махнул рукой.

Барона поставили на колени возле плахи. Она использовалась редко – обычных преступников вешали, головы рубили только дворянам. А те повода не давали более двадцати лет. Ульрик смахнул снег с плахи рукой в грубой походной перчатке, два воина из его свиты наклонили Боклэра вперед… И тут он, осознав где находится и что произойдет с минуты на минуту, взвыл страшно, отчаянно:

– Дориан! Дориан!

Король кивнул вопросительно смотрящему на него молодому Уилсонсону.

– Дориан! Будь ты про…

Удар был верным и чистым – голова барона, враз отделенная от тела, со стуком упала на помост, и прокатилась чуть вперед. Легла набок – и стоявшие ближе всех к плахе могли увидеть раззявленный в крике рот преступника, так и не закончивший изрыгать свое проклятие.

– Да простит Древо все его злодеяния и примет под свою крону. – Звучно сказал король, так, что голос его разлетелся по площади. Толпа шумно выдохнула. Дориан продолжил: – А мы воздадим хвалу Древу, охранившему нас от предателя, и возрадуемся победе!

Раздались крики: «Да здравствует Дориан!», «Олень! Олень!» и «Вердленд!» и даже «Роза!». Люди, как ни в чем не бывало, заулыбались и развернулись к Пятиконной, чтобы продолжить праздничное шествие. Бароны и даже графы потрясенно молчали. Гордойс огладил рукой бороду и подумал: «В самом деле – не с почестями же казнить сукина сына… Но и обычаи надо было бы соблюсти – камера, суд Совета, последнее желание…».