Тени Дома с башенкой
– Оно у нее, у бедной, аж железное все, – вздохнула стоявшая рядом Ольга. – Второй день к ней подойти не можем.
– А что, – спросила Римма Борисовна, – так быстро они у них тяжелеют?
– Сутки не подои – и пожалуйста. А там дальше мастит, инфекции, ой, бедные животины, – махнула рукой Ольга.
Коза тоненько проблеяла, словно поддерживая ее в этой мысли. Убедившись, что вымя несколько смягчилось, Римма Борисовна неуверенно потянула за сосок, потом за другой. Тонкая струя козьего молока ударила о металлическое ведро. Тогда, когда ей впервые пришлось осваивать дойку козы, вымя у нее тоже было железным. Римма Борисовна не придала этому значения, решив, что так перед дойкой происходит всегда. Но опыт, полученный ей за последний месяц, говорил о том, что так бывает далеко не всегда. Получается, тогда коза оставалась недоенной как минимум с вечера – могло ли это означать, что старушка была мертва уже тогда?
Ритмично двигая руками в такт звуку струй, Римма Борисовна напряженно размышляла. Если смерть бабы Веры как-то связана с их поисками и гибелью Вити Егорушкина, убийца должен был знать о ее визите к старушке. Струи со звоном ударялись о ведро, одна за другой.
Кто знал об этом? Марья Власьевна. Рука дрогнула и струя ударилась о борт, не достигнув ведра. Нет, исключено, ведь это она сама посоветовала ей прийти к старушке. А все-таки… Нет, Римме Борисовне не хотелось даже об этом думать. Сергей Петрович – она встретила его с тачкой тогда, едва выйдя из дома старушки. Он ни о чем ее не спросил, и вообще занят был, кажется, только своими яблонями. Но он точно знал, куда она ходила в тот день. Еще одно, два, три механических движения рукой. Таня! Ей она позвонила вечером, чтобы рассказать о результатах своих изысканий. А если знала Таня, с большой вероятностью мог знать и Петр.
Петр… Римма Борисовна все отчетливее понимала, что ей необходимо поговорить с ним. Но как это сделать, чтобы не обидеть подругу, которая так волнуется о репутации мужа? И не без причин – за время знакомства с Неприновкой, Римма Борисовна успела вынести одно: здесь, как и в любом маленьком коллективе, сильны были старые обиды и предрассудки.
Запас молока заканчивался – струи постепенно стали иссякать. Скорее бы Марья Власьевна проводила внуков – Римме Борисовне, как, впрочем и всегда, необходима была помощь решительной подруги, знающей все и вся.
Дождавшись, пока последняя капля упадет в ведро, Римма Борисовна аккуратно поднялась. Ольга подняла ведро с плещущимся в нем молоком.
– Да куда ты, тяжело ведь, – кинулась ей помочь Римма Борисовна.
Но коза, протяжным недовольным ревом, потребовала дополнительного внимания: имела право, учитывая досадный сбой в ее расписании, произошедший по милости людей.
– Идите, идите к Бусе, – отмахнулась Ольга. – Я донесу.
Римма Борисовна присела на табуретку и начала автоматическими движениями почесывать кучерявый лоб. Все это ей совсем не нравилось, а главное – совсем не хотелось верить в то, что замечательный, интеллигентный Петр так и не смог отделаться от проклятия своей семьи. Она задумалась, глядя в одну точку, на выглядывавшую из-за дома хозяйственную пристройку, и коза требовательно боднула ее лбом.
– Все Буся, на сегодня сеанс окончен, – сказала Римма Борисовна, поднимаясь.
Коза жалобно заблеяла ей вслед, но Римма Борисовна уже направилась к калитке, соединявшей два участка – бабы Веры и Ольги.
В кухне Ольга сосредоточенно переливала содержимое ведра в большую, стоявшую на плите кастрюлю.
– Все хозяйничаете? – спросила Римма Борисовна, присев за край стола.
Спина Ольги напряглась. Она коротко оглянулась на распахнутое окно, выходящее на деревенскую улицу.
– Шли бы вы домой, Римма Борисовна, – сказала Ольга извиняющимся голосом, даже не повернувшись. – Вы уж простите, я на вас зла не держу. Но не любят вас здесь.
– Какое же зло я тут сделала? – удивилась женщина, для которой, впрочем, слова Ольги не стали откровением.
Ольга закончила переливать молоко, включила газ, тряхнув рукой, загасила спичку и наконец обернулась.
– Больно много вы прошлое ворошите, от этого никому добра не будет. Вон, второй мертвяк за месяц, где это видано?
Римма Борисовна покачала головой – какая-то логика в словах Ольги, конечно, была. Но почему-то ей казалось, что дело тут совсем не в ее активности. Точнее, не только в ней.
– Вы бабу Веру, наверное с детства знали? – с сочувствием спросила она.
Но Ольга только с облегчением отряхнула руки.
– Я, слава Богу не местная. Из города я, лет пять назад мы с мужем эту дачу купили, ну а он возьми, да и того, откинься. Теперь одна этот дом тащу.
– И старушке, получается, вам помогать пришлось?
– Это как раз ладно бы. Она тихая была, что воробушек. Так, на улицу выглянет, Бусю вон подоит, а так все больше или на крылечке, или дома сидит, прошлое вспоминает.
– А гости к ней совсем не заходили? В последний день, например?
Ольга с подозрением уставилась на нее, словно Римма Борисовна окончательно потеряла рассудок.
– Вы заходили.
– А больше никто?
– Нет, так-то к ней вообще редко кто кроме меня заглядывал – сын в Москве, близких нет. Только если по праздникам.
Тут Ольга остановилась и ненадолго задумалась. Римма Борисовна ухватилась за тень сомнения, возникшую на ее лице.
– Неужели совсем никого не бывало?
– Последнее время нет. А вот с неделю или две назад был гость – я тогда подумала, мол, сын. Но сын на похороны приезжал, а тот человек, он сильно старше был. Да и вообще по-другому выглядел.
С улицы донеслись голоса – несколько женщин, громко переговариваясь, шли с сумками из магазина. Ольга занервничала, поглядывая то на окно, то на Римму Борисовну. Не хочет, чтобы товарки их заметили вместе, поняла Римма Борисовна. И, не дожидаясь пока женщины поравняются с окном, тихонько встала и отошла в коридор. Ольга благодарно выдохнула.
– Как выглядел? – спросила напоследок Римма Борисовна.
– Такой, импозантный. В костюме каком-то летнем. И шевелюра такая, – Ольга показала руками бардак на голове и кинулась к окну, приветствуя подруг.
Римма Борисовна задумчиво вышла. Ситуация становилась все загадочнее. Получается, не так давно забытую всеми старушку бабу Веру навещал Андрей Михеев-Оболенский. Который, если верить его словам, лично в Неприновке старался особенно не появляться. Все это начинало становится слишком подозрительным.
Глава 12 Дальнее поле
Марья Власьевна обожала возиться с внуками. Ее муж давно большую часть времени проводил в гараже, копаясь с машиной и любыми бытовыми приборами, до которых только мог дотянуться. Дочери жили в Москве. Зато когда старшая привозила к ней внуков – шести и восьми лет – Марья Власьевна вновь ощущала себя в своей тарелке. Она выстраивала свою маленькую армию, состоявшую из двух насупленных солдат, бесконечно варила супы, толкла пюре и жарила котлеты.
В этот раз, впрочем, она то и дело ловила себя на мысли, что дочь, подкинувшая ей внуков после отпуска в Турции, сделала это весьма невовремя. Строгая морковь для супа, она гадала, что сейчас делает Римма Борисовна и не ввязалась ли та в очередную авантюру. Перебирая детскую одежду, про себя отчитывала непутевую Таньку, вокруг которой что в юности, что сейчас градом сыпались неприятности. И, украдкой шмыгая носом, вспоминала белобрысого Витю Егорушкина – мальчика из ее детства, которого она помнила весьма расплывчато, но достаточно для того, чтобы оплакивать, как старого знакомого.
После обеда к ней заехал Сергей Петрович, который доложил об их поездке в гостиницу Михеева-Оболенского, чем еще сильнее разжег нетерпеливое желание Марьи Власьевны вырваться хотя бы на несколько минут к подруге. Впрочем, та скоро объявилась на ее пороге сама.
У внуков как раз был дневной сон, и женщины расположились на крыльце. Марья Власьевна хитро подмигнула подруге, ушла на кухню и, спустя несколько минут, появилась с двумя вазочками мороженого.
– Домашнее, – довольно сказала она. – Для внуков делала, но они ребята щедрые, поделятся.
Римма Борисовна, которая с утра выпила лишь чашку кофе, с благодарностью приняла угощение. Она коротко рассказала об итогах своего визита в гостиницу, а также про разговор с Ольгой.
– За что местные меня так невзлюбили? – беспомощно спросила она у подруги.
Та беспечно махнула рукой, хотя усилившееся после смерти бабы Веры напряжение тревожило ее саму. И, как назло, учитывая развитие событий, оно становилось только сильнее.
– Расскажи мне о Танькиной семье, – попросила Римма Борисовна. – Мне хочется понять, что происходит, но не хочется ее тревожить.
– Да нечего тут рассказывать, – Марья Власьевна недовольно поставила опустевшую вазочку на стол. – Отец ее, Федор Иванович, из местных. Прожил тут всю жизнь, только на войну уходил. Я его еще застала – суровый был мужик, как вернулся, в колхозе работал. Быстро председателем стал, так потом им почти до смерти оставался. Жесткий был. Не все его любили, но уважали точно.
– А мать?
– А что мать, – пожала плечами Марья Власьевна. – Она городская была, сильно младше, чем он. Тихая, спокойная. Из образованных: у нас на ферме была счетоводом.
– Не тяжело ей было одной, когда Таня уехала? – Римма Борисовна не первый раз задумывалась о том, каково это – практически в один момент потерять и мужа, и сына, и, получается, дочь.
Марья Власьевна задумчиво повозила ложкой в вазочке.
– Нелегко. Но сдается мне, когда эта вся история случилась, ей самой так легче было – и видеть никого не хотелось, и за Таньку она была спокойна. Хотя к ней, конечно, заходили. Проведывали ее по старой памяти.
У Риммы Борисовны оставался один, последний вопрос.
– А что там на самом деле случилось, с Федором Егорушкиным?
– Да кто ж его знает? Какие-то были неладные дела тогда, весь год он ходил мрачный, лютовал. Потом Витька пропал, и он совсем с лица спал, работал фанатично. Несколько месяцев его не трогали, ну а потом проверка приехала – и все, что-то там они нашли, уж не знаю, как. Да только видно, это последней каплей было.
Женщина собрала со стола посуду и аккуратно провела рукой по столешнице.
– На похороны вся деревня собралась – нам тогда сказали, чистил трофейное оружие, но как будто мы не понимаем ни шиша. Жалко их, непутевая какая-то семья получилась.
– А что ж Танька к себе мать не забрала? – удивилась Римма Борисовна.
Хозяйка дома пожала плечами.
– Говорили, мать не захотела. Сказала, тут всю жизнь прожила, тут и помру. Старики, они ведь знаешь какие.
В это время из дома раздался звонкий детский голос.
– Бабушка, а вы тоже старики? – в проеме двери стояла светловолосая, ангельского вида, девочка в большой розовой футболке.
Женщины растерянно оглянулись друг на друга.
– Нет, милая, мы еще повоюем, – засмеялась Римма Борисовна.
По крайней мере, ей очень хотелось в это верить.
Марья Власьевна кинулась развлекать внучку, а Римма Борисовна в задумчивости сидела на крыльце. Она пыталась понять, как действовал бы в этом случае ее муж. Впрочем, это была, возможно, первая в ее жизни ситуация, в которой полагаться на него у нее не было никакой возможности. В конце концов, Адриан Валентинович все это уже проходил и, судя по тому, что они обнаружили в часовне, не слишком преуспел.
По пути домой она остановилась у дома Тани. Еще утром она думала, что семье необходимо в первую очередь немножечко покоя, но сейчас решила, что будет правильно зайти – выразить свою поддержку. Она тихонько открыла калитку и прошла к дому. Римма Борисовна осторожно постучала, но ответа не было. Она прислушалась – внутри слышались голоса, судя по всему, дома были и Таня, и Петр. Толкнув дверь, она зашла внутрь.
– Ау, есть кто? – позвала она.
В просторной зале было пустынно. Голоса слышались наверху, но вдруг Римма Борисовна услышала слабое лепетание. Она присмотрелась – у окна полулежала в кресле Валентина Васильевна. Глаза ее смотрели в одну точку – точно, как у Тани накануне. Она бесконечно бормотала что-то себе под нос.
Римма Борисовна подошла и присела рядом.
– Валентина Васильевна, – она взяла легенькую ручку старушки в свою. – Поверьте, мне так жаль.
Старушка коротко посмотрела на нее, но руку не убрала. Римма Борисовна прислушалась.
– Дальнее поле, – бормотала она. – Витино поле, дальнее, поле, поле.
В этот момент на лестнице послышались шаги. Из одной из комнат появилась Таня, крикнув мужу на последок: «И не надо мне ничего говорить!».
Заметив Римму Борисовну, она легко сбежала вниз.
– Я и не слышала, как вы пришли, – она обрадованно улыбнулась гостье. – Спасибо.
Таня посмотрела на руку матери, которую еще сжимала Римма Борисовна, и на саму старушку. Она вздохнула.
– Шок, – произнесла она. – Она со вчерашнего дня такая. Не ест, не пьет, не разговаривает, только вот что-то себе бормочет.
Римма Борисовна помолчала.
– Я могу чем-то помочь?
Таня развела руками.
– Наверное, нет. Мы с Петей пока взяли отгулы, чтобы посидеть с ней. Но скоро уже вернемся на работу. Но спасибо вам большое, что зашли. И что так помогли, – она порывисто обняла Римму Борисовну.
Та неуверенно ответила на объятие и, подождав пока Таня отвлечется на мать, потихоньку вышла.
Убежище Римма Борисовна нашла в Доме с башенкой. Суд неумолимо приближался, здание нужно было приводить в порядок. Но вместо того, чтобы заниматься делами, она задумчиво опустилась на гнутый деревянный стул на старой веранде. За мутными окнами виднелась темно-синяя вода озера.
Римма Борисовна думала о сухонькой старушке, прощавшейся с сыном, которого потеряла почти пятьдесят лет назад. Об аккуратной бабе Вере. И еще она думала о том, что возможно, женщины в деревне были правы – она пробыла в Неприновке всего несколько месяцев, но уже было совершенно очевидно, что ее пребывание никому не принесло счастья. Скорее напротив. Она мрачно осмотрела старый дом, покинутый и пустой, которого тоже вот-вот могла лишиться. Вдруг эта мысль показалась ей не такой уж плохой. Может быть, все это было ошибкой. Может быть, Адриан Романовский сам ошибся, под конец жизни слишком поддавшись сентиментальным чувствам. Что она делает здесь, среди чужих ей людей, которым приносит только трудности и дает объективные поводы себя ненавидеть?
Вдруг раздался громкий звон, заставивший ее вздрогнуть. Римма Борисовна подняла глаза – старое стекло на окне веранды рассыпалось на множество брызг, красивая тонко переплетенная рама некрасиво треснула. На пол с тяжелым стуком упал небольшой булыжник. Брови Риммы Борисовны недоуменно поднялись – конечно, в последнее время жители относились к ней без восторга, но это было уже слишком.
Она тяжело поднялась со своего стула и подошла к окну – на крутом склоне, ведущем к озеру, естественно, не было ни души. Римма Борисовна вернулась к камню, присела и аккуратно взвесила его на руке. Камень был тяжелым – удивительно, как кто-то вообще смог замахнуться и бросить его в окно. На его боку она вдруг заметила сделанную черным маркером надпись, пляшущую на рельефной поверхности черным маркером.
«УЕЗЖАЙ»
Римма Борисовна задумалась. Покачала камень в руке. И вдруг улыбнулась – как бы не так. Она могла разочароваться в своих силах и в идее мужа, передумать, отдать дом Оболенскому-Михееву, в конце концов просто уехать. Но так банально запугать ее, надавить и заставить отступиться ни у кого не получится.
Женщина встала, решительно потирая руки. Впереди предстояло много работы.
Вечер застал ее на втором этаже, куда до этого она боялась даже заглядывать. Осторожно балансируя на сохранившихся балках, Римма Борисовна пробралась к уцелевшей части перекрытий и теперь сидела там, перебирая оставшийся здесь хлам. Если верить словам бабы Веры, она находилась на месте бывшей учительской. Среди кучи старых предметов, среди которых попадались старые учебники, указки, истлевшие календари с пометками, почему-то сменная обувь и даже какой-то странный прибор, упакованный в старую мешковину. Освещения в Доме давно не было, и с наступлением вечера света от старого фонарика стало не хватать. Римма Борисовна поднялась, отряхнула брюки, и, аккуратно ступая по балкам, двинулась в обратный путь, прихватив с собой несколько потенциально ценных для будущего музея предметов. Все остальное, что даже она сочла ненужным мусором, она сложила аккуратной кучкой и оставила у стены второго этажа, решив вернуться туда с помощниками.
Спустившись, она аккуратно сложила найденное в массивном столе Романовского, рассудив, что тут оно будет всяко сохраннее, тщательно заперла Дом с башенкой и отправилась домой.
Утром ей позвонила Таня и растерянно спросила, не может ли она после обеда приехать к ней в музей. Римма Борисовна с готовностью согласилась – тем более, ей не давала покоя странная история с преображением часовни. Около часа дня она вышла к остановке, от которой отправлялся городской автобус. Местные жители – кто с саженцами, кто с первым урожаем огурцов, привычно от нее посторонились, и Римма Борисовна в одиночестве стояла с краю. Погода была ясная и она наслаждалась прохладным, доносившимся до нее с озера ветерком. Неожиданно рядом послышалось сосредоточенное сопение. Римма Борисовна обернулась – возле нее остановился, пристроив рядом практичную сумку на колесах, Сергей Петрович.
– В город собрались? – светски спросил он.
Женщина кивнула.
– Я тоже, – радостно поделился Сергей Петрович и поудобнее поставил сумку на колесиках.
Римма Борисовна подозрительно осмотрела своего знакомого.
– Вы же на машине?
– Зачем же ее без повода гонять, если есть автобус? – рассудительно сказал Сергей Петрович. – Сами посудите: бензин нынче дорогой, запчастей на нее – днем с огнем не сыскать. Дорога последние 10 километров – не дай Бог никому. Нет, пусть уж ласточка стоит в гараже, а я за 100 рублей замечательно доеду.
Когда Сергей Петрович завершил свою глубоко практичную тираду, Римме Борисовне захотелось закатить глаза. Какими ужасно скучными бывают некоторые мужчины. Женщины, конечно, тоже, но среди мужчин в их возрасте эта категория встречается куда чаще. Хорошо, что Адриан Валентинович никогда таким не был – амбициозный, любитель красивой жизни и красивых вещей, он готов был работать сутками, а потом отдыхать с тем же размахом. Она мечтательно улыбнулась, забыв, что Сергей Петрович внимательно наблюдает за ней.
Ему вообще нравилась эта элегантная, но слегка взбалмошная дама. И еще больше, пожалуй, нравился тот факт, что она не стала транжирить деньги на такси, а практично воспользовалась автобусом. Улыбку, игравшую на ее губах, он ошибочно принял на свой счет и внутренне возликовал, довольный, что смог наконец произвести нужное впечатление.
Подъехал автобус, издалека возвестив о своем появлении бряцанием деталей. Сделал круг, разворачиваясь, чихнул вонючим дымом и остановился. Люди начали грузиться. Сергей Петрович предусмотрительно поддержал спутницу под локоток.
Внутри разогретого, пахнущего резиной и деревенским летом автобуса, она заторопилась проскользнуть на заднее сидение – ей не хотелось бороться за места с жителями Неприновки. Кроме того, она очень надеялась вновь погрузиться в приятные воспоминания. С этой перспективой, правда, пришлось попрощаться, когда Сергей Петрович грузно опустился на сиденье рядом с ней.
Для этого ему пришлось выдержать волевую битву с незнакомой женщиной с несушкой в сумке. По мнению Риммы Борисовны, этот подвиг был излишним, но и прослыть невежливой ей не хотелось.
– По магазинам едете? – она кивнула на зажатую между его колен сумку-тележкам.
– Нет, – с готовностью ответил он. – К коллегам бывшим. Гостинцы деревенские везу.
Сергей Петрович помолчал, ожидая продолжения беседы, но когда понял, что его не последует, решил действовать сам.
– А вы куда направляетесь?
– К Тане, прогуляться, – по возможности легко ответила Римма Борисовна.
На этом темы для беседы у них иссякли и остаток пути они, к большому ее облегчению, проделали молча, так что Римма Борисовна вновь погрузилась в чарующие грезы о прошлой жизни, в которых и пребывала до тех пор, пока автобус, вновь чихнув и кашлянув, не остановился на центральной площади городка.
Таня, кажется, ждала ее прямо у входа в музей. Увидев Римму Борисовну, она взволнованно прошла к своему конторскому столу и выложила на него полиэтиленовый пакет. Римма Борисовна пригляделась – внутри лежало несколько проржавевших монет.
– Что это? – не поняла Римма Борисовна.
Таня пожала плечами.
– Не знаю. Нам сегодня отдали в полиции, сказали, их нашли рядом с Витей. Думали, это его.
– А он увлекался нумизматикой?
– Я у него никогда монет не видела.
Римма Борисовна поколебалась – пусть монеты и были упакованы в пакет, брать в руки нечто, лежавшее рядом со страшной находкой, ей не хотелось. Но любопытство оказалось сильнее и Римма Борисовна, натянув на пальцы рукава легкой блузки, подняла пакет и поднесла к глазам. Монеты были увесистыми – во многом, благодаря образовавшемуся на аккуратных кругляшках налету. На темном металле просматривался пышный герб. Римма Борисовна перевернула пакетик – на другой стороне виднелся профиль кого-то из царей. Она задумчиво потеребила полиэтилен.
– Здесь нужен эксперт. У вас тут нет знакомых нумизматов?
– Кого я знала в юности, те давно ушли, а новые – мне не знакомы.
Римма Борисовна вновь погрузилась в задумчивость, перебирая в голове варианты. И вдруг лицо ее просияло.
– Нам нужен свет, – твердо сказала она Тане.
Та, оглядевшись, направила в центр стола голову простой настольной лампы. Римма Борисовна уложила в центр светового круга пакет, бережно разгладила его и достала телефон. Сосредоточившись, она навела камеру на лежащие на столе монеты.
– Лампу левее! – скомандовала она Тане.
Та подчинилась, завороженно наблюдая за подругой.
– Теперь правее! – вновь скомандовала Римма Борисовна.
Наконец, телефон победно щелкнул. Римма Борисовна довольно улыбнулась, перевернула пакет и повторила операцию сначала.
– Как мама? – спросила Римма Борисовна, убирая телефон в карман.
– Все также, – вздохнула Таня. – Мы с Петей вышли на работу, все равно помочь ничем нельзя – сидит у окна, вспоминает свое дальнее поле.
– А где оно, это дальнее поле?
– Давно застроено, – невесело улыбнулась Таня. – Не бери в голову.
Римма Борисовна уже открывала тяжелую кованную дверь музея, когда она вспомнила, о чем еще хотела поговорить с Таней.
— Кстати! Как думаешь, у вас нет ничего, что могло бы объяснить, как на месте часовни оказалась лесопилка?
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: