– Я видел, – успокаивает его Арон, размеренно вышагивая по тропинке среди вишен. – И ещё более уверился в мысли, что передо мной будущий магистр. То, что не всё получается сразу, совершенно естественно: и великие ошибались в начале своего пути. Уверен, через год-другой ты дашь фору всем своим сверстникам в Школах.
– Правда? – уточняет Джеми ликующе.
…когда Таша впервые увидела дэя не в фортэнье, а в простых штанах и рубашке, она долго думала, как к этому относиться. На уже сложившийся в сознании образ Арона вдруг наложился абсолютно другой. Смешно, но до той поры Таша не задумывалась, что дэй не родился в фортэнье, и помимо Арона, к которому уже успела привыкнуть – могущественного, надёжного, героического, – есть Арон другой: человеческий, обычный, по-домашнему уютный.
Впрочем, поскольку надёжности и могущества в Ароне-домашнем не убывало, Таша довольно быстро совместила двух Аронов в одного, и сейчас вид их почти-святого отца в мирской одежде её нисколько не удивляет.
– Вечерний чай, – объявляет Арон.
– И кое-кому ещё уроки делать, – добавляет Таша, поднимаясь с земли и помогая встать Лив. – Иди, стрекоза. Я игрушки соберу – и за вами.
Та не возражает: охотно ухватывается за протянутую руку Джеми и бок о бок с ним устремляется к башне звездочёта, белеющей над вишнёвыми кронами.
– Не хочешь пройтись до озера? – спрашивает Арон.
– Хочу, – умилённо наблюдая за удаляющейся парочкой, отвечает Таша, не задумываясь. – Но с госпожой Лиден сам потом будешь объясняться.
– Она поймёт. Хочу послушать, как прошёл твой день.
Пока они идут до озера, Таша рассказывает, что было сегодня в школе. А ещё думает, что когда-то душу продала бы за отца, которому интересно, как прошёл её день, и за мирные вечерние прогулки с ним.
Теперь они есть, и душу ей продавать не пришлось – но какую цену она уплатила взамен…
– Давно ты заметила, что Лив неравнодушна к Джеми? – произносит вдруг Арон, когда они спускаются к воде по узкой тропке, вьющейся по холму, и садятся на прибрежную гальку. Впереди – озеро Лариэт: зеркало перламутровых вод в ложбине предгорных холмов, оправленное в пёстрые луга и лес, пылающий осенними красками. Если повернуть голову, можно разглядеть заснеженные пики далёких горных вершин, отгородившихся от королевства горами пониже.
– Не говори так. – Таша, не глядя, зачерпывает рукой горсть светлых камешков. – Это же… детское.
– Потому я и сказал «неравнодушна», а не «влюблена».
Выбрав самый симпатичный камушек, Таша без замаха кидает его в воду.
– Не так давно. Она же с ним всегда вредничала даже больше, чем с остальными. А потом я обратила внимание, как она на него смотрит… когда никто не видит, конечно.
– И как ты к этому относишься?
Следующий камень пару раз лягушкой скачет по зеркальной глади, прежде чем скрыться под водой.
– Я не могу относиться к этому серьёзно. Полагаю, ты тоже.
– Сказать честно?
– Нет, соврать.
– Я огорчён тем, что на её месте не ты.
Очередной камень, вылетев из дрогнувшей руки, укоризненно булькает у самых Ташиных ног.
– Ты это серьёзно… честно?
– Серьёзнее и честнее некуда. – Арон отстранённо смотрит вдаль. – Многие в твоём возрасте уже замужем.
Она вдруг ощущает странную, неясную, болезненную обиду: сама не понимая почему, но отчего-то не желая слышать подобного из его уст.
– Так не терпится сбыть меня с рук?
– Нет. Просто я бы предпочёл видеть на этом месте Джеми, нежели кого-то другого.
Таша глубоко вдыхает, успокаиваясь и успокаивая колючую иглу в сердце. Оглядывает камни у себя на ладони.
– Предлагаешь мне отобрать мальчика у собственной сестры? – негромко интересуется она, выбирая из камушков наиболее плоский. – Джеми мне как брат. Едва ли я когда-нибудь смогу смотреть на него иначе.
– А на Алексаса?
– Наверное, смогла бы, – соглашается Таша без особых раздумий: просто потому, что не имеет никакого желания думать об этом всерьёз. – Если бы забыла о том, что буду очередной в послужном списке. Однако, какими бы замечательными ни были мои рыцари, у них обоих есть одно большое «но».
– Какое же?
Следующий камень, прежде чем пойти ко дну, оставляет на воде три расходящихся «блинчика».
– Кто-то из них всегда будет третьим.
Задумчивость в глазах Арона ей не нравится.
– А если не всегда?
Таша непонимающе следит, как дэй поднимает и вертит в руках гладкий светлый камушек, обточенный волнами.
– Видишь ли, – продолжает Арон, отвечая на немой вопрос, – как ты понимаешь, это не совсем нормально: существование двух личностей в одном теле. Однако подобное уже случалось ранее. Да, бывали люди, пускавшие погибшего близкого в своё тело, – кивает Арон, заметив её недоверчивый взгляд. – Ритуал Двоедушия открыли мы. Амадэи. Лиар, если быть точным. Но в конце концов мы отказались от него, а Ликбер Великий вовсе его запретил. Большинство летописей, где ритуал упоминался, погибли в Тёмное Время. С тех пор его проводят тайно, а о результатах предпочитают не болтать, дабы не навлечь гнев Мастеров Адамантской Школы. Впрочем, колдуны, в отличие от волшебников, законы Ликбера не чтут.
– Чем больше узнаю о Ликбере, тем меньше он мне нравится, – ворчит Таша.
– Не думай о нём слишком плохо. Несмотря на все свои… недостатки, основатель Школы Волшебников был великим человеком. На то, чтобы настроить народ против амадэев, у него были вполне объективные причины. На то, чтобы запретить ритуал Двоедушия, тоже.
– Что за причины?
– Этот ритуал никого не спасает. Скорее наоборот. Потому мы в своё время от него и отказались. – Арон подкидывает камушек на ладони. – Исход всегда один и тот же, просто многие об этом не знают. Или забывают. Порой намеренно.
– Не ходи вокруг да около, – говорит Таша, отчётливо ощущая волнение, сбивающее дыхание. – В чём дело?
Арон, поразмыслив, без замаха кидает камень в озеро.
– В том, – отвечает он, глядя, как расходится круг на воде, – что рано или поздно происходит объединение сознаний. Слияние двух личностей. Норма берёт своё. Не понимаешь? Да, это сложно понять. А принять – ещё сложнее. Но рано или поздно вместо Джеми и Алексаса мы получим кого-то одного… с чертами другого. Вот так.
Таша опускает взгляд – на собственную ладонь, незаметно стиснувшую последний камень тонкими пальцами.
– Джеми… с чертами Алексаса?
В мыслях царит звенящая болью пустота.