Демонология Сангомара. Удав и гадюка

– Ш-шпящий на дне… Я хочу предупредить тебя, благошловленный водой.

– Он проснулся?

– Прош-шипается… Пошле зимы он перевернулся несколько раз во сне. А пару дней назад из его глотки донесся рык. Он очень голоден и приш-шла пора кормиться…

– Но ведь прошло лишь четырнадцать лет, а не пятнадцать, Нюй Кха.

Нюй Кха не подсчитывал проведенные в море годы, поэтому то, что Спящий проснулся на год раньше положенного, его совсем не смутило. Даже наоборот, он посмотрел на Юлиана с легким осуждением.

– Но он прош-шипается… Мы не ош-шибаемся… Может быть, он мало поел в прош-шлое пробуждение…

– Вы покидаете море?

– Да… – снова прошипел Нюй Кха. – Мы поднимемся по реке к темным горам. Там переползем в Больш-шое озеро и будем жить до зимы. Пока Ш-шпящий не вернется в Мертвый желоб…

– Когда и где вы достигнете перехода по земле?

Наг задумался. Кончик его черного чешуйчатого хвоста задрожал, а уши вновь оттопырились, обнажая жабры. Убрав мокрую прядь черных волос с лица, Нюй Кха посмотрел на друга.

– Три… или четыре ночи, – наг еще раз вскинул к небу глаза, чтобы не ошибиться. Он почти не умел считать. – Мы покинем реку там, где выш-шокие и штройные деревья сменяются темными и низкими, а острая гора прячет за собой круглые горы поменьш-ше.

– Хорошо, Нюй Кха, я тебя понял… Я буду там и помогу сопроводить вас от реки Луцци до озера Иво, чтобы переход прошел без неприятностей. Я благодарен тебе за то, что ты предупредил меня о Спящем.

– Ты благошловлен духами воды, которых мы чтим так же, как и Ш-шпящего. Поэтому мы уважаем и тебя. – Наг приложил руку к животу в почтительном жесте и обполз Юлиана по кругу. – Ш-шпящий проснется со дня на день…

– Вы не пытались с ним договориться?

– Нет… Если духи воды могут пощадить при вш-штрече, то Ш-шпящий не щадит никого, – грустно заметил наг. – Его желудок подобен бездне, и он безжалостно пожирает все, ш-што попадается на пути…

Граф протянул Нюй Кха руку для прощания. Тот неуверенно подал в ответ свою, с когтистыми пальцами. На миг желтые глаза подернулись мигательной перепонкой.

– До вштречи, благошловленный водой… – прошипел наг.

Уже у самой кромки берега, когда хвост погрузился в воду, он оглянулся. По его бескровному лицу скользнула улыбка, обнажившая острые зубы и раздвоенный тонкий язык, и вскоре он исчез вместе со своей многочисленной родней.

Юлиан долго смотрел на слепящий блеск моря, на ясное небо, уже без единого намека на дождь, на горы по правую руку и на далекую-предалекую верфь, что примостилась у входа в бухту. Обеспокоенный известиями, он зашагал обратно вверх по холму, через кованую калитку – к особняку. Тропинка виляла среди пышных цветов, вдоль скамеек, устроившихся под сенью сосен, между пристройками. Трехэтажный особняк, возведенный из темно-серого, почти черного камня, глядел, точно глазами, большими прямоугольными окнами, а у его стен вился по решетке дикий плющ, подползая под самую крышу.

Из-за угла дома показался Кьенс. Он покорно взглянул на графа, молчаливо спрашивая, не надобно ли чего-нибудь.

– Кьенс, попроси конюхов подготовить лошадь.

– Сколько сопровождающих, тео Юлиан?

– Нисколько.

– Как скажете…

Дом окружали лорнейские сосны с пышной кроной. Едва насквозь промокший Юлиан подошел к двери, как ее распахнул безликий страж в серых шароварах, белой рубахе и подпоясанный голубым кушаком. Привычно поблагодарив, граф направился по коридору, устеленному дорожкой с бежево-бирюзовым орнаментом, к лестнице, ведущей наверх.

– Юлиан… – до ушей графа донесся тихий голос.

Улыбнувшись, он опустил уже занесенную над ступенькой ногу и прошел в зал.

У камина сидели в креслах Мариэльд де Лилле Адан и мужчина с проседью на висках. Оба откинулись на спинки, общаясь в некоторой лености, присущей знати.

На плечах мужчины лежала красная бархатная пелерина, соединенная на груди тремя золотистыми цепочками, а под накидкой виднелось простое мышиного цвета платье с кожаным ремнем. И стоячий воротник, и манжеты украшали одинаковые золотые пуговицы, правда слегка стершиеся – и оттого тусклые. Несмотря на всю простоту одеяния, было в нем что-то настолько величавое, что рядом с Мариэльд де Лилле Адан он казался пусть и не равным, но близким. Даже болезненность бледного лица, не тронутого ноэльским загаром, и темные круги под впалыми глазами не уменьшали его импозантности, а, наоборот, добавляли.

– Да, матушка… – произнес Юлиан.

– Чем вызвана торопливость твоей походки, сын мой? Неужели Авгусс ло Ксоуль убедил тебя помочь ему преувеличить свое состояние? – по губам графини скользнула саркастическая улыбка.

– Нет. Конечно же, я отказал, матушка. Изменение действующей системы никак не отразится на обычных жителях. Лишь перераспределит золото между нашими кошельками и кошельками купцов.

– Так в чем же дело?

– Наги сообщили, что Спящий вот-вот проснется.

Темно-серые, но удивительно живые глаза мужчины загорелись любопытством, и он захлопнул книгу по алхимии.

– Ты отправишься в порт? – спросила графиня.

– Да, матушка, в Луциос. Как только подготовлю необходимые бумаги, – граф покрутил кольцо-печатку на пальце.

– Понятно. Значит, снова ждать толпу негодующих глупцов у ворот особняка, – Мариэльд склонила седую голову набок и обратилась уже к сидящему рядом собеседнику: – Вицеллий, ты, кажется, хотел прогуляться вдоль моря.

– Да, моя госпожа. Буду рад, если вы составите мне компанию. Раз уж Юлиан сегодня занят, – на секунду Вицеллий взглянул с укором.

– Я полностью в вашем распоряжении. Но только завтра, учитель!

И граф оставил их, поднявшись по лестнице на второй этаж. В Ноэле он жил уже три десятилетия, но каждый раз, когда открывал дверь кабинета, ему казалось, что за столом из орехового дерева он увидит… графа Тастемара. И каждый раз Юлиан вздрагивал от одной мысли об этом. Привычно вспомнив события тридцатилетней давности, он нахмурил брови, энергичным шагом подошел к столу и, не садясь в кресло, принялся оформлять документы. Отложив писчее перо, он извлек из глубины нижнего ящика бархатный мешочек с кольцом и поставил гербовую печать на бумагу.

Юлиан навел порядок на столе, за которым привык работать по утрам, и снова вернулся в коридор. Там он вспомнил о том, что хотел сменить промокшую от дождя одежду. Из коридора граф поднялся по лестнице на третий этаж, где располагалась его спальня, и вошел внутрь. В мягком кресле цвета бурного моря сидела, подтянув колени к подбородку, Фийя. Прищурив один глаз и высунув язык, она пыталась попасть ниткой в иголку, а между колен зажимала мужскую рубаху. При виде Юлиана она подскочила, рассеянно улыбнулась и положила так и не вдетую нитку с иглой на низкий столик, стоявший рядом.

– Тео Юлиан, что-то случилось? – удивленно спросила айорка, заметив, что граф чем-то обеспокоен.

– Ох, ночью расскажу, Фийя… Сейчас нет времени. Будь добра, подай наряд для города.

– Конечно, конечно…

Айорка подбежала к огромному сундуку и принялась доставать оттуда необходимые вещи. Ее руки порхали.

Вскоре, переодевшись под пристальным взором раскрасневшейся женщины, Юлиан вышел на улицу. Там его ждал оседланный конь, нетерпеливо бьющий копытом о землю. Вскочив в седло, Юлиан послал его рысью к распахнутым воротам и помчался по ровной дороге к Луциосу. В воздух взметнулась прибитая феллским ливнем пыль.

Граф растворился в роще ягодного тиса, скрывавшего особняк Лилле Аданов от любопытных взоров путников с тракта Аше’Элъя. Тис облюбовал ноэльские склоны, и именно из этого негниющего хвойного дерева, причем весьма ядовитого, строились торговые корабли на верфях рядом с мысом Голубого Когтя.

– Тарантоша, скоро закат! Нам нужно быстрее попасть в порт!

Жилистый гнедой конь, отдаленно напоминающий своей вредностью дикого мерина сэра Рэя, фыркнул и ускорился. Вынырнув из объятий тисовой рощи, граф оказался на широком тракте, который вел к спрятанному в бухте Луциосу, главной морской артерии Ноэльского графства.