Легче идти вдвоем

– Да, продолжай.

– В шесть лет я узнал, что такое аборт.

– Что? – удивилась я.

Он криво усмехнулся.

– Мать сказала, что лучше бы сделала аборт, чем родила меня. Я спросил, что это такое. И она рассказала. Рассказ с рейтингом восемнадцать плюс. Меня это здорово впечатлило.

Он опять говорил с иронией, с этой своей лисьей ухмылкой, которая мне и нравилась, и раздражала одновременно. Сейчас она начинала меня пугать.

– А потом мать влюбилась. Я тогда во втором классе учился. Прям сильно влюбилась. Я, естественно, мешал.

Он достал новую сигарету и прикурил ее от предыдущей.

– Она вечно пыталась меня куда-то сплавить: в продленку, к соседям, куда угодно. Меня это не устраивало, я хотел ее любви, а она хотела другого мужика. Но я делал все, чтобы привлечь внимание. Это работало. Правда мне доставались только крики и оскорбления, но я принимал это за материнскую любовь. Мне кажется, таких долбанутых родаков дети любят больше, чем нормальных. Пока не вырастут и не поймут, что к чему. Когда она поняла, что я не сдамся, решила официально нас познакомить. Принарядила меня и пригласила его в гости. Я потом полночи слушал, как они трахались. Она стонала, а я думал, что ей плохо и больно, хотел ее спасти. В общем, знакомство прошло хорошо.

– Каким он был? – спросила я, надеясь хотя бы тут услышать что-то позитивное.

– Да никаким. Не знаю, что она в нем нашла. Он, наверное, был единственным, кто клюнул на нее с ребенком. Они прожили вместе почти пять лет, даже дочку родили.

– Не знала, что у тебя есть сестра.

– А у меня ее и нет. Она умерла в полгода. Какие-то врожденные проблемы со здоровьем, я не вникал, если честно. Ревновал жутко. Мать тряслась над ней так… а я вообще нафиг не был нужен. Они ее назвали Ангелиной. Ангелочек, твою мать. Так и говорили. А я говно.

Миша рассмеялся, а у меня по телу побежали мурашки. Он смеялся над смертью сестренки, но при этом сам был ребенком, которого никто не любил.

– Помнишь, мою татуху с крыльями?

Я кивнула.

– Я сделал ее в семнадцать. Только потом понял, что от зависти. Оказывается, все эти годы я тоже хотел быть чьим-нибудь ангелочком. Правда, смешно?

Он повернулся и взглянул на меня, а я готова была расплакаться.

– Саш, ты бы видела себя. Расслабься, у всех есть детские травмы. Ты мне про свои тоже потом расскажешь.

Я постаралась улыбнуться, но вышло плохо. Миша, как ни странно, несчастным не выглядел. Он потянулся, зевнул, и продолжил:

– Они после этого прожили вместе еще пару лет. Ругались много, потом разошлись. Мать, конечно, во всем винила меня, вроде как я ей всю жизнь испортил. Стала бухать. Я к тому времени уже в колледж ушел, а там началась совсем другая жизнь. Она бухает до сих пор. Странно, что еще не спилась окончательно. Но меня это все уже не беспокоит.

Нужно было что-то сказать, но я не знала, что.

– Жесть, – наконец, произнесла я.

– Именно, – как будто самодовольно ответил Миша.

Он снова прищурился и внимательно на меня посмотрел.

– Ты красивая, когда переживаешь. Это странно, наверное, но я люблю смотреть на тебя, когда ты взволнована. Тебе очень идет драматизм. Он у тебя всегда искренний. Завожусь, глядя на тебя такую. Наверное, это тоже какая-то форма извращения, ты не в курсе?

Он приблизил свое лицо к моему. Как можно думать о сексе после того, что он рассказал?

– Саш, – сказал Миша, – не надо меня жалеть. Я давно вырос из детских обид.

– И тебя это нисколько не задевает? – недоверчиво спросила я.

– Ни капельки. Я не дурак, чтобы всю жизнь страдать от материнского пофигизма. Мне хватило тогда.

Он закурил очередную сигарету и спросил:

– Ну, а у тебя чего интересненького было в детстве?

– В детстве все было довольно спокойно. Даже рассказать нечего. Мы переехали из Мурманска в Новороссийск, я ходила в школу, все как у всех. Потом универ, идиотская любовь, друзья. Потом Саша… ну, ты знаешь.

– «Идиотская любовь» – хорошее выражение, – усмехнулся Миша.

Он перевел взгляд в темноту и сказал:

– Любовь – это фикция. Сначала мы принимаем за нее влечение. Когда оно проходит, розовые очки спадают и начинаются взаимные претензии. Ты меня извини, но в твоем случае просто до этого этапа не дошло. Я проходил это много раз, и все время как под копирку. Ты же не будешь спорить с тем, что мы все далеко не подарки. Любить вопреки, игнорируя дерьмо, которое есть в каждом, это уж точно из разряда фантастики или психической патологии.

– Просто ты еще не встретил своего человека.

– А как вообще понять, что это «твой» человек? Меня что, молнией поразить должно?

Я улыбнулась.

– Почти. Я сразу поняла, с первого взгляда. И он тоже.

– А ты, оказывается, романтик, – ухмыльнувшись, сказал Миша. – Как мило.

Мы замолчали на какое-то время, потом я сказала:

– Знаешь, я даже завидую тебе. Твое сердце в целости и сохранности, а я до сих пор плохо сплю по ночам. Мне кажется, я никогда его не забуду. И если быть до конца честной, я не хочу его забывать. Это противоестественно как-то.

Странная ночь откровений. Мы приехали сюда, каждый думая о феерическом сексе на пустынном ночном пляже, но сейчас сидели и говорили по душам. Два маленьких одиноких человечка на куске дикой земли. Одни во Вселенной. Очень разные, но одинаково нуждающиеся в поддержке друг друга.

Когда я проснулась утром, Миша меня обнимал. Я чувствовала себя плюшевой игрушкой, которую он как ребенок сжал в своих объятиях и ни за что не хотел отпускать. Со стороны он казался таким уверенным, нахальным и ничуть не сомневающимся в себе. Теперь я знала, что это защита. Мне было искренне жаль маленького мальчика, которому досталось такое одинокое детство, и который до сих пор не мог поверить, что он тоже заслуживает любви.

Я смотрела на него спящего, Миша хмурился во сне. Когда мы ехали сюда, я больше всего переживала за наше первое утро. Ночью все по-другому. Только утро бывает неловким и правдивым. Сейчас мне было хорошо и спокойно, и я улыбалась этому.

Вчера вечером мы приехали в номер в странном настроении. В нашем общении не было никакого эротического подтекста. Миша постоянно обнимал меня, и я была готова уже смеяться от его внимания. Словно до тех пор, пока я не наполнюсь обнимашками до краев, нельзя было переходить к следующему этапу. Миша заботился обо мне, кормил чуть ли не с ложки и укрывал пледом, едва я успевала потереть руками озябшие плечи. Его внимание не было навязчивым, но при этом оно было везде.

– У меня скоро день рождения, придешь? – спросила я, когда Миша открыл глаза.

– Приду, если пригласишь.

– Я приглашаю.