Точка невозврата
– Вот, – вскоре к ним подошла стюардесса с прозрачным пакетом в руках. Бутылка лежала в нем. Мухин вскинул глаза и обвел ими Лаврушина, девушку, зал.
– Где взяли? В самолете нашли?
– Нет, – стюардесса, та самая, из-за которой произошел конфликт перед полетом, указала рукой в сторону туалета, – вон там.
– Ерунда, – Мухин вгляделся в бутылку, – может, она там давно лежит и не имеет…
– Ее выкинул один из ваших игроков, – уверенно сказала стюардесса. – Я сама видела.
Мухин фыркнул, но потом до него дошло.
– Кто?
Стюардесса показала на Федулова. Тот сидел особняком от всех, откинувшись на сиденье и скрестив руки на груди. Глаза его были закрыты.
– Да быть не может, – тихо пробормотал Мухин и поднял руку, призывая всех к молчанию. – Пару минут, дайте мне пару минут.
Все терпеливо ждали. Мухин размял кисти, хрустнул пальцами.
– Самсон! – От его крика Федулов вздрогнул и открыл глаза. – Федулов, быстро ко мне!
В зале наступила тишина. Все повернули головы и смотрели, как Федулов неторопливо идет к тренеру. В его походке одновременно чувствовались и вызов, и смирение.
– Давай, давай… шевелись, – негромко подогнал его Мухин. – На матче завтра так же будешь ползать?
Федулов подошел. Не говоря ни слова, Мухин выхватил из рук Лаврушина пакет и сунул под нос Федулову. Тот отшатнулся.
– Твое?
– Нет, конечно!
– Врешь! Самсон! Ты меня знаешь. Я вас как облупленных вижу. Пил с Борисовым?
– Геннадий Павлович, вы что? – Фальшь в его голосе звучала приговором.
– Ах ты! – Мухин грузно упал на скамью. Она чуть прогнулась и жалобно скрипнула. – Что ж ты творишь-то, Самсон?
– Не моя бутылка! Не знаю я ничего!
– Вы же выбросили ее в туалет, – вмешалась Жанна. – Это можно доказать. Тут есть камеры. – Врать она умела. Убедительно и вдохновенно.
– Да тут же все отключено! – влез Антон, и Жанна гневно обожгла его взглядом. Тот испуганно прикрыл рот рукой с видом: «Ой, прости».
– Ну, отпечатки же остались наверняка, – попыталась исправить она ситуацию. И, может, этот простой аргумент сыграл свою роль. Федулов сел рядом с тренером и опустил плечи.
– Хорошо, – тихо сказал он, – пили мы с Игорем, да. Но бутылка не моя. У него уже была. Я шел в туалет, он меня позвал. Ну, сел к нему на последний ряд. Поговорили, чуть выпили. Немного совсем. Ну, то есть я немного. Пару глотков сделал. Потом ушел. Игра же завтра.
– Если так, – Мухин резко встал и прошелся туда-сюда, – если так, то как бутылка у тебя оказалась?
Федулов поднял грустные собачьи глаза.
– После обеда шел в туалет, смотрю, Игорь спит, а бутылка рядом валяется. Он мне так-то не друг совсем, но вы ж его обязательно прищучили бы, и меня заодно. Борисов бы партизана изображать не стал, сразу бы сдал, кто с ним еще пил. Я бутылку забрал, под курткой спрятал. Так и ходил с ней. Потом решил выбросить. Да если бы кое-кто не увидел, никто бы и не узнал, – он ядовито посмотрел на Жанну.
– О чем говорили-то? – Мухин вздохнул.
– Да ни о чем. Пургу нес какую-то. Мол, никто не виноват, жизнь такая, бла-бла-бла. А, вспомнил, сказал, что скоро свалит из клуба. Похвастаться, что ли, хотел. Нашел перед кем…
Мухин крякнул и быстро отвел глаза.
– Убедились? – Лаврушин почти сиял. – Бутылку сам покойный принес.
– И что? Что это доказывает?
Камаев, Лаврушин, Жанна посмотрели друг на друга.
– А почему тогда только один умер? – Антон огладил бородку.
У всех на лицах, включая Мухина и Федулова, отразился немой вопрос.
– В смысле?
– Ну, мы же решили, что он отравился коньяком, а почему тогда второй не умер?
– Черт! – Федулов даже вскочил, постоял, как бы прислушиваясь к себе, потом облегченно вздохнул: – Фу! Чего вы пугаете?
– Сколько, говоришь, выпил? – Мухин посмотрел на бутылку. – Тут пол-литра. Ну пусть ты граммов сто выпил. Борисову четыреста что слону дробина, на его массу тела…
– Да, три глотка и сделал-то всего. Ну да, таких хороших глотка. И все. Но если коньяк паленый был, я б, наверное, почувствовал.
– Вот я и говорю, – поддержал его Мухин, – не в коньяке дело!
Жанна смотрела на эту группу мужчин, немного растерянных, взбудораженных, и понимала, что вряд ли они сейчас смогут понять, в чем причина гибели человека. Да и сможет ли понять это полиция? И разбираться будут долго и мучительно. Прежде всего для авиакомпании. Пресса начнет мусолить этот случай, посыплются абсурдные предположения и догадки, версии, теории. А если, не дай бог, копнут биографии экипажа? Перспектива самая печальная. И никакого тебе больше «приятного полета», ее рука стиснула через ткань пиджака листок с письмом. Может, именно это и имел в виду Дима? Подставить ее, лишить возможности летать… Он сидел рядом с Борисовым. Но не пил, как утверждает. Хотя кто может это подтвердить? Да нет, Дима, конечно, тот еще псих, но убить человека просто ради того, чтобы… Чтобы что? Нет, она подозревала, что он мог устроить на борту какую-то провокацию в виде дымовой шашки или распылить что-нибудь едкое, но не больше. Или она просто плохо его изучила за время совместной жизни. Иначе как можно объяснить это дурацкое письмо с рисунком?
Они встретились в трудный для нее период жизни. Она была потеряна, раздавлена и не слишком адекватна. Дима вытащил ее из болота самобичевания и самоедства, но не смог простить, что она так быстро пошла на поправку. Как выяснилось, в состоянии невроза она нравилась ему больше: ею было легко управлять, чем он с удовольствием пользовался. Конечно, исключительно с благими намерениями. Пока однажды ей в голову не пришла простая и ясная мысль: «Мне надо в небо». Идею вернуться в аэрофлот Дима не понял, к тому же считал, что у нее ничего не выйдет. Особенно когда выяснилось, что на борту самолета у нее начинались необъяснимые приступы паники. Никто не знает, сколько сил ей стоило справляться с этим состоянием. Но она смогла, у нее вышло. И Дима не простил. Он так долго и основательно готовил себе уютную берлогу, подбирал обслуживающий персонал, готовый работать двадцать четыре часа в сутки за одно лишь ласковое слово и пару сомнительных шуток. А персонал в ее лице взял и взбунтовался.
Жанна его понимала и даже чувствовала вину. Частично. Но даже этого крохотного чувства хватало Диме, чтобы надавить на самые болезненные точки ее раненой души. Не сразу, но небо действительно ее вылечило. Почти совсем. И даже Дима, как ей казалось, наконец-то это понял. Но зря казалось: не понял и не простил.
Рука скользнула в карман, готовая вытащить письмо-рисунок, письмо-доказательство, письмо-улику, но вытащила… пустую упаковку из-под таблеток. Пару секунд Жанна смотрела на нее, соображая, как это попало в ее карман и зачем. А потом она вспомнила.
Мужчины все еще громко спорили, размахивая руками. Вернее, махал руками Мухин, Лаврушин же пытался успокоить и прийти к согласию. Камаев молча наблюдал, Антон вертел головой, вероятно, с намерением ничего не упустить, ничего не пропустить. Происшествие, казалось, забавляло его.
– Простите, – Жанна чуть повысила голос, – а это могло стать причиной смерти?
Все четверо дружно повернулись к ней. Она раскрыла ладонь и протянула им небольшой серебристый прямоугольник. Камаев взял его, повертел перед глазами и аккуратно вернул. Рука непроизвольно тронула узел галстука.
– Что? Что там? – вскинулся Мухин.
– То, что гарантированно убьет самого здорового мужика, особенно того, кто выпил пол-литра коньяка.
Глава 11
Выбор делает человека человеком. Пожалуй, это единственное, что заставляет чувствовать себя живым. Конечно, не тот ежедневный выбор между рыбой и мясом, а тот, от которого зависит не только твоя личная судьба, но и судьба других. В конечном итоге разве не выбор заставил Адаму и Еву покинуть райские кущи? Ильяс Камаев как-то так представлял себе этот божественный эксперимент с человечеством, но никогда не думал, что именно это станет основным критерием для выбора профессии.
Отец настаивал на военном училище. Семья не была религиозной, но патриархальный уклад соблюдался. Камаеву-старшему не перечили ни мать, ни сестры, ни старший брат. Ильяс тоже привык к тому, что слово отца, старшего, закон. А потом он попал в лагерь. Нет, не в обычный детский, а в элитный лагерь для одаренных детей.
Победа на Всероссийской математической олимпиаде дала ему шанс поездить по стране, познакомиться с такими вещами, про которые он узнал бы, дай бог, только к совершеннолетию. Потом он целый месяц провел на берегу Черного моря. Каждый день они решали какие-то задачки, ребусы, доказывали теоремы. К ним приезжали разные специалисты из всяких академий и разговаривали уважительно, как с равными, на «вы». Ильяс тогда впервые поставил под сомнение родительский авторитет и сам этого испугался. Тогда же он впервые летел на самолете. Он навсегда запомнил щенячье чувство восторга, когда шасси оторвались от земли и его слегка вдавило в спинку кресла, и тот страх пополам с восхищением, когда земля под серебристым крылом принялась уменьшаться и делиться на цветные лоскуты.
Он подал документы в военное училище, как хотел отец, прошел медкомиссию. «Здоровье как у космонавта, – одобрили врачи, – хоть завтра на орбиту». Они еще смеялись, а Ильяс уже понял, что надо делать. Он сделал выбор, свой собственный. И с тех пор все решал сам. И теперь радовался даже ошибкам, ведь это давало новую возможность снова выбрать.
Лаврушин смотрел на него с непонятным выражением. Рядом стоял тренер, суровый мужик с рубленым лицом. Антон, вихлявый и сейчас, с любопытством крутил головой. Даже нос у него, казалось, крутился. Одна Жанна стояла совершенно спокойно с упаковкой таблеток в руке, держа ее на вытянутой ладони, словно случайно севшую бабочку. Странная девушка, отметил про себя Ильяс, не кривляка, не кокетка и с каким-то внутренним надрывом. С тех пор как с ним самим произошел этот самый внутренний надрыв, он хорошо чувствовал его в других. Она была такая же, как он, – обожженная жизнью. Может, слегка, но все же. Странно, что он вдруг подумал о ней. Обычно он не запоминал лиц стюардесс: в этой одинаковой форме они все были чем-то неуловимо похожи, как сестры. Ему хватало имени на бейджике. Ах да! Из-за нее произошла драка. Она так сказала. Она спровоцировала драку. Интересно чем. Да нет, неинтересно. Это его не касается.
– Если все же ваш спортсмен принимал этот препарат, то коньяк запросто мог его убить, – повторил он.
– Ерунда! – Тренер тут же вскинулся, как Камаев и предполагал. – Борисов здоровый как бык… был.
– Возможно, вы чего-то не знаете.
– Все я знаю!
Мухин быстро отошел, Камаев проследил за ним взглядом и увидел, как он что-то обсуждает с тем худым доктором, который осматривал тело умершего спортсмена.
Обратно они вернулись вместе.
– Скажи им, что Игорь не принимал никаких лекарств. Витамины – да, конечно.
Усов осторожно взял пустую упаковку с ладони стюардессы, сел на скамью и надел очки.
– Это клофелин, однозначно. Это та самая упаковка, которую я нашел в туалете? – он спросил это у стюардессы. И та кивнула.
– Почему сразу не оповестили о находке? – недовольно скривился Камаев.
– А вы у нас теперь следствие представляете?
Насмешка в ее голосе почему-то задела его.
– Вы обязаны…
– Поддерживать чистоту и порядок в салоне, – оборвала она. – И свои обязательства я выполняю. На полу валялся мусор, который я подняла.
– Но не выбросили, – Камаев усмехнулся.
Жанна пожала плечами. Мухин все тер и тер виски руками, потом поднял глаза.
– Вы хотите сказать, что Борисов не сам выпил все эти таблетки? Что он, что его?.. Я на вас точно в суд подам! За клевету. Костя, будешь свидетелем. У меня команда, а не сборище уголовников.
– Подождите, – вмешался Лаврушин. – Может, кто-то из пассажиров такие таблетки принимал? Почему сразу решили, что из-за них человек умер? Константин Венедиктович, вы же знаете своих подопечных?
Усов смотрел на них долгих пять секунд, потом отрицательно покачал головой.
– А в аптечке у вас они есть?
Усов кивнул.
– Посмотрите, это не оттуда? – Жанна вдруг оттеснила Камаева плечом и сделала шаг ближе.
Усов секунду смотрел на нее не мигая.
– Похоже, что так, – нехотя признал он.
– А вы можете сравнить? У вас же наверняка остались еще таблетки. Заодно проверите, не пропало ли что.
– Бред! – Усов отмахнулся от этого предположения как от опасно жужжащей пчелы. – Как они могли пропасть! Слышите? Да и зачем?
Лаврушин перевел взгляд на Камаева, как бы тоже спрашивая: «Зачем?» Жанна рядом переступила с ноги на ногу. Ильяс заметил, как высоко поднялась и опустилась ее грудь: она набирала в легкие воздух, и он понял, что она сейчас скажет такое, что вызовет или бурю, или штормовое предупреждение как минимум. Понял и даже чуть отступил, собираясь насладиться этим зрелищем. Давно ему не попадались люди, умеющие делать выбор.
– Если предположить, что оба спортсмена пили из общей бутылки, после чего один умер, а второй нет, значит, первый вместе с коньяком получил еще и смертельную дозу клофелина.
– Чего она несет? – Федулов вскочил. – Не травил я Борисова! Слышите!
– У вас же был конфликт, – она спросила, но так, без вопросительного знака. – Или я ошибаюсь?
– Не было у меня клофелина или чего там в этих таблетках. Ясно? Геннадий Павлович, видите, на меня сейчас всех собак навешают?
– Уймись, Самсон, – вяло возразил Мухин. – Они пытаются себя оправдать. Вот и придумывают. Но я это так не оставлю. Я дойду до самого… короче, до всех дойду.
В это время вернулся Усов, который незаметно от всех сходил за своим чемоданчиком. Все сразу замолчали. Усов порылся в упаковках, пооткрывал коробочки, потом поднял глаза.
– Все на месте. Ничего не пропало. Вот, – он продемонстрировал прямоугольную упаковку, – тут было два блистера, один на месте, второй, Гена, я тебе отдал. Все.
Мухин медленно опустился на сиденье и сжал виски руками.
– Гена, ты что? – вскинулся Усов. – Опять давление? Ты таблетку принял?
– Не принял, – простонал Мухин.
– Ну-ка быстро.
Мухин пожал плечами, сунул руку в один карман, потом во второй, на лице появилось озабоченное выражение, он еле слышно чертыхнулся.
– Гена? – Усов подался вперед, заглядывая ему в лицо.
Мухин загородился от него рукой.
– Нет таблеток, – нехотя признал он. – Выронил, должно быть.
Жанна повернула голову и посмотрела на Камаева, а тот на нее.
– Геннадий Павлович… – К месту, где они все находились, подошла группа спортсменов. Жанна узнала в них тех самых, что громко спорили у кофейного автомата. – Вам помощь нужна?
Лица у них были странные: нарочито равнодушные. Они стояли плечом к плечу, готовые не то к защите, не то к нападению. Ей стало вдруг неуютно. Она уже однажды видела этот взгляд.
– Хорошо, что вы пришли, – Камаев резко развернулся к ним, и оказалось, что они почти одного роста, – случайно не видели такую бутылку у кого-нибудь в самолете? – он потряс пакетом.
Спортсмены как один помотали головами, даже не дав себе труда рассмотреть то, что находилось в пакете. Камаев сделал вид, что рассматривает бутылку.
– Так-так, – бормотал он негромко, – греческий дьюти-фри, вероятнее всего. Может, кто недавно из Греции вернулся?
Парни как-то дружно выдохнули и разомкнули стройный ряд. Ему показалось или они все быстро посмотрели на тренера? Посмотрели и отвели глаза.
– Вообще-то узнать, кто из присутствующих недавно вылетал за границу, не составит труда… – Голос его был задумчив, словно он рассуждал вслух.
– Да вы все с ума посходили! – Мухин вскипел. – Да, я летал в Грецию. И что?
– А бутылка ваша?
По тому, как тихо было вокруг, стало понятно, что это так.
– Моя, – вздохнул Мухин, – но как она попала к Борисову, понятия не имею.
– И таблетки ваши, и бутылка, – Камаев дернул щекой и многозначительно посмотрел на него. Тот выкатил глаза и в то же время с некоторым облегчением развел руками.
– Мои! Но не я подсунул все это Борисову. Какой мне с этого резон?
Жанна посмотрела на несчастного тренера. Действительно, зачем ему травить собственного игрока, да еще так подставляться? Чья-то рука легла ей на плечо и сжала не сильно, но крепко. Она дернула головой, стараясь углядеть нахала, и тут же почувствовала, как ухнуло вниз сердце.
– Извините, что вмешиваюсь, – произнес прямо над самым ухом Димин голос, – но резон, может быть, и есть. Я стал невольным свидетелем вашего импровизированного расследования, и если вы позволите мне изложить свои соображения, то… – Всеобщее молчание было ответом. – Тотализатор, – произнес он весело, даже излишне весело, – спортивный тотализатор.
Глава 12
Дима протиснулся мимо Жанны, убрав руку с ее плеча, и она поспешно шагнула в сторону и даже потерла это место, словно его ладонь была раскаленной пластиной.
– Если предположить, что тренер делал ставки на тотализаторе, то вполне мог замочить ведущего игрока, чтобы обеспечить поражение. Насколько я знаю, шансы у команды весьма высоки. Я сам ставку сделал. И немалую. Ты же помнишь, я игрок, – он резко повернулся к Жанне, и она не успела скрыть испуг, доставив ему секундное удовольствие созерцать ее расширенные глаза. – Ну а чего? Подогнал парню бутыль, подсыпал таблеточек, и все! Команда без форварда. Деморализована, и все дела.
– Да вы кто такой? – Мухин побагровел. – Да как вы смеете?
– Слышь, мужик, ты язык придержи. За базар ответишь, – спортсмены вокруг зашумели, бросая на Диму злые взгляды.
– Да не давал я Борисову эту бутылку, как вы не поймете! Я для друга привез. Костя, ну подтверди! Мы же с тобой чуток выпили, и бутылку ты к себе спрятал, – Мухин резко повернулся к доктору.
Усов подумал секунду и кивнул.
– Я прошу вас проверить, на месте ли находится бутылка. – Лаврушин решительно отстранил Камаева и вышел вперед. – Скоро приедет полиция, и мы обязаны оказать ей полное содействие в расследовании. Если, конечно, хотим как можно скорее продолжить полет.
Усов поднялся и пошел к своему месту. Все дружно двинулись следом. Виктория и Алена удивленно посмотрели на толпу, окружившую ряд, на котором они сидели. Усов вытащил небольшую спортивную сумку и сунул руку в боковой карман, пошарил, расстегнул молнию, залез внутрь сумки, откуда торчали книжка, какой-то гаджет в футляре, провода зарядок и еще какие-то вещи.
– Нет, – повернулся он ко всем. – Бутылки нет.
– Отлично! – просиял Лаврушин. И все посмотрели на него с удивлением. – Теперь мы уверены, что это та самая бутылка. Вот что я имел в виду.
– То есть теперь вы хотите сказать, что Борисов бутылку от меня получил?
– Ничего я не хочу! – Лаврушин отмахнулся от него. – Может, он сам ее взял.
– И сам таблетки того… проглотил. – Реплика Антона заставила всех смолкнуть.
Жанна укоризненно посмотрела на него. Тот смущенно развел руками.
– Геннадий Павлович, мы как-то не поняли, о каких таблетках речь идет? Что Борисов сам траванулся? – Кирилл Порошин протиснулся ближе.
– Ага, – подсказал Тевосян, – совесть заела.
Кирилл протянул руку и схватил его за плечо.
– Да пусти! – отбивался Арам. – Чего ты взъелся-то? Можно подумать, тебе он дорогу не переходил?
Порошин размахнулся. Кто-то попытался схватить его за руку. В одну минуту образовалась куча-мала из мелькающих рук и ног. Парни топтались, сопели, шипели ругательства. Усов и другие, не принимающие участия в драке, отошли подальше. Мухин сидел, прикрыв глаза.
– Кирилл! – тоненько закричала Алена. – Кирилл, прекрати немедленно. Мальчики!
Она подбежала, дернула за одежду одного из парней, и когда он удивленно обернулся, протиснулась мимо него в самое нутро драки. Жанна зажмурилась, ей показалось, что сейчас ее непременно затопчут.
– Кирилл! – еще раз крикнула Алена. – Кирилл, перестань!
Драчуны разлетелись в разные стороны. Алена висела на Кирилле, он поддерживал ее одной рукой, другой утирал лицо.
Входные двери отворились, и в зал вошли люди в форме.
– А вот и полиция наконец-то! – обрадованно воскликнул Лаврушин и поспешил им навстречу.
* * *Самолет стоял не так далеко от здания аэропорта в небольшом закутке. Возле него уныло прохаживался сотрудник охраны, изредка подносивший рацию ко рту. Единственная взлетная полоса уходила куда-то в сторону автомагистрали, по которой сновали автомобили. Справа тянулись в небо красно-белые пальцы труб какого-то предприятия. Вдали темнели здания городских кварталов. С другой стороны взлетной полосы, в кармане, стояло несколько самолетов.
– Ильюши, – уважительно сказал Лаврушин, указывая на них Камаеву, – тезки твои.
Камаев промолчал, лишь немного замедлил шаг.
Группа полиции и экипажа подошла к опущенному трапу. Полицейский в форменном кителе показал удостоверение охраннику, тот с облегчением сдал пост и отошел подальше, не мешая им подниматься на борт.
Жанна шагала следом за пилотами и полицейским, который представился сотрудником Следственного комитета Воронежской области Хорхиным Станиславом Георгиевичем. Русоголовый, немного курносый, с наметившимся брюшком. Вел он себя подчеркнуто вежливо: или ему уже позвонили, рассказали про непростых пассажиров, или это была его обычная манера. Жанне он не сильно понравился, что-то было в его лице такое, то ли усталость, перетекающая в брезгливость, то ли что-то другое, не вызывавшее желание тут же облегчить душу признанием.
Замыкали процессию двое полицейских, и она прямо чувствовала, как их глаза обшаривают ее бедра. Она чуть усмехнулась. Один из них был совсем молодой.
– Надо же, какая конструкция, – Хорхин окинул взглядом салон. – Обычно люк сбоку, а тут прямо из хвоста выходишь. Ну, показывайте, что тут у вас.
– А вот, – Лаврушин откинул плед. – Пассажир умер. По необъяснимым причинам.
– Необъяснимых причин не бывает, – Хорхин нагнулся над телом. На макушке блеснула ранняя лысина. Он выпрямился. – Где Валентин Семенович? Криминалист где?
– Я тут, я тут, – запыхавшийся человек с бородкой земского доктора протиснулся мимо них. – Прошу всех отойти.
Все послушно двинулись в глубь салона. Лаврушин прошел чуть ли не до середины салона и остался там, не решаясь сесть. Камаев остался на уровне семнадцатого ряда и облокотился о кресло. Жанна тоже не стала отходить дальше.
– Так, понятые здесь? – Хорхин увидел двух сотрудников аэропорта в ярко-зеленых жилетах и удовлетворенно цыкнул. – Хорошо. Приступаем. Надеюсь, вы тут ничего не трогали?
– Трогали, – подала голос Жанна, – мы же думали, что ему плохо, тормошили.
– А как он лежал изначально?
Жанна зашла за девятнадцатый предпоследний ряд, встала коленями на сиденье у окна и указала на тело.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Старая касалетка – на авиасленге стюардесса с большим временем налета.
2
Паксы – пассажиры на авиасленге.
3
«Пантомима» – на авиасленге демонстрация пассажирам аварийно-спасательных средств.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: