Мой любимый шотландец

Хэтти предстояло провести в городе под неусыпным оком матери много однообразных недель – душных и коварных, словно тропинка среди болот. Тем временем Мина будет развлекаться со своим рыцарем…

Помогать Люси с суфражистскими делами не получится, поскольку родители ничего не знают о политической деятельности дочери. Придется занимать себя иными способами: рисовать наброски кистей рук и стоп, грезить о вызывающих бальных платьях, которые ей ни за что не позволят надеть, и сопровождать мать на респектабельные чаепития.

– Будем надеяться, что предложение сэра Брэдли не за горами, – сказала Хэтти. – Тогда моя мать с головой уйдет в планирование свадьбы.

По спине Катрионы пробежала дрожь.

– Не боишься, что после этого она озаботится и твоим замужеством? Ты ведь все-таки старше, чем Мина.

– Ничуть не боюсь, – ответила Хэтти. – Кстати, мне и самой пора получить предложение руки и сердца, иначе Мина при любой возможности будет бесстыдно кичиться своим новым статусом.

На самом деле это заботило Хэтти куда сильнее, чем она желала признать.

– Ты уверена, что хочешь замуж? – скептично поинтересовалась Катриона.

– Ни для кого не секрет, что я с нетерпением жду своего белого рыцаря.

– Да, но я не знала, что ты так спешишь его отыскать, – заметила Катриона. – К тому же недавно у тебя была пара рискованных приключений. Если они откроются, твои акции на рынке невест упадут до критической отметки.

При таком раскладе ее поведение действительно выглядело странным. Хэтти смущенно поерзала.

– Я вовсе не хотела себе навредить, – призналась она. – На прошлой неделе я даже нашла подходящего кандидата.

– И кто же он?

– Лорд Скеффингтон.

Брови Катрионы полезли на лоб.

– Лорд Клотверси Скеффингтон?!

– Да. У него есть титул, он молод, кроток, красив и к тому же художник, – перечислила Хэтти. – И вдобавок разделяет мою любовь к живописи.

Катриона медленно покачала головой, не веря своим ушам.

– Он получит права на твои картины. Он запретит тебе рисовать. Его зовут Клотверси!

– Аннабель замужем и при этом учится в Оксфорде.

– Аннабель согласилась на брак лишь после того, как герцог публично объявил о своей поддержке избирательного права для женщин, – указала Катриона. – Ты знаешь позицию Скеффингтона?

– Он пэр, – вздохнула Хэтти, отводя взгляд, – значит, тори.

Катриона замерла, как всегда выражая несогласие языком тела. К досаде Хэтти, это действовало куда эффективнее, чем целая лекция. В любом случае все было ясно без слов: Хэтти и во сне могла бы прочесть литанию по вопросам брака. Замужество – вещь рискованная. Принцип покровительства – основополагающий принцип английского общего права – требовал от жены полной зависимости от мужа. На бумаге она переставала существовать как личность. Кроме нескольких строго определенных исключений, она лишалась права собственности и в результате навсегда утрачивала право голосовать, тесно связанное с размером благосостояния, если только не удастся внести соответствующие поправки в закон о собственности замужних женщин. Суфражистки боролись с ним давно и отчаянно, а теперь Хэтти замахнулась на измену.

Девушка доела эклер и запила остывшим чаем. Нелегко живется тем, чей ближний круг общения состоит из одних лишь суфражисток и ученых отшельников. Иногда ей не хватало наперсницы, которая искренне разделяла бы ее страсть к тканям, к моде и к искусству и могла бы поболтать о завидных холостяках. Раньше такие приятельницы у Хэтти были, но они давно замужем и живут в Лондоне и Европе, к тому же считают ее немного странной.

Хэтти бросила взгляд на погруженную в раздумья подругу, которая сидела, укутавшись в шаль, невзирая на летнюю погоду.

– Я не рассказывала тебе, что одно из моих первых сознательных воспоминаний – кузина, произносящая свадебную клятву в соборе Святого Павла?

Катриона покачала головой.

– Уже не помню, что это за кузина, зато прекрасно помню ее платье. – Хэтти закрыла глаза. – Усыпанное бриллиантами облако белых кружев, шелка и тафты. Нечеловечески красиво: платье, хорал, высокие ребристые своды старинного собора. Моя мать с тетушками не могли сдержать победного ликования, потому что невеста отхватила великолепную партию. Мне было лет шесть, но я помню, как упивалась женскими эмоциями. Такое чувство, словно их мышцы долгие годы находились в страшном напряжении и наконец расслабились. Вот оно, истинное начало жизни моей кузины, ведь все, что ему предшествовало, лишь усердная, полная надежд подготовка. О, не смотри на меня с такой тревогой – я была совсем ребенком! Теперь я хожу на собрания суфражисток, как и ты, и знаю гораздо больше. Я читаю те же письма от обиженных, несчастных жен. Мне ясно, что за проклятие несет нам принцип покровительства.

Катриона успокаивающе подняла руку.

– Просто я вдруг осознала, что мои понятия о замужестве формировались более двенадцати лет и опровергать их с помощью фактических доказательств совершенно неэффективно. Хуже того, усвоенное в раннем возрасте воспринимается как инстинктивное – столь же естественное, как процесс дыхания, и важно не то, хорошее оно или плохое, а то, что ты к нему привык… Большинство лидеров нашего движения состоят в браке, – не сдавалась Хэтти, – и мне нравится идея стать женой, заниматься всякими женскими делами – ну, вышивать мужу носки и подтяжки. Я хочу провести жизнь с лучшим другом. Мне сложно объяснить свои чувства… Прошу, не считай меня дурочкой!

Катриона опешила.

– Я вовсе не считаю тебя дурочкой! Понимаешь, муж может запретить мне заниматься наукой – подразумевается, что жена обязана обслуживать его так, как он пожелает.

– А еще подразумевается, что он должен защищать жену ценой своей жизни, – напомнила Хэтти, легкомысленно махнув рукой. – Хорошо хоть, что от нас не ждут того же самого.

– Смерть – всего лишь миг, – тихо сказала Катриона. – Тебе ведь придется прожить с ним всю жизнь.

– Тьфу ты, пропасть! – воскликнула Хэтти. – Я-то думала, немного глупости разрядит обстановку.

– Ах да, конечно.

Щеки Катрионы вспыхнули – иногда она не улавливала сарказма. Вероятно, поэтому и ее слова редко несли подтекст. «Тут мы сильно отличаемся, – подумала Хэтти. – Я выпаливаю, что в голову взбредет, и часто вовсе не имею этого в виду». Для нее средство для выражения правды – живопись, а слова вызваны желанием понравиться собеседнику, желанием выглядеть обычной или глупенькой, что для девушки часто то же самое. От этого недуга страдают большинство женщин Британии, вынужденных думать одно, говорить другое, соглашаться с тем, что не нравится, смеяться над тупыми шутками – таковы большинство, только не Катриона. Когда Катриона хочет скрыть свои чувства, она просто умолкает. Вполне разумно, кстати, но если все страдают от одного недуга, то здоровый человек кажется ненормальным.

Хэтти снова откинулась на подушки.

– Не бери в голову, дорогая. Твои доводы вполне разумны, да только что у меня за жизнь сейчас? В родительском доме я не могу сама выбрать платье или прическу, не могу съесть лишний кусок за столом или решить, с кем мне общаться. По-твоему, почему я так часто лезу к тебе с модными советами? Выйдя замуж, я стану хозяйкой в своем доме.

Катриона кивнула.

– Вопрос в том, что хочешь: вырваться от родителей или вступить в брак?

– Разве для женщины в моем положении есть разница? – взвилась Хэтти. – Своих средств у меня нет, в отличие от Люси. И отца вроде твоего, который решил остаться холостяком и сделал тебя своей помощницей! Быть старой девой я точно не хочу.

– Напрасно я дала волю своим тревогам, – пробормотала Катриона, кутаясь в шаль с таким видом, словно только что осознала, насколько далеко высунулась из раковины.

Раскаяние пронзило Хэтти, будто удар током.

– Я так люблю наши с тобой разговоры, – быстро сказала она, – и мне их будет очень не хватать. Потому я сегодня такая несдержанная. А что тревожит тебя – расскажи!

Катриона разгладила шаль перепачканными чернилами пальцами.

– Ничего.

– Я болтушка, но тайны хранить умею! – заверила Хэтти.

– Знаю, – с улыбкой ответила Катриона. – Лучше расскажи, что сделаешь первым делом, если станешь сама себе хозяйкой?

Похоже, своими проблемами Катриона решила не делиться.