Рассуждать об этом было и весело, и интересно, и жутковато. А меж тем, пока ребята болтали, пастухи гнали лошадей дальше, вниз со склона, к самой воде. Табун врезался в речные волны, перекликаясь многоголосым ржанием.
– Водопой – дело небыстрое. Несколько часов, а там и вечер уже. Пастухи будут ночевать в долине, сторожить ночной выпас. Поутру их сменят, – пояснял Дэф. – Мы можем поехать домой, а можем остаться в ночное, ты как? Я бы остался… поужинаем с ребятами. Тушенка, картошка, похлебка на костре, а?
– Давай останемся, – предложил Джейк с надеждой. – Ночевка в холмах, надо же!
– Я так и знал, – усмехнулся Дэф. – Давай!
Так они и сделали.
Вот уже у ночного костра все от того же Диего Джейк и услышал, за что Паса невзлюбил серый пес его друга. Парень жевал лепешку и споро работал ложкой, черпая похлебку из котелка, но и болтать успевал:
– А с Корки их мир не берет вот почему – Пас попросту хотел его утопить, когда Корки был щенком. Пятнистая собака из конюшенных загуляла в степи, и по зиме, в самом ее начале, принесла двух щенков; один родился слабым, прожил пару часов только. А второй – второго она прятала еще неделю, и когда Пас наткнулся под крыльцом на неучтенный приплод, да рассмотрел, что тот – волкособ, то есть принесла-то его Пятнашка от волка, экая штука вышла! – так немедля заявил, что дикарский щенок тут ни за каким чертом не сдался, у них-де скверный характер.
– Говорят, помесь собаки и волка вообще нельзя приручить, – наставительно сказал один из ковбоев постарше.
– Билл, да кто когда пробовал! Говорят… кто говорит-то? – отмахнулся Диего.
– Ну я попробовал. Получилось же, – заметил Дэф.
– Так он только вас слушает, юный сэр! – воскликнул Диего с легкой досадой.
– Но и никого, заметь, не укусил еще ни разу… без приказа, – Дэф погрозил неведомо кому своей ложкой, и старшие сдержано рассмеялись: шутка вышла неплохая, и все отлично поняли, что она значит. Без приказа, значит, нет… а вот по команде очень даже!
– А дальше-то что было – ну, с Корки? – полюбопытствовал Джейк.
– Да ничего, – Дэф почесал лежащего у его ног пса. – Отобрал я его у Паса, да и все. Сказал, что это теперь моя собака.
Корки негромко гавкнул, и Джейк, улыбнувшись, протянул ему кусок хлеба.
Пес его с деликатностью взял, и собравшиеся вокруг костра обменялись удивленными замечаниями – гляди-ка, а Корки и правда кого-то еще, кроме хозяина, считает за хорошего товарища, а не норовит тяпнуть за руку или ногу!
Джейк смотрел на собаку, которая была на самом деле наполовину степным волком, и потихоньку понимал – будь у него самого такая собака, он бы точно так же никогда и никому ее не дал в обиду. Как лучшего друга. Каки лучшего друга.
3
Ночь легла на прерию – темно-синяя, чернильная, глухая. Джейк и не думал, что в самом деле летней ночью может быть настолько темно. Густую бархатную черноту едва разбавлял рыжий свет костра, слегка оттеснял от стоянки, от собравшихся вокруг огня людей… и все. Сделаешь шаг в сторону – утонешь в этой тьме. В городе – да даже и на ранчо! – свет из окон домов и над крыльцом казался куда как более надежным, ярким и сильным, чем одинокий костер посреди ночной прерии. Да, их костер горел ровно – пастухи то и дело подбрасывали в него веток и сухой травы, заботясь и о свете, и о тепле: после знойного дня ночная прохлада зябкими пальцами лезла под одежду, неприятно щекотала шею и заставляла кутаться в куртки и пончо. Джейк пожалел, что не захватил куртку – но Диего принес откуда-то еще одно пончо, набросил друзьям на плечи, сразу обоим; потрепал лобастую голову пса – и Корки лишь вяло лизнул ладонь парня, разочарованно вздохнув: угощения в ней не нашлось. Джейк фыркнул, подумав, что скверная репутация Корки явно преувеличена, с такими-то манерами!
Джейк покрутил головой: там, где кончался круг света, темнота лежала, точно индейское одеяло: на холмах и реке, на дальних горах и ближних деревцах, на лошадиных спинах; ведьминой пряжей, в которую скоро добавятся и седые нити тумана, путалась в траве, скользила по плечам, если отходишь от костра, и касалась лица мягким крылом, точно невидимая птица.
Где-то в прерии перекликались, выйдя на ночную охоту, койоты – их плачущие голоса раскатывались вдали, как унылая, монотонная песня вроде индейской.
Спать никто и не собирался – наоборот, поужинав, люди принялись неспешно беседовать кто о чем, проверять карабины на всякий случай, обмениваться новостями. Кто-то набивал трубку, кто-то достал губную гармошку, наигрывая немудрящий мотивчик. Беседующие похохатывали, тыкали друг друга в бока, махали руками, уличая в излишней болтливости – все, как всегда, как везде.
Джейк не особенно прислушивался, о чем говорят старшие. Заметив, что его друг уставился в огонь и словно уснул с открытыми глазами, потыкал его тоже:
– Эй… ты чего?
– Думаю. И – слушаю, – тут же отозвался Дэф.
– И?
– И ты послушай, – он кивнул в сторону кучки народу, собравшихся поближе к Биллу, тому седоусому ковбою, что говорил про сложность приручения щенков-полуволчат. Джейк навострил уши.
Билл рассказывал какую-то жутковатую байку; судя по всему, только начал, и слушателей у него, как заметил Джейк, все прибавлялось.
– Моя тетка – а она, хоть и белая, росла в одной семье с индейцами-юрок, потому что сама с западного побережья – мне рассказывала еще вот такое, когда я был возрастом вон как наши ребятки: пошли как-то двое парней на охоту. Собирались бить оленей. Взяли с собой каждый по шесть собак. И пошли в разные стороны – условились встретиться вечером на третий день, похвалиться, кто в чем удачливее. Были они друзья меж собой, но соперничали во всяком ремесле, и крепко соперничали! Говаривали, что не дойдет до добра однажды дело с их попытками выставиться друг перед другом сильнее, ловчее и умнее, чем товарищ. Да, говорили. И вот, идут, каждый в свою сторону. И слышат собак друг друга. И примечают – тут моему приятелю удача, видно, была… а тут упустил зверя!
– Билл, да ты не заливай, – фыркнул кто-то. – На оленей охотились если – меж ними расстояния такие, что ни одну собаку не услышишь!
– Не перебивай, Том, – шикнули на него.
– Я знать того сам не знаю, а как мне рассказывали, так вам и говорю, а не нравится – иди вон проверь лошадей, а то койоты что-то близко подобрались!
Том с фырканьем отмахнулся, покривился – но все равно взял ружье и поднялся на ноги. Проверить, и правда, было бы недурно. Эту нудную обязанность по очереди исполнят все пастухи, и отлынивать смысла большого нет – наоборот, сейчас сходишь – потом под утро, когда сильнее всего хочется спать, никто не станет теребить. И Том пошел, еле слышно насвистывая под нос не слишком приличную кабацкую песенку. Джейк узнал мотивчик и смешливо фыркнул. Знать таких песенок ему, конечно, не полагалось, но… вон Дэф тоже ухмыльнулся по-разбойничьи, покосился на друга, тихонько шикнул: история Билла только-только подобралась к самому интересному же!
– И вот, – продолжал Билл, – приходит первый вечер. Завыли, залаяли собаки одного из охотников, стали скулить, глядя в лесную чащу. А в лесу ветер ходит – да такой, что стволы больших старых деревьев трещат и гнутся, как тростник на реке в грозу! Охотник испугался, привязал собак к себе, велел им сидеть рядом.
Ветер пошумел и стих, а охотник в страхе только под утро заснул, пригревшись меж собак-то. Пошел на охоту и дальше. Еще добыл сколько-то – идет, думает, где на ночлег встать получше в следующий вечер. Удачный второй день охоты был, лучше прежнего, да.
Второй вечер пришел – и точно так же завыли, залаяли собаки, и стал в глубине леса ворочаться жуткий страшный вихрь – ближе, чем был! Не успел охотник собак кликнуть к себе, и на одну сворку взять – собаки отбежали от костра, стали громко лаять да на тот смерч рычать, точно чуяли в нем какую-то злую силу. И напрасно охотник подзывал их – ярились-ярились псы, а смерч все ближе трещал, пока не выкатился на ту поляну, где охотник с собаками ночевал. И унес вихрь собак – одну за другой! Ра-аз, поднял, закрутил – и нету! Одну! Вторую! Третью!
Билл тыкал узловатым пальцем перед собой на каждом восклицании, и слушатели замерли, ожидая, что будет дальше.
– И так всех собак унес ветер, всех шестерых. А потом ветер дохнул на костер – и тот погас! Поднялись, закружились в воздухе головни и пепел, как до того кружились собаки – и пропали точно так же. Охотника взял ужас – а как его тоже унесет сейчас? Но вот вдруг прислушался парень – и что же он слышит? Точно голос какой-то в этом вихре шепчет странные, жуткие слова. И, сам не свой от страха, принялся парень их повторять, повторять, повторять… как молитву.
Да, как молитву, сохрани Дева Мария мою христианскую душу за такие слова, но именно так и было все. Вот, значит, походил этот страшный вихрь, завывая – у-у-у-у! – вокруг, а самого охотника-то и не тронул. Глядь по сторонам он – а уже почти светает. И вихрь затих, пропал, точно его не было.
Собрался, пошел – только не на охоту уже. Какая там охота без собак! К месту условной встречи пошел. Как раз день шел еще, вечером встал так же, а друга все нет и нет… ждал, ждал – слышит, снова ветер гуляет в чаще. Слова вчерашние припомнил, только начал их повторять – а выходит его приятель, ты гляди-ка! А вихря – вихря-то и нет как нет больше. Вот он, друг-товарищ этот, подходит, и говорит:
– Слышал ветер, видел, что бывает с теми, кто не знает нужного слова?
Видел, говорит первый охотник. А что это вообще такое-то хоть? Я смотрю, твои собаки с тобой! Что же, ты знаешь про ветер, но… Засмеялся тогда приятель и говорит – это, братец, и был я. Я сделался sikkuli – гигантской подземной птицей, именно такая птица производит смерч, хлопая крыльями. А вот кто не знает нужной молитвы, того унесет! Да! Я это и был!
Последние слова Билл чуть ли не выкрикнул в торжестве, и страшно рассмеялся, подражая охотнику-колдуну. Вышло до того натурально, что кто-то обжегся кофе, который зачерпывал из котелка – уронил от неожиданности чашку, и заругался.
Билл снова засмеялся – но своим нормальным, обычным смехом. Диего то ли досадливо, то ли восхищенно крякнул – история вышла жутковатая. Джейк поймал себя на мысли, что съежился под широким чужим пончо, и машинально подвинулся ближе к приятелю.
– Дурацкая сказка, – проворчал тот, кто пролил кофе. – Мальчишек вон только пугать!
– Э-э-э-э, – погрозил пальцем Билл. – Если бы сказка!
– Больно уж жуткая для сказки, – пробурчал следом еще один из пастухов.
– Зря ты, старик, среди ночи такую страхотищу рассказываешь, – зевнул Пас. – Я только-только пить решил завязать, ну! Станут среди ночи всем мерещиться эти… смерчи-птицы! А снова на меня сопрут, что я напился и буянил!
Ковбои засмеялись. Улыбнулся, против ожидания, и Дэф. Корки поднял голову, коротко гавкнул куда-то в темноту.
Диего возмутился: