Дорога за горизонт. За золотым крылом

– Нет, Имбар, не считается, – Айенга взлохматила светлые волосы сына, все сильнее с возрастом начинающие отблескивать на свету яркой рыжиной. – Ты же не крался тайком, нарочно, не навострял изо всех сил уши, не обманывал при этом никого. Если кто-то не хочет чего-то говорить вслух для чужих ушей, пусть не говорит близ этих самых ушей.

– Но я никому и не говорил никогда, что слышу лучше прочих и в темноте вижу тоже!

– А и не говори, – подмигнула мать. – У всякого должна быть своя тайна!

«Мало ли что взбредет в их благородные головы этим остроухим», – мрачно подумала при этом про себя Айенга. Даже живя среди эльфов, она не доверяла им особо, да и не полюбила до конца этот народ в общем-то тоже. Ни народ вообще, ни кого-то из мужчин-эльфов, хотя ищущих благосклонности красивой северной чародейки было не так уж и мало. «Один мужчина в моем сердце был и остается – отец моего сына» – неизменно отвечала она. Айенга подозревала, что большинство сватавшихся к ней эллеральцев на самом деле просто желают быть причастными к пророчимым чудесам и свершениям, что сыпались на Волчицу и ее сына как из рога изобилия.

С пророчествами сама она как-то справлялась, сына же от этой шелухи старалась ограждать, а падких на яркий отблеск чужой славы (пусть и мнимой) всерьез не воспринимала, как, казалось, и сам этот отблеск – что есть он, что нет его вовсе. Чего не скажешь о Силасе, впрочем, он к подобным вещам относился серьезно, но тянуло его к Волчице совершенно очевидно не поэтому. Уж ему-то чудес и свершений точно было не нужно, хватало и своих, еще и поделиться бы мог… но и того, чего бы он хотел, у Айенги тоже не было. Она действительно поклялась сама себе не впускать никого в свою душу, сколько не прошло бы лет. К тому же, она, как могла, оберегала сына от нездорового ажиотажа вокруг его происхождения и заодно от попыток влияния со стороны власть предержащих на землях Эллераля. «Имбар – кровь от крови людей Севера, а не жителей эльфийских лесов. И он вырастет северянином, а не послушным Эллералю неженкой без собственного мнения!» – твердо решила про себя Айенга. Впрочем, она и вслух могла повторить эти слова любому.

Именно Айенга настояла, чтобы и Амир, и Льюла отныне учились только дома. И это по ее просьбе и прибыл Йэстен. Силас такую идею, тем не менее, сразу одобрил, хотя Айенга готовилась к долгому спору. У Акларийца тоже не ладились отношения с правящей верхушкой Эллераля, и это роднило их с Айенгой. Да и в вопросах воспитания сына он ее поддерживал, как ни странно, почти всегда.

Спустя первые беспокойные семь лет после катаклизма жизнь семьи Амира и самого юного всадника, наконец, выровнялась, год незаметно сменялся годом, и все пошло своим чередом, будто ничего больше страшного не соберется произойти, а все потрясения и катаклизмы остались в прошлом.

Особенно мальчику понравилось учиться отдельно от других. Да, Силас нередко бывал строг и придирчив, а мать порой ворчала на неосторожные или откровенно хулиганские выходки (взрослея, Амир периодически выкидывал все более замысловатые штуки), да и с Йэстеном было все далеко не так гладко, как хотелось бы – мальчишки и есть мальчишки, даже если один и считается уже взрослым – но сбегать с назначенных занятий Амир перестал. Так прошло еще с полдюжины лет, за которые он выучился всему, что положено знать всаднику. Самым прекрасным в жизни Амир, да и Льюла считали теперь совместные полеты. Именно летать вместе юных всадника и дракона учил неизменно только Фокс, а всяким наукам и тонкостям магической стороны связи дракона и человека – Силас. Амир искренне ценил и любил обоих наставников, хотя Фокс временами казался взрослеющему Амиру странным.

Фокс и Амир общались примерно как сводные братья – то мир и дружба, то все растущее недовольство друг другом, бесконечные перепалки и обиды. Эти две крайности сменяли друг друга по пять раз на дню. Но, сказать по чести, Амир даже в минуты крайней обиды на не всегда уместные фоксовы шуточки все равно выбрал бы его компанию, а не общество надменных эллеральских подростков. По крайней мере, если раздосадованный очередным спором Амир посылал Фокса «в предвечные снега» или еще куда подальше, то получал в ответ легкого тумака, на которого можно было и дать сдачи, и там и незаметно помириться в учиненной свалке – по большей части всегда шутливой. Со временем эти дурашливые тычки стали заменяться тренировками рукопашной схватки – и за это Амир был готов простить какие угодно шутки и подколы.

А если случалось Амиру стакнуться с кем-то из эльфийских подростков, то встречал он обычно от них волну леденящего презрения и какое-нибудь обидное прозвище, за которое юный северянин чувствовал недостойное желание разорвать насмешнику глотку. Вот эта-то порой прорезывающаяся вспыльчивость и совершенно звериный гнев, приходящий следом, стали со временем тяготить мальчика все больше.

Самое страшное случилось в амировы тринадцать лет («тринадцать зим», как говорил сам паренек, на северный манер). Тогда этот темный тяжелый гнев и жажда покарать немедленно послужившего причиной этого гнева обрели плоть и имя – оборотень. По счастью, Амир тогда был один в своем излюбленном укрытии в самом глухом закоулке города. Туда он удалялся и раньше, чтобы переждать дурное настроение, так случилось и в этот раз.

Очередная стычка с кем-то из эльфийских юнцов, в которой Амира завуалировано обозвали неженкой и маменькиным сынком, моментально захлестнувшая ярость, брошенное сквозь зубы Амиром «благодари своих богов, эльф, что я считаю бесчестным бить таких, как ты» – и Амир направился прочь. Что яростное желание избить насмешника покинет его нескоро, он знал, и пытался учиться самостоятельно выдержке и спокойствию. Но в этот раз злость только росла, поднимаясь горячей волной внутри, пока не превратилась в болезненный спазм, скрутивший мгновенно все тело, сминая его изнутри, застилая глаза белой пеленой света – то ли от боли, то ли от ярости.

Открыв глаза после яркой вспышки болезненных ощущений, Амир пришел в неописуемое изумление – он оборотень! Мощные лапы, серая густая шерсть, острые клыки, непривычно чуткие уши и столь же непривычно острое зрение под странным углом… Зверь, огромный волк – вот во что обратилось его тело в этой вспышке боли! Вот что это такое – это не он невыдержанный глупец, это зверь рвался наружу! Сперва Амир обрадовался – а потом безнадежно опечалился. Он знал, как эльфы относятся к оборотням, и отношение это не было добрым. Отчаяние захлестнуло еще сильнее, чем гнев секунду назад. Именно оно и отбросило превращение назад, снова вернув Амиру его привычное тело.

– Никто не должен узнать, что я такой. Что я оборотень, – прошептал Амир себе под нос, вновь вернувшись в человеческий облик. Первое превращение было очень коротким, едва Амир осознал, что случилось, и пришел от этого в отчаяние – зверь покинул его. Подросток в изорванных лохмотьях мучительно соображал, что бы соврать по поводу этих лохмотьев – отчего одежда превратилась в рванину. В глазах стояли слезы, а в голове царило смятение. Что будет теперь со всей привычной, отлаженной жизнью? Он ни на секунду не усомнился, что быть оборотнем это очень, очень плохо. Даже не потому, что эльфы так считают. Просто – плохо, и все тут.

Поэтому он не нашел ничего лучше, как соврать, сказав, что кубарем свалился в овраг, не заметив его края – ничего другого выдумать он не смог. Ему поверили, хотя и отчитали за неосторожность.

«Главное – поверили. Никто не должен знать про волка… я ему не позволю занимать мое место!» – твердил Амир себе. Но увы, зверь оказался настойчив и иногда все же вырывался на волю. Не то что бы очень часто – не чаще трех—четырех раз за год, но все же. Самыми трудными были периоды смены сезонов – приходилось чутко следить за собой. Теперь юноша знал, как ощущается приближение звериного облика, и успевал укрыться и даже – скинуть одежду прежде, чем от нее станутся одни неровные обрывки. Хуже было только то, что тщательно контролируемое превращение оставляло Амира в зверином теле дольше. Приходилось прятаться, хотя зверю хотелось бегать, рыскать по кустам, втягивать полный запахов воздух. Вот этого Амир точно не мог позволить. Волк-то волком, да только при таких размерах, специфичном телосложении зверя и таких длиннопалых лапах никто не усомнится, что это не просто волк, а именно оборотень. Видеть оборотня никто не должен! Пусть Амир вообще не заметил, чтобы он как-то менялся внутренне, став зверем: менялось только его тело да обострялись чувства, и… на этом все. Мыслил он по-прежнему ясно, и разум его не туманился. Но различий для него никто не подумает сделать, в этом юноша был уверен. Поэтому – скрываться. Только один выход есть у него.

Увы, однажды все же его таким увидели. Амир сбежал в свое укрытие, и в тот раз ему пришлось особенно долго пробыть там. Льюла забеспокоилась за пропавшего всадника и принялась искать его, и, разумеется, нашла. Драконица клятвенно пообещала никому не выдавать секрета, как умея, утешая печального Амира. Человеком он стал сразу же, как только понял, что самый близкий друг – Льюла – обнаружила его в зверином облике. Видимо, от огорчения, но зверя удалось загнать вглубь тут же, первым острым желанием стать собой. Потом оборотень надолго утих, и не омрачал жизни Амира целый год, или даже дольше. Время шло, и несло оно с собой не только добрые перемены.

Амир где-то в глубине души догадывался, что однажды ему не удастся скрыть то, что он считал самым позорным о себе. Страшно не хотел этого, и не знал – когда так случится.

Как и все неприятное, случилось оно неожиданно и тогда, когда меньше всего юноша ждал подобного от самого себя.

Глава 2. Выбирай сам

Та-Амир сидел на белых каменных ступенях здания совета и тоскливо смотрел на цветущие яблони в саду при дворце. Еще никогда он не ненавидел так сильно город, в котором родился и вырос. И всё бы ничего, если бы не последняя стычка с сыном какого-то купца средней руки, едва не закончившаяся плачевно для оного… Притихший было зверь, не сказать иначе как подставил юношу, вырвавшись совершенно неожиданно. Оборотня в этот раз увидели слишком многие, и усилия прошлых двух лет оказались напрасны. Боги, да ведь он не собирался даже сильно скандалить с мальчишкой! Почему зверь решил выйти именно сейчас?!

Притихшая Льюла улеглась у его ног, только сочувственно поглядывая на своего всадника. Она знала, что не сможет сейчас на самом деле утешить юношу, поэтому и помалкивала.

– Мне приходилось встречаться с настоящими оборотнями, – донеслось до юноши из здания. Силас. Конечно же, был на его стороне, и старался говорить уверенно и спокойно, но вот прорезывающиеся нотки заискивания слышал даже сам Амир. На что – на что, а на слух молодой всадник не жаловался – материно «наследство». – И поверьте, он умеет его контролировать.

Силасу и без того неохотно верили, а тут… оборотень. Наследство, ага.

Наследство. Амир чуть улыбнулся, напомнив себе о необычайной ловкости, остром слухе и зрении – всем тем навыкам, которым завидовали его эльфийские сверстники, обучавшиеся вместе с ним. Но снова помрачнел, в очередной раз невольно прокрутив в голове злополучное утреннее происшествие.

Амир преотлично все помнил до мельчайших деталей – как голос его сорвался в глухое рычание, тело изнутри скрутило знакомой тянущей болью, точно сминающей кости и выворачивающей плоть наизнанку, заставив на миг глаза видеть только белую вспышку под сомкнутыми веками. А следом – лицо полузнакомого парня, бывшего перед этим таким насмешливым, что мгновенно вытянулось и побелело; и как пятился этот эльфийский юнец, не сводя испуганно—изумленных глаз с огромного серо—черного волка, мгновение назад бывшего человеком. Оборотень, тихо рыча, встал на задние лапы и как человек (отчего выглядело все еще более пугающе) медленно подался вперед. В следующую секунду перед собой оборотень увидел мелькнувший синий плащ наставника.

– Остановись! – первое, что услышал Амир-оборотень.

Силас! Голос наставника звучал властно – но в то же время мягко и спокойно.

– Успокой зверя, отпусти его… Амир, ты слышишь? – Аклариец плавно скользнул между оборотнем и незадачливым пареньком-эльфом, как бы невзначай заслоняя того собой.

Зверь-Амир утвердительно качнул головой.

В следующий же миг оборотень обмяк и рухнул.

На землю упал уже человек, словно всё его превращение было лишь страшным сном – только вот вымотавшим молодого всадника до последней капли сил и подравшим одежду в клочья. Силас помог подняться и быстро увел Амира прочь, что-то торопливо говоря в самое ухо, но тот плохо различал, что именно. В голове билась пылающая безжалостная мысль – все, все кончено. Все знают, кто он на самом деле. Всему конец.

Совет натурально гудел уже почти час, никто не хотел поддержать чародея. Эльфы Эллераля испытывали иррациональный страх перед оборотнями – нельзя сказать точно, с чем это было связано, оборотни вовсе не были обычным явлением для Краймора, и никогда не были в числе его бедствий. Но сейчас они все готовы были не только гнать юношу с позором из Эллераля, но и, пожалуй, даже едва ли не четвертовать на главной площади, как считал сам Амир. И им было уже абсолютно плевать на то, что юноша – всадник на драконе, и какими надеждами осыпали они сами его всю дорогу прежде. Всадник! Опора! Защита! Та самая заветная личность, гордо именуемая среди эльфов arghetron[4 - Аргшетрон – всадник-на-драконе в языке корту. Или, с эльфийского, где читалось как «архэтро» – «защитник народа».]. Теперь же «защитник народа» сам нуждался в том, чтоб за него вступились, горько думал Амир. Только неоткуда было такого ждать, неоткуда. От того еще горше и тоскливее становилось юноше.

Все складывалось не в пользу юного всадника в этот раз, и, хотя Силас из последних сил заступался за своего ученика, он видел и сам, что неумолимо сдает позиции. Ученик же прекрасно знал «этих упёртых эльфов», по его собственному выражению, и уже заранее подготовил вещи – об этом Силас тоже был в курсе, и уверенности в его голосе становилось все меньше.

А сейчас Амир, ученик и воспитанник старейшего всадника, и дракон Льюла, та самая Льюла, что вылупилась из яйца у кроватки Амира, предопределив его судьбу, попросту подслушивали за ходом собрания – даже особо не надеясь на благополучный исход. Это Силас знал тоже – хотя бы потому, что сам бы поступил в амировом возрасте так же.

На всю проникновенную речь аргшетрона Силаса ЭльЗанжеранта по прозванию Аклариец у Совета нашелся только один аргумент, и он был несгибаем.

– Ты защищаешь зверя! – раздалось в очередной раз.

– Он не зверь, он сын женщины божественного рода, благословленной самим Онгшальдом Отцом Севера! – возразил всадник, обернувшись на голос. Кто именно из советников сказал эту фразу, он не разобрал – но то было не важно. Даже Линдор, добрый друг самого Силаса и его воспитанника, мрачно помалкивал – на что надеяться?

– Та-Амир должен быть изгнан из Эллераля, и точка, – заявил король Арваэль, за которым и стояло последнее слово. И оно перекрыло собой все прочие голоса. – Он угрожает всем нам.

«О-о-о Айулан! Отчего я не научился убеждать людей так хорошо, как это делал учитель – Теодор?» – мысленно взвыл старший всадник. Вслух же он ничего не сказал. Все, что мог – он произнес ранее, и его отказались услышать.

Совет решено было окончить на этом. Всадник с раздражением взлохматил себе волосы, запустив руку в копну черных прядей, готовый рвать их от бессилия, но подавил эту вспышку, просто проведя рукой еще раз – приглаживая растрепанное, и вышел на улицу, где натолкнулся на сидевшего на ступенях ученика.

Льюла, подняв голову, с надеждой посмотрела на Силаса. Амир же не только не обернулся, а даже не изменился в лице, смотря куда-то вдаль.

– Я все слышал, – тихо сказал он.

– Тогда ты знаешь решение Совета, – вздохнул Силас. – Я сделал все, что мог, поверь.

Амир кивнул.

– Что ж, тогда пойду, заберу вещи, – поднимаясь со ступенек, произнес юноша, и горько добавил: – хотя зачем они зверю?

– Амир, – прервал его Силас, – не бери в голову слова этих аристократов! Это твой дар, дар, а не проклятие! Ты помнишь, кто спас кортуанцев в третьей эпохе?

Силас взял Амира за плечи и развернул к себе. Попробовал ободряюще улыбнуться.

– Алексар, – буркнул Та-Амир, упрямо уставившись под ноги.

– А кем он стал для той битвы?