– Как ты его? Вот спасибо дяде Бобу, чуть голову ему не отрубила.
– Я сама не знаю как. Было такое ощущение, что лопатка сама повела мою руку.
– Я и говорю: спасибо дяде Бобу. Но ты себе не представляешь, как нам повезло.
– Чудом спаслись.
– Это тоже, хотя полусекундой позже он бы у меня все равно получил очередь разрывными. Но у нас теперь дневка – полтора дня.
– Ого. Почему так много?
– Мы с тобой уже двенадцатый день бежим без перерыва. А над медведем все равно придется потрудиться. Так вот: разделываем медведя, берем побольше мяса и сала, рубим побольше дров, сало надо закоптить – это один из самых высококалорийных натуральных продуктов, возьмем с собой килограммов десять. А завтра с утра – стирка, сушить будем у костров. И, разумеется, жрем мяса от пуза.
Это был замечательный день. А самое интересное было кормить волков. Достаточно было подойти с куском мяса на метр расстояния, положить мясо на снег и отступить обратно на метр. Волк подходил, осторожно брал, потом отходил и вежливо усаживался в сторонке, чтобы не мешать остальным.
– Папа, а почему волки едят своих?
– Только погибших и только зимой. Специально друг на друга они не охотятся.
– А… почему люди?
– Не знаю. Я стараюсь об этом не думать. Но… да, люди ошалели от катастрофы. Каннибализм случался и раньше, но исключительно редко, и только вследствие жуткого голода. А тут голод еще не наступил, а все уже…
– Неужели человек так плох?
– Не знаю. Но вот заметь: в политических кругах бытовало выражение – «съесть человека». Имелось в виду, что свои же товарищи по партии ополчались на кого-то одного и крушили ему карьеру, выгоняли с позором отовсюду…
И снова забег. Четверть пути позади. Отдых, пища, чистое белье – с новыми силами вперед. И они уже достаточно втянулись, чтобы разговаривать и на ходу.
– А что нового от контрразведки, пап? Дядя Боб их слушает?
– Разумеется, и суммирует для меня. Но сейчас все тихо. Не только вся страна – весь континент засел по домам и лагерям. Банды тоже перестали шастать – теперь уже все вооружены и настороже.
– А что будет потом? После гражданской войны?
– Не знаю. Кто-нибудь победит и возьмет власть в свои руки. Скорее всего, армия.
– Будет военная диктатура?
– Вероятно.
– Но ведь это ужасно.
– Почему? По крайней мере, прекратится каннибализм.
– Но ведь людям нужна свобода, нужна демократия.
– С чего ты взяла?
– Но ведь это каждый школьник знает.
– Вот именно. А я давно уже не школьник…
– Папа, а как можно без свободы?
– Как у пофигистов. Кстати, боюсь, это самые свободные страны на свете.
– Почему?
– Демократией там и не пахнет. Какая разница: пьяный король, пожизненный президент или хунта полковников? А свободы – хоть залейся, пока ты не мешаешь правящим кругам.
– Как?
– А всем пофиг, что ты делаешь и что говоришь.
– Послушать тебя, так лучше диктатура, чем демократия.
– Не так. Просто на самом деле свобода личности при демократии вовсе не так велика, как кажется. А жить можно и при диктатуре. Проблема в другом. Бывают общества идейные и безыдейные. И если ты окажешься в идейном обществе, но не будешь разделять его идеи… Диктатура с тобой расправится, но и демократия едва стерпит…
– Неужели за всю свою историю человечество не смогло выработать хорошего свода законов?
– Во-первых, мало хорошего закона, нужно еще хорошее исполнение хорошего закона. Во-вторых, все невозможно зарегламентировать, в прошлом уже пытались законодательно заставить людей есть ножом и вилкой и пользоваться носовым платком. Но, главное, закон должен быть нейтральным относительно того, кто его применяет. В результате, плохие люди тоже извлекают свою выгоду из хороших законов.
– Значит, надо улучшать людей.
– Ох, как много пытались! Перебрали, мне кажется, все на свете. Если не ошибаюсь, один автор классифицировал все варианты и пришел к выводу, что есть только два пути: добровольное рабство или принудительная свобода.
Они шли уже по местам, которые в прошлом были более заселены. Как-то раз они проходили мимо небольшой фермы. Дом и хозяйственные пристройки стояли немного на взгорье, к реке спускалась утоптанная тропинка, к мосткам. Они не сразу заметили, что там человек набирает из проруби воду в ведра. Видимо, он их не услышал, поднялся, навесил ведра на коромысло, выпрямился, увидел их…
Огромный спектр чувств отразился на бородатом помятом лице: удивление; испуг; мысль об оружии; досада, что оружие осталось дома; страх.
Рука Дэна легла на автомат; рука Нелли легла на револьвер; Джек оскалил клыки. Они приближались; фермер застыл под коромыслом, лицо его было искажено страхом.
Нелли убрала руку с револьвера, потрепала Джека, Дэн положил руку поверх автомата. Фермер с шумом выпустил воздух, осторожно поднял руку… и помахал ею. И даже попытался улыбнуться.
– Здорово мы его напугали, – сказала Нелли, когда ферма скрылась за мысом.
– Он уже с жизнью прощался. И, кстати, будь он при оружии, не миновать нам было стычки. Надо держаться осторожнее.
Все чаще стали попадаться пристани, дебаркадеры. Оказалось, что на дебаркадерах ночевать удобнее: можно было найти подходящую комнату, забаррикадироваться и не утруждать себя поддерживанием огня.
Однажды они нашли дебаркадер, в котором на кухне стояла вполне исправная угольная плита. Нашелся и запас угля. А через несколько минут Джек выгнал из лесу молодого кабанчика, Нелли его тут же уложила. Они затопили плиту, забаррикадировались в кухне – и через какой-нибудь час разделись до кальсон. Решено было устроить назавтра еще одну дневку, постирать, накоптить сала, полакомиться кабанчиком и вообще впервые за месяц посидеть в тепле.
Но ночью их разбудил Джек.
Джек ткнул носом сначала Нелли, потом Дэна. Дэн сразу проснулся, но Нелли не хотела. Тогда Джек лизнул ее в лицо.
Нелли фыркнула было, но горячее дыхание собаки, казалось, призывало к молчанию. И на то была причина: были слышны голоса.