Даун Крик. Близнецы

– Не беспокойся, всё в порядке. Вероятно, я где-то подхватил вирус. Отлежусь-ка пару дней и вскоре буду как новенький.

– Но ты же пропустишь выпускной, на который так настойчиво собирался? – Голос сестры звучал крайне огорчённо.

Теперь от стыда у меня горели не только щёки, но и уши. Видеть, как А?ва танцует на балу с Питером и млеет от его взгляда, выше моих сил. Боюсь, я не удержусь и всё испорчу. Сестра мне этого никогда не простит. Поэтому я просипел:

– Жаль, конечно, но лучше мне не ходить в школу, чтобы никого не заразить. Да и тебе стоит держаться от меня подальше на всякий случай.

– Вздор, – фыркнула А?ва, – я ещё ни разу от тебя ничем не заразилась. Обычно я источник всякой заразы, но сегодня чувствую себя прекрасно. Немного болит голова от переживаний за… – Тут её голос чуть дрогнул, – …за платье и причёску, и всё. Выпью-ка и я таблетку с тобой за компанию.

С этим словами она поднялась со стула и пошла в нижнюю ванную комнату, где висел шкафчик с лекарствами.

Несмотря на то что сестра и я разговаривали тихо, мы всё же разбудили мать. Уголки её губ уже много лет назад опустились из-за постоянного недовольства всем и всеми. Ревность, которой она изводила мужа и по сей день, изуродовала когда-то красивое лицо. Обычно тщательно уложенные уже с проседью волосы сейчас торчали во все стороны как солома.

Войдя на кухню и не обнаружив дочери, она пошла на свет в ванной.

– А?ва, ты почему не спишь? Что случилось?

Только к сестре мать испытывала нечто похожее любовь и проявляла хоть какую-то заботу. Ни мне, ни отцу (кроме ревности) уже давно ничего не перепадало с этого стола. Ещё с утробы я знал, что она неистово хотела дочь. Кстати, отец, как ни странно, тоже не желал сына. Чуть ли не с первых мгновений, как мать узнала о беременности, все её разговоры сводились исключительно к тому, какие причёски она будет делать малютке, как они вместе будут ездить по магазинам за обновками и сплетничать о соседях. Я не удержался и тихонько злоехидно захихикал – ожидания матери не сбылись. Если в детстве сестра и позволяла заплетать себе дурацкие косички, то уже в средней школе решительно пресекла попытки сделать из неё красавицу-леди и потребовала подстричь ей волосы. А уж ездить за покупками и вовсе терпеть не могла. Всё это порядком огорчало родительницу, но перед соседями и приятельницами она всегда хвасталась тем, какая у неё прекрасная дочь. Меня же мать не замечала почти с рождения. Какое-то время меня это обижало, но потом я привык быть невидимкой. Мне хватало общества сестры.

– Голова разболелась. Решила принять аспирин, пока не разыгралась мигрень, – А?ва в очередной раз постаралась отвести подозрения от меня. Напрасная трата сил: маман абсолютно не волновало, что меня заставило тоже бодрствовать в эту ночь.

– Отправляйся в постель, иначе утром будут круги под глазами. – И твёрдо взяв сестру под локоть, повела её наверх.

А?ва кинула на меня виноватый взгляд поверх материнского плеча и без сопротивления отправилась спать. Я пересел в любимое кресло возле окна и погрузился в воспоминания о тех днях, когда мы с сестрой были ещё зародышами и составляли единое целое.

***

Когда я осознал, что вместо того, чтобы отправиться в свет, очутился незнамо где и практически ничего не помню, страшно испугался. Как я мог догадаться, что был всего лишь эмбрионом; что мозг ещё не сформировался, и поэтому всем моим знаниям и воспоминаниям было попросту негде храниться? Инстинктивно я решил впасть в спячку до лучших времен. Сколько я провел в отключке, не помню, но, очнувшись, обнаружил, что теперь у меня есть тело и всё, что к нему должно прилагаться. И память моя хоть и не полностью, но восстановилась. Я вспомнил содержание всех прочитанных книг и кучу другой не особо важной информации, понял, что переродился, но по-прежнему не знал своего имени.

Моя «камера» оказалась гораздо теснее, чем хотелось. Как выяснилось, будущий человек должен по чьей-то злой задумке эволюционировать в отвратительно организованной среде. Неудивительно, что при рождении стоит адский ор. Считается, что ребёнок кричит, чтобы прочистить дыхательные пути и показать всем присутствующим, что он жив, и с ним всё в порядке.

У меня несколько иная теория. Мне кажется, в первые мгновения вне утробы матери новорождённый сначала яростно протестует против бесчеловечных условий развития эмбрионов. Он высказывает всё, что накопилось за прошедшие девять месяцев. Затем же, выплеснув негодование, с чувством выполненного долга радуется обретённому пространству и возможности наконец размять скрюченные конечности. По крайней мере, я испытывал именно такие чувства, когда появился на свет.

Я сидел в кромешной темноте и никак не мог разглядеть обстановку вокруг, хотя сомневаюсь, что там было хоть что-то стоящее внимания. А вот слух пришелся как нельзя кстати, и я стал развлекать себя тем, что прислушивался к голосам родителей.

Из их разговоров я понял, что сейчас 1990 год, мой будущий папаша – дантист, а его супруга, то бишь моя маман – одновременно его ассистентка и секретарша в целях экономии средств. Однако дело было не только в бережном отношении к семейному бюджету – родительница оказалась страшной ревнивицей, да такой, что Отелло – младенец по сравнению с ней в этом вопросе.

В молодости мать можно было бы назвать обладательницей приятного уху сопрано, если бы не обилие фальшивых нот в её попытках подпевать радио. Со временем я научился распознавать оттенки голоса матери в зависимости от настроения. Когда она обращалась к мужу, тональность понижалась, и тембр становился мягким и бархатистым. Она, без сомнений, любила супруга. Но стоило матери завести беседу с мало-мальски красивой женщиной или неприятным ей человеком, как её голос становился строгим с угрожающе нарастающими визгливыми нотками. Это знание мне ой как пригодилось в детстве. Благодаря ему я умело избегал патовых ситуаций, лишь услышав ту или иную интонацию матери.

Отец, равно как и сейчас, разговаривал абсолютно со всеми спокойным баритоном. Он на удивление неконфликтный и невозмутимый человек, учитывая истеричность и стервозность жены. Меня всегда мучал один вопрос: «Что он нашёл в моей маман?» Они разные, как вода и масло. Отец большую часть времени предпочитает молчать, разговоров ему хватает на работе. Но когда обращается к супруге, в его голосе автоматически появляется успокаивающая интонация. Тогда я не знал имён родителей: между собой они называли друг друга «дорогой» и «дорогая», а посторонние к ним обращались как к «миссис и мистер Твинн».

Спустя некоторое время я обнаружил, что моя камера в утробе матушки не одноместная. Однажды, размышляя о внешности родителей, я услышал приглушённое хихиканье. Даже неспособность вспомнить, кем я был, не взволновала меня больше, чем этот звук.

– Ты кто? – зачем-то шёпотом спросил я.

– Естественно, я твоя сестра, кто ж ещё? Возможно, даже близнец. Родимся – увидим. – Уже тогда А?ва отличалась рассудительностью, а я тугодумием в её присутствии.

– Сестра? Так ты женского пола?

– А что тебя так сильно удивляет? По-твоему, мир состоит преимущественно из мужчин? – В голосе появились прохладные нотки.

– Нет, что ты. – В тот момент я испугался, что обидел её, и она исчезнет. – Это я ляпнул, не подумавши. А где ты?

– Там же, где и ты. В утробе нашей общей матери, как ты её зовёшь, истерички.

– Но я тебя не вижу. Ты реальна? Может, ты голос в моей голове, рождённый одиночеством?

– Дурачок, ты меня не видишь, потому что между нами стенки пузырей. У нас у каждого своя отдельная «комната».

– А почему я тебя раньше не слышал? – резонно, как мне казалось, спросил я.

– Не видела причин подавать голос. Ты так занимательно размышлял о смысле бытия, так беспокоился о своём развитии, что не хотела тебе мешать. К тому же в отличие от тебя, я люблю не думать, а спать, как и положено эмбриону.

– Ты что, можешь читать мои мысли? Откуда так много знаешь обо мне и о развитии плода?

– Слушай, у тебя точно мозг до конца сформировался? Ты же, получается, как минимум вторую жизнь начал, а элементарных вещей не догоняешь. Мы с тобой из одной яйцеклетки, то есть генетические копии. И хотя мозг, слава богу, у каждого свой, но я знаю всё, что знаешь ты, и чувствую всё то же самое, что и ты. И да, если захочу, то могу прочитать твои мысли.

И тут же я услышал внутри головы её голос: «Привет, можно и так общаться, но предпочитаю более цивилизованный способ». Именно в этот момент, я понял, что буду её любить вечно и охранять от любых бед, даже ценой собственной жизни.

– Круто, – поражённо прошептал я. – А ты тоже родишься не впервые?

– Думаю, в первый раз.

– А откуда ты тогда знаешь столько слов и их значений?

– Вот болван! – Внезапно рассердилась сестрёнка. – Из твоей башки, откуда же ещё?

– А, точно. Всё никак не могу привыкнуть к нашей связи. Но согласись, это странно, что я совсем недавно был другим человеком, жил, имел семью, умер в конце концов, а ты чиста, как лист бумаги.

– Не вижу ничего странного, – самоуверенно произнесла «возможно близняшка», – ты, насколько я поняла из обрывков твоих воспоминаний, вероятно, чего-то натворил или, напротив, не доделал. Вот и пришлось тебя срочно реинкарнировать. А я новая незапятнанная душа, может даже, приставленная вернуть тебя на путь истинный. Ладно, давай заканчивать на сегодня знакомство, я что-то спать снова захотела.

– Я ещё услышу тебя?

– Конечно, глупый. Не волнуйся. – Мне показалось, что она усмехнулась. – И совет: сильно не дёргайся и не волнуйся. Иначе ты снизишь уровень прогестерона нашей, ещё раз напоминаю, общей матери, из-за чего мы рискуем покинуть её уютное лоно раньше срока без шансов на рождение.

– Хорошо, – пробурчал я, немного уязвлённый неожиданной отповедью.

Ведь она не сама по себе такая умная, а благодаря именно моим воспоминаниям. Но через мгновенье радость от общения победила краткое недовольство, и я с любопытством спросил:

– Можно последний вопрос? У тебя есть имя? Ты как-нибудь себя называешь? Я своё, как ты знаешь, не помню.

– Если бы ты не был таким сексистом и внимательно слушал разглагольствования нашей маменьки, то знал бы, что она хочет назвать меня А?вой в честь любимой актрисы. А зачем тебе всенепременно вспоминать своё старое имя? Ты можешь придумать новое.

Поразмыслив, я ответил:

– Тогда зови меня А?дам.

С этих пор А?ва всегда была права, а я молча её обожал и мечтал поскорее появиться на свет.