Приветик…
Прежде всего, пока я ещё соображаю, посылаю тебе свой портрет работы Пикассо, который он почему-то назвал «Любительница абсента»!
Хотя… я знаю почему. Потому что я нализалась его, этого абсента. А нализалась я его потому, что мне грустно и одиноко, и ещё оттого, что ты ни черта не понимаешь. Поясняю для умных! Если ты полюбил женщину, ты должен… Нет! Ты обязан овладеть ею! Понимаешь, умник?! Иначе всё теряет смысл. Какой же ты всё-таки… Да! Твой ум меня всегда завораживал. Как же ты не понимаешь? Это же очень просто! Всё! Абсолютно всё теряет смысл, Ржавый! И знаешь, даже если бы ты и был рядом, я бы всё равно нализалась, наверное, но твоим любимым коньяком. А так… я нализалась абсентом! Потому что абсент – это очень интеллигентный напиток. Да! И не смейся! Ведь недаром же он был очень модным в Париже в начале 20 века… Недаром же его пили наши с тобой любимые художники. Но понимаешь, Моди и Хаим Сутин пили его много, но пили его неправильно… А ведь пить абсент это как совершать ритуал. Прежде всего, это… бокал! Пить абсент следует из бокала в виде тюльпана. Далее. Наколотый сахар должен лежать в ложечке с отверстиями, ложку с отверстиями и сахаром нужно греть над свечой так, чтобы размокший и нагретый сахар капал в бокал с этой тягучей, зеленовато-дурманящей и волнующей жидкостью… И только после всего этого можно делать первый глоток… Мне было трудно, потому что я была одинока, но именно так я сегодня пила его и… грустила. Ржавый, ты помнишь наш парк? Помнишь, как некая, совершенно незнакомая женщина, увидев нас, сказала: «Вы так подходите друг другу»… Как она разглядела это? Неужели мы действительно подходим друг другу и неужели это видно невооружённым взглядом? Тересно…
(«Тересно» – это не ошибка, это шарм такой). Здесь я вздыхаю и продолжаю… Мне правда нравился наш парк. И эта безобразная скульптура, про которую ты сказал неуверенным тоном: «Интересно, что он, этот „великий скульптор“, имел в виду, когда лепил это безобразие»… А я сказала, ты что, не видишь, это же «старушка», а ты почему-то стал истерически смеяться… Да! Я люблю этот парк и эту «старушку». И я очень любила смотреть выступления твоего театра на этой зелёной эстраде. Любила поболтать и покурить с тобой у фонтана… И опять я вздыхаю. Так! Про парк написала… Про свою тоску тоже… Про то, что я выпила, тоже…
Теперь напишу о твоём друге, Гансе… Выглядит он нормально, хоть и совершенно ненормален. Всё так же понимает собеседника с полуслова. Не успеешь подумать, а он уже – фить! – и сказал. Я думаю, что это он от тебя научился.
Во второй раз он заходил в моё отсутствие, так как в это время я была в Одессе, где собиралась купить сахар, огурцы и подсолнечное масло. Понимаешь, Ржавый, Аннушка на самом деле не покупала подсолнечное масло, купила его я, а она, стерва, его просто стащила у меня, ну и ты помнишь, чем это всё закончилось… Берлиозом. Мой Мастер!
Ну?! Теперь ты понимаешь, почему абсент и есть очень интеллигентный напиток?!
Потерпи. Я ещё не закончила. Так вот!
Когда ты, наконец, соизволишь приехать, мы встретимся с тобой на том же самом месте и в тот же час. Надеюсь, ты помнишь, на бульваре Фельдмана, как ты его называешь, у Пушкина. Выбор оружия оставляю за жребием, сир!
Но на всякий случай не забудь захватить с собой 5 рублей, на тот случай, если нам помешают и дуэль не состоится… ПонЯл? Теперь об оружии… Я знаю, ты любишь коньяк, но мне будет очень приятно, если жребий выпадет на абсент. И я думаю, он так и выпадет! ПонЯл?!
А теперь маленький сонет в стиле Луиса де Камоэнса. Моей любимой Захаровой.
Была весна,И с высотыНа землю падали цветы.Была «старушка» и мечты,Зелёная эстрада в парке,Фонтан (для пущей красоты,А мне – как мёртвому припарка), —Сегодня вновь приснился ты!А теперь последнее, но очень важное…
Ты должен мне пообещать. Если мы с тобой когда-нибудь расстанемся и ты встретишь другую… ты не поведёшь её на этот бульвар, и ты не будешь учить её пить коньяк залпом, одним глотком!.. Это только наше… И всегда! Слышишь, всегда! Когда ты будешь пить коньяк, ты будешь вспоминать только меня, и не потому, что мы были с тобой пьяницами, а потому что мы были!
И самое последнее… Потому что меня этот вопрос очень мучает.
Если бы ты меня любил и если бы я тебя любила, – как бы мы любили друг друга?! Подумай! У тебя есть время…
А сейчас всё! Это конец моего письма… майн либе…
Целую ручки всем лесбиянкам города Одессы!
И… тебя!
Твоя Несравненная! (Запомни, это тебе может пригодиться).
Мой сон или видение…
Я иду по пустому городу. Это Париж. Летний вечер, около семи, но город кажется вымершим… Пустынные улицы. Где все? Где Париж с бурлящей жизнью? Пустые столики кафе, скучающие официанты, ждущие клиентов. Редкие машины медленно проезжают мимо… Кинотеатр… Я смотрю на рекламу у входа и никак не могу решить, хочется ли мне смотреть этот фильм… Нет! – решаю я, – лучше посижу в кафе… Уличное кафе у Северного вокзала. Сижу и пью пиво… Оглядываюсь. Вот двое мужчин оживленно болтают о чем-то… Женщина с внуком заказывают еду… Одинокая женщина пьет красное вино… И внезапно появляется она… Длинноногая красавица… Подходит к моему столику и…
– Привет… Наконец-то ты появился… А ведь я тебя ждала…
У нее потрясающей красоты лицо. Гладко зачесанные волосы, собранные узлом на затылке, и грустная улыбка…
– Тебя так долго не было… Почему?
Я оборачиваюсь, я ищу того, к кому она обращается… И понимаю: она обращается ко мне…
– Кто ты? – спрашиваю я удивленно…
– Белла. А ты кто?
– Я?! Я глупый, грустный и бедный, но у меня большое будущее.
– Да! Я это чувствую. Я могу сесть?
– Конечно, дорогая….
– Закажи мне, пожалуйста, рюмку коньяка.
– Уже заказал.
– Я и не заметила… Это даже как-то неприятно…
– Почему…
– Потому что когда ты начнешь приставать, я могу не заметить…
– Заметишь. Я это делаю грубо…
– Надеюсь…
И тут я понимаю… Все! Это Безумие… Я узнал его… Интересно, безумие бывает сексуальным? Да! Конечно… Ведь оно чувственное и печальное, как наша жизнь…
А она продолжает…
– Ржавый, славный, милый Ржавый, плутишка и обманщик! Разве ты меня не узнал?
Так! Это уже серьезно… Я тихо схожу с ума, и мне становится жутковато…
– Знаешь, я с таким удовольствием печатала фотографии и, глядя на них, подумала, что тебе нужно было идти в театральный институт. Ты бы играл там роли дон-жуанов и всяких прочих обольстителей. Посмотри, судя по фотографиям у тебя это очень даже получается…
И она положила свою ладонь на мою щеку…
– Не волнуйся, не переживай. Это все сутка.
Суточка???
Затем она склонила голову набок. Вздохнула…
– Если бы ты знал, как ты дорог мне! Как я жалела, что не я, а Броня сидит у тебя на коленях, когда мы ехали в автобусе из колхоза домой… Хотя, наверное, ты бы ни за что не решился усадить меня к себе, а я бы ни за какие коврижки не приблизилась к тебе сама. И еще мне очень хотелось, утром, перед поездкой домой, положить твою голову к себе на грудь и приласкать эту дорогую мордочку с жесткими рыжими волосиками…
И она грустно улыбнулась…
– Знаешь, а ведь я нехороший…
– Знаю… Не переживай, я могу за себя постоять, если нужно.
– И я могу обидеть…
– Я знаю! Я знаю все… Я сильная! А теперь ты поцелуешь меня, наконец?
И я ее поцеловал…
– Тебе не понравилось? – спросил я удивленно.
Она посмотрела на меня каким-то виноватым взглядом и тихо сказала:
– Понравилось! Очень… Но, понимаешь, мы встретились в плохой, очень плохой период моей жизни…
Подошел официант и принес две рюмки коньяка и оливки… Она взяла свою рюмку и посмотрела на меня…
– Лехаим?
– Лехаим!
Мы выпили, взяли по оливке… Я смотрел на нее и думал, какая она все же удивительная… Эта ее какая-то детская непосредственность и естественность обескураживает, особенно когда она говорит совершеннейшую глупость с какой-то детской убежденностью на лице…
– Оказывается, как сказал наш руководитель театра, по глазам можно легко узнать, правду человек говорит или нет…
Я не мог поверить, что она это серьезно…
– По позе, выражению лица, рукам можно узнать, слушают тебя или нет, даже если человек смотрит прямо тебе в глаза. Представляешь?
– Нет! Неужели это правда? – не выдерживаю я!
Но она не чувствует иронии, она не чувствует, что я смеюсь… Она продолжает восторженно говорить… И глядя на ее восторженность, мне становится немного стыдно за свое умничанье, но, слава Богу, она всего этого не замечает…
– Он привел меня в пример: сейчас ты, говорит, меня внимательно слушаешь, а минуты две назад – нет, хотя, не отрываясь, как и прежде смотрела мне в глаза. И правда, я в то время задумалась о чем-то своем. Меня выдали, оказывается, глаза! Представляешь?…
– Невероятно… – не моргнув глазом, «восхищенно» говорю я.
– В общем, он учит нас наблюдательности, боковому зрению. Так что берегись, – сказала она, и я был абсолютно уверен, что она не шутила, она говорила все это на полном серьезе…
– А еще он сказал, что у меня есть задатки актрисы: естественность и непосредственность.
– Как это я не замечал, – как бы отчаянно сказал я и подумал: только бы не засмеяться. Я старался смотреть ей прямо в глаза с интересом (чтобы глаза не выдали).
Вроде как получилось. Она не замечала смеха в моих глазах! Она была увлечена рассказом.
– Может, я и не должна тебе об этом говорить, но такая уж я хвастушка… И еще он сказал, что по моему лицу всегда можно прочесть мое отношение ко всему происходящему.
– Это же надо! – не унимался я… И подумал: как же это трудно!… Трудно смотреть ей в глаза и не смеяться, черт побери…
– Я считаю, что это плохо, – продолжала она увлеченно.
– Может быть, я когда-нибудь и научусь скрывать свои чувства! Как ты думаешь?
Я кашлянул, чтобы скрыть смешинку, и сказал:
– По моему, тут он не прав. Ты умеешь скрывать чувства…
– Да! Наверное, но мне это чертовски трудно дается. А еще он сказал, что я легко возбудима…
А вот это мне почему-то не очень понравилось. Я изобразил безразличие на лице испросил:
– А почему он так решил?
– Ну… Потому что этот Валентин, из нашей группы, помнишь, я тебе его показывала… (терпеть его не могу, еще и потому, что от него всегда скверно пахнет) Так вот, этот Валентин вдруг заявил, что в нашем институте нет ни одной красивой девчонки. Представляешь?! Мы все принялись его разубеждать, приводить примеры, но он, как упрямый баран, стоял на своем. В общем, когда он все это говорил, я готова была задушить его собственными руками. Но потом это быстро отлегло, кулаки разжались и злость пропала, а жаль!
Она замолчала… Вздохнула… И без всякого перехода сказала:
– Я наверное ничего не смыслю в отношениях мужчины и женщины, но мне всегда они представлялись иначе, чем у нас… Глаза твои молчат… Я боюсь тебя полюбить, мне будет плохо… Я чувствую…
И через мгновение…
– А сейчас я болею. Но хожу в институт. Получила один зачет из шести.. Занимаюсь не покладая рук. Сегодня с утра до вечера рисовала в институте и сдала две работы. Устала, как лошадь, но, что приятно, препод сказал, что они гениальные и что он не ожидал! Можешь всем хвастаться, какая у тебя (уж не знаю кто) гениальная! А правда, кто я для тебя? Неужели Любимая… И еще я «пока» очень по тебе скучаю… Можно сказать даже грущу, когда мы долго не видимся… Ну просто очень… И это несмотря на то, что я гениальная.
Затем она допила свой коньяк, положила в рот маслину и деловым каким-то тоном сообщила
– Все, должна уходить.
И поцеловала меня… Нет! Это не безумие, понял я… Это не моя Любимая… Это просто мои фантазии… Или нет?
А она продолжает…
– А пока настроение у меня ниже среднего, состояние непонятное, в голове что-то неясное и, в то же время, пустота… Короче, «ум тоскует, сердце ноет и душа чего-то ждет». Но иногда мне кажется, я знаю, чего она ждет…
И посмотрев на меня, грустно улыбнувшись, сообщила:
– Сегодня в автобусе попался счастливый билет. Даю его тебе. То есть свое «счастье» отдаю в твои сильные, мужественные руки! Смотри не упусти…
16-я ст. Фонтана. Пляж
Сегодня на пляже произошла достаточно странная история. Приехала Белла и с ней её на диво симпатичная и совсем молоденькая подруга Стелла… Мы втроём поболтали. Стелла даже очень симпатично кокетничала.
И через какое-то время Белла вдруг заявляет:
– Это довольно смешно, когда такой старый козёл, как ты, кокетничает с молоденькой девочкой.
Я возразил:
– Смешно, это когда «старый козёл» кокетничает с молоденькой девочкой, а она в ответ строит рожи, потому что на самом деле ей неприятно, а когда молоденькая девочка отвечает взаимностью и заинтересовано кокетничает в ответ, это…
Здесь Белла перебивает меня и говорит:
– Да! И это вызывает жалость…
И неожиданно со злостью, как мне показалось, добавляет:
– Старый пердун…
А так… У нас все хорошо.
Чёрные вельветовые джинсы
Это были обычные чёрные вельветовые джинсы, и она в них…
Я не мог оторвать взгляд… Я смотрел на Беллу с четвертого этажа больницы и думал… Откуда? Где она их взяла? Сексапильность, неожиданно подумал я, ведь это из английского sex-appeal, литературно – сексуальная привлекательность, а дословно – это секс-призыв, то есть она в них призывала меня к сексу…
В то время я был невероятно худой, а мои длинные волосы делали моё лицо ещё худее. У меня было какое-то двоякое чувство… Очень хотел её увидеть и очень не хотелось, чтобы она видела меня. Но… я тут же забыл о своих опасениях. Плевать, подумал я. Уж очень хотелось её видеть. И я побежал к лифту встречать её.
Я стоял у лифта и от нетерпения нажимал на все кнопки… А в голове прокручивал её проход по двору.
Тук-тук-тук… Звук её каблуков разносился по всему больничному двору… Тук-тук-тук… По моей измученной душе… Тук-тук-тук… По моему больному телу… Какие красивые джинсы… Нет! Ноги… Нет! Фигура… Тук-тук-тук… Ах! Как же она классно выглядит… Её стройные ноги в этих чёртовых вельветовых джинсах казались ещё стройнее. А дополняло всё это красное клетчатое пальто… Так скажите, разве это не sex-appeal? Не призыв к сексу, чёрт побери! Я готов был выпрыгнуть из окна… Я готов был помчаться по лестнице вниз… Я готов был… А вот и она! От смущения перехватило дыхание… Да! Она стала ещё красивее… А теперь ещё и сердце стало останавливаться…
Её лицо выражало испуг. Она увидела меня.
– Ты себя плохо чувствуешь?
– Я себя вообще не чувствую…
– Что это значит?
И она ладонью коснулась моего лица… Во мне всё затрепетало.
– Вот теперь начинаю себя чувствовать… – улыбаюсь. – А теперь и тебя.
У меня была королевская палата на одного, как это получилось, никто не знал… И я королевским жестом пригласил её к себе.
– У тебя действительно королевская палата… Даже туалет есть.
Я сел на кровать, она на стул у стола.
Вчера приходил Яша, я старался выглядеть получше… Помыл голову, снял всё больничное и надел свой спортивный костюм, спрятал дренажную трубку под куртку… Посмотрел на себя в зеркало и подумал: вроде ничего. Вышел в фойе больницы с довольной рожей… Яша увидел меня и… не смог сдержать возгласа: «Ты так похудел… ужас».
– А ты? Тоже находишь, что я сильно похудел? – с надеждой, что это не так, спросил её.
Она ладошкой дотронулась моей щеки, притянула… Поцеловала и сказала:
– Я приехала… И теперь у нас все будет хорошо.
– Да? – спросил я не очень уверенно.
– Мы с тобой такие молодые… Ну что с нами может случиться?
И стукнув меня своим кулачком по плечу, добавила.
– Верь мне! Всё будет хорошо…
Посмотрела на меня ещё раз и решительно заявила:
– Прежде всего мы должны тебя помыть! Где здесь ванная?
– Я же вчера мылся… – неуверенно промямлил я.
– А теперь я тебя буду мыть! Где ванная?
И как же мне стало приятно от её решительности.
В ванной, когда я разделся, и увидел, как я похудел, и мне стало опять плохо… Я ужасно не хотел, чтобы она увидела меня таким. Но она, казалось, ничего особенного во мне не видела или очень хорошо сыграла, и это придало мне уверенность, что всё действительно не так уж плохо, и всё у нас действительно будет хорошо.
Из ванной я вышел чистый и красивый! Да! Красивый! Медсёстры увидели нас, улыбнулись…
– У вас замечательная жена. Не все так ухаживают за мужьями.
– Это потому, что она не только моя жена, она моя любимая! – хвастливо заявил я.
Белла смущённо им улыбнулась и тихо шепнула мне:
– Прекрати паясничать!
В палате я сел на кровать, она на стул у стола.
– Принести тебе чай? – спросила она.
– Нет! Спасибо.
Она посмотрела на меня и требовательно сказала:
– Ну! Давай! Рассказывай.
– Что рассказывать?
– Всё, что с тобой здесь произошло, и почему ты такой озабоченный!
– Они позавчера смотрели меня и не могли найти опухоль…
– И что теперь?
– Вчера ещё раз смотрели и ничего пока мне не сказали, но по разговорам врачей, которые делали мне ультразвук, я понял, что они её увидели…
– Ну и хорошо… Ведь да?
– Понимаешь… Здесь, в больнице, рассказывают… Нет! Не так! Здесь, как и везде, где отчаяние соседствует с надеждой, блуждают легенды, что такое бывает.
– Что бывает?
– Что по неизвестным причинам опухоль вдруг исчезает сама по себе, и я поверил… А вчера снова расстроился.
Она смотрит на меня, склонив голову на бок, и в её глазах я вижу жалость… Жалость ко мне. Ох! Как же хреново мне… Она не верит всем этим басням, а притвориться, что верит, не может.
– Значит, так! Я решил зайти сегодня в кабинет моего врача и посмотреть, что они там нашли! И мне нужна твоя помощь! Мне нужно твое медицинское образование…
– Не нужно! Не делай этого… Это опасно. Если нас поймают, тебя могут выгнать из больницы… – отчаянно сказала она.
– Какая глупость! Никто меня не выгонит из этой чёртовой больницы, и ты это знаешь!
– Не надо… – ещё раз тихо сказала она.
– Нет! Мне нужно знать! Пошли.
И мы, тихо, крадучись, пошли в кабинет врача. Там, в кабинете, как-то случайно мы отыскали мою историю болезни. Белла ее раскрыла и углубилась в изучение… Я видел, как ее лицо меняется. Я впервые видел, как выглядит счастье.
– Что? Что там написано?
– У тебя фиброма!
– Что это? – нетерпеливо спросил я…
– Это вид доброкачественной опухоли. Доброкачественные опухоли могут развиваться из любой ткани. Фиброма – из так называемой соединительной ткани. Она, как правило, хорошо поддается хирургическому лечению и редко рецидивирует. И она прижалась ко мне так сильно, что мы чуть не задохнулись…
Следы
Наши следы не исчезают, я абсолютно в этом уверен! Они остаются навсегда!
– Почему ты не уходишь, я ведь спала со многими мужчинами?
– Мне некуда идти…
На Среднефонтанской был дом, называли его «Пентагон» Жила там девочка, звали ее Белла! Была она смуглая, у неё были чёрные кудрявые волосы и причёску она носила а ля Анджела Дэвис.
Сидели мы как-то с ней в «Братиславе» на Дерибасовской и развлекались. Она выпила очередную рюмку коньяка, посмотрела на меня и с какой-то гордостью сказала:
– Не боись! Какая бы я не была пьяная, у меня всегда есть три рубля на машину!
Я никак не отреагировал, я был в задумчивости… Неожиданно подошёл какой-то тип, вопросительно взглянул и пригласил её на танец. Я растерялся и сказал:
– Пожалуйста, пожалуйста…
И пожалел… Почему я позволил ему танцевать с ней?! Я знал, о чём я всё время думал. Но не мог это сформулировать.
Я поднял бокал, глотнул немного и через него посмотрел на кафе. Все и всё были в тёмно-красном цвете и немного искажённые, как в кривых зеркалах… Я сделал еще глоток, поставил бокал и ещё раз посмотрел вокруг. Пустые столики. Танцующие пары. А вот и они!.. Посмотрел… Вот, его рука на её талии. Теперь он наклонился к ней и что-то шепчет на ухо… Её лицо крупным планом. Она краснеет и смущённо что-то отвечает ему… Я не хотел думать, не хотел представлять, как это бывает между мужчиной и женщиной, но каким-то образом я это видел. Да! Я видел, как она и он занимаются сексом… Нет, не представлял. Я видел! И почувствовал неимоверное смущение, даже испуг. У меня было такое чувство, как будто я подглядываю за ними… Как это? Почему? Почему так происходит?! Когда ты видишь в своём воображении, как она занимается этим не с тобой, а с другим, у тебя возникает ощущение, что это ужасно некрасиво, что это не по-человечески, что это как-то по-звериному… Ах! Почему это происходит так, как происходит? Всё это напоминало мне какое-то извращение. А, может, это и есть извращение?! Иначе почему такое вообще приходит в голову? И ещё… Не может быть, что эти картины приходили в голову только мне.
Да! Это вуайеризм! То есть желание подглядывать за занимающимися сексом. Так неужели я извращенец?! Неужели я вуайерист? Сальвадор Дали говорил: «Я извращенец – вуайерист. Но для художника это совершенно нормально». Он был, конечно, не то что ненормальным, а странным, скажем, но ему простительно, он всё же действительно художник, а мне? А для меня разве это нормально?!
Интересно, что по этому поводу сказал бы Фрейд, это ведь его область… Ещё раз взглянул на них и подумал: а, может быть, я ревную? Фи! Какая мерзость… Я ревную и чувствую, как мне стыдно в этом признаться.
Вот! Он опять нагнулся к ней и опять что-то шепчет. И мне становится жарко и… безразлично. Мне уже ничего не хочется, ни пить, ни есть, ни сидеть в это вонючем ресторане. Мне хочется встать и уйти.
– Какого хера мы вообще сюда зашли? – хриплю я.
Я где-то читал, что символ любви, Амур (или Эрос), произошёл от Хаоса («Зияющая пустота») и представляет собой примитивные силы желания. Да! Простое сексуальное желание и больше ничего… Ещё раз взглянул в их сторону. Почему она краснеет? Что такое он шепчет ей? Может, всё же уйти?! Встать и уйти… Какое-то чувство отчаяния.
Да! Фрейд был абсолютно прав, подумал я…
«Мы никогда не бываем столь беззащитны, как тогда, когда любим, и никогда так безнадежно несчастны, как тогда, когда теряем объект любви или его любовь». И здесь нечего добавить.
Танец закончился. Они подошли к столику. Он кивнул мне головой и удалился.
За столом возникло неловкое молчание.
– Пойдем? – спросил я.
– Как хочешь… – ответила она тихо.
Мы вышли на улицу. На Дерибасовской было шумно и многолюдно. Мы повернули на Ришельевскую и молча пошли в сторону вокзала. Внезапно она, резко повернувшись, спросила:
– Хочешь, возьмём машину? Моя трешка всегда со мной…
– Давай лучше прогуляемся… Может, у вокзала.
Она взяла мою руку и спросила:
– Что-то случилось?
Я пожал плечами, поднял на неё глаза и вдруг как-то резко почувствовал себя одиноким и опустошенным… Свет от фонарей и проезжающих машин освещал её… и она, улица, прохожие казались мне чем-то нереальным. Может, я много выпил? И в этот момент мне показалось… Нет! Я почувствовал… Черт! Это уже было. Всё это… Улица. Вечер. Её глаза… Мне даже показалось, что я знаю, что будет дальше. Да! Сейчас она посмотрит на меня и спросит, задаст вопрос…
И она спрашивает.
– Эзра, их вил фрейгн а шайлэ (я задам тебе вопрос).
Я с опаской посмотрел на неё.
– Ни фига себе… откуда? Ты где идиша набралась?
– Твою бабушку замучила, она и сказала… Хотелось удивить тебя.
– И когда это вы успели подружиться?
– Я ей нравлюсь…
Она посмотрела на меня и тихо спросила:
– А тебе?
Я молчал… В жопу всё! Не хочу… не хочу разговаривать!
Идём и молчим…
– Для тебя очень важно, что ты не был моим первым мужчиной?
– Какая глупость… – сказал я вслух. А в голове пошли мысли… Откуда это? Действительно… почему это так нас трогает? И ведь не только меня… Всех! Гумилёв, например, так никогда и не простил Анне Ахматовой, что не был её первым мужчиной. Это мучило его все годы жизни с ней. Когда она просила его о разводе, всё, что он спросил, это: «Кто был твой первый мужчина?» Да! Я оказался в хорошей компании, подумал я и улыбнулся. Посмотрел на неё…
– Ты знаешь, что Ева сказала Адаму…
– Что?
– Она сказала… Я понимаю, что ты первый и единственный мужчина на свете… Но не для меня.
– Вот! Это другое дело… – сказала она, улыбнувшись. И добавила:
– А ты знаешь, что Ева ответила Адаму?
– Что?!
– Она сказала: «Как это дети не похожи на тебя… а на кого?»
И мы рассмеялись.
Она обернулась. Посмотрела на меня и спросила:
– Как ты думаешь, когда мы ходим, наши следы остаются на асфальте, даже если мы не видим их?