Сотниковцы. История партизанского отряда

Все это время, где бы мы ни были, мы всегда стремились узнать последние новости с фронта, в первую очередь – сводки Совинформбюро. А они осенью 1941 года были неутешительными: наша армия после тяжелых оборонительных боев оставляла один город за другим.

Знакомство с Сотниковым

В двадцатых числах декабря Юра Чернявский завел со мной странный разговор – где я жил до поступления в институт, какие виды спорта мне нравятся, где сейчас находятся мои родные. Слушая мои ответы, он как-то особенно оживился, узнав, что, живя в Мурманске, я увлекался ходьбой на лыжах и даже учился несколько месяцев в специальной лыжной школе.

Обстоятельно расспросив меня обо всем, в том числе о том, почему я, успешно закончив первую ступень школы планеристов, не стал учиться дальше, он наконец раскрыл причину своего любопытства. Оказывается, в Ленинграде с целью формирования партизанских отрядов для боевых действий в тылу немецко-фашистских войск при обкоме ВКП (б) создан Ленинградский штаб партизанского движения, который при содействии райкомов партии ведет работу по укомплектованию отрядов командно-политическим и рядовым составом.

Предложение Чернявского вступить в партизанский отряд пришлось мне по душе. Конечно же я хотел стать партизаном! Но сомневался – смогу ли так сразу влиться в жизнь отряда, ведь за последние месяцы я очень ослаб. Юра сказал, что до отправки в тыл пройдет какое-то время, за которое мы, будущие бойцы, должны будем окрепнуть. И добавил, что сам он вопрос о зачислении в отряд не решает, но будет ходатайствовать за меня перед командованием.

Алексей Иванович Сотников

На другой день нескольких ребят из нашего взвода, включая и меня, пригласил к себе на беседу Алексей Иванович Сотников, который был назначен командиром партизанского отряда, формируемого из числа бойцов и командиров нашего истребительного батальона № 212. Когда подошла моя очередь, я вошел в кабинет и доложил:

– Боец Крюков по вашему приказанию прибыл.

Сотников, улыбнувшись, заметил:

– Ну, во-первых, я не приказывал, а пригласил вас – в соответствии с вашей просьбой о зачислении в партизанский отряд. Во-вторых, расскажите немного о себе.

Мы разговаривали примерно полчаса. Алексей Иванович расспрашивал обо всем – как я учусь, чем увлекаюсь, насколько глубоко мы изучали военное дело, каким видом спорта я занимался, даже поинтересовался, чем я недавно болел. Я рассказал про своих родных, о том, что у меня в Ленинграде есть сестра – тоже студентка нашего института, но сейчас она работает на «Красном треугольнике». В конце беседы Сотников серьезным тоном сказал:

– Прошу вас уяснить, что вступление в партизанский отряд – дело сугубо добровольное. Никто вас к этому не принуждает. Только если вы сами этого желаете.

Я сразу же ответил:

– Да, сам желаю.

– В таком случае передайте старшине, чтобы он выписал вам увольнительную на сутки, а вы сходите к сестре и посоветуетесь с ней о своем вступлении в партизанский отряд. И в зависимости от того, что скажет вам сестра, мы и будем принимать окончательное решение.

Я растерялся.

– Но ведь моя сестра младше меня на целых шесть лет. К тому же она никак не будет противиться моему решению пойти в партизаны, я в этом уверен.

– Не имеет значения, кто старше, кто младше. Просто вы должны с ней посоветоваться. Так решено, до свидания.

Недоумевая, я вышел от Сотникова и направился к себе в казарму. Там ко мне сразу же подошли мои товарищи по взводу Саша Уваров, Леша Рыжов и Ваня Ковенькин, которые тоже подали заявление о зачислении в партизанский отряд.

Леша спросил:

– Ну как, Федя, положительно?

– Да не совсем, командир сказал пойти к сестре посоветоваться – вступать мне в отряд или нет, как будто я сам за себя не могу решить.

В разговор вступил Саша Уваров, он был старше нас.

– Ну, знаешь, сам должен понимать… Конечно надо посоветоваться с родными. Давай валяй к старшине за увольнительной. И потом к сестре. А то когда еще мы вернемся в Ленинград. Все ж таки в тыл к фашистам пойдем, а не к теще на блины.

Получив увольнительную, я пешком отправился на Васильевский остров, в общежитие нашего института, где жила Надя. Шел я медленно, часто останавливаясь и отдыхая. Но, тем не менее, через час с небольшим я уже сидел у девчат в 314-й комнате и грелся у буржуйки. Печку топили книгами и тетрадями. И вот что интересно. Шел уже седьмой месяц войны, и конца ее не было видно, но девчата, прежде чем бросить в печку ту или иную тетрадь или книжку, внимательно перелистывали ее, иногда откладывали, брали другую, третью – решали, жечь или нет, вдруг скоро понадобится для учебы…

Когда я рассказал Наде и девчатам о том, что собираюсь вступить в партизанский отряд, они оживились, стали тормошить меня, наперебой обо всем расспрашивали, говорили, что, должно быть, это очень интересно – быть партизаном. Сестра, как я и предполагал, была не против моего вступления в отряд. Только попросила, как станет известно о дне нашей отправки на фронт, сразу же сообщить ей.

Справка ДСП

Попив кипятку, мы не раздеваясь легли спать – в комнате было очень холодно. Утром, при свете, я получше рассмотрел наше общежитие. Каким же оно стало… Почти во всех комнатах окна были заколочены, а в нижние проемы на улицу выведены трубы от буржуек. Потолки из белых превратились в серые. Паркетные полы грязные. Понятно, что людям не до того, чтобы наводить порядок, все настолько слабы, что выполняют минимум движений, берегут силы.

Возвращался я опять пешком, ни трамваи, ни троллейбусы не ходили. Придя на Фонтанку, я сразу же сообщил Алексею Ивановичу о том, что переговорил с сестрой. Он сказал, что окончательное решение о моем зачислении будет принимать командование отряда завтра.

Чуть ли не у половины бойцов нашего будущего отряда были родственники в Ленинграде, и они тоже ходили в увольнение домой, чтобы посоветоваться. Потом мы обменялись результатами этих «переговоров», и, надо отметить, не было ни одного случая, чтобы у кого-то родственники были против.

Феодосий Александрович Крюков

И вот 28 декабря 1941 года мы, получив соответствующие документы, направились на улицу Декабристов, 35, в здание Института физкультуры имени Лесгафта, где был городской сборный пункт сформированных партизанских отрядов.

Кавголово

Юридическое оформление партизанских отрядов, если можно так выразиться, проходило очень быстро, поскольку основная подготовительная работа проводилась в тех организациях и подразделениях, откуда приходили добровольцы. Представители Ленинградского штаба партизанского движения работали на Декабристов, 35, то есть там, где жили и проходили подготовку партизаны. В программу подготовки входила и ходьба на лыжах. Для этого отряды выезжали в Кавголово, на лыжную базу Института физкультуры.

Наш отряд отправился туда вечером 29 декабря. До Финляндского вокзала мы шли пешком, а потом сели на поезд до Кавг олово. Приехали на место около десяти вечера. Шли со станции на базу института по одному, друг за другом, растянувшись на значительное расстояние: те, что были посильнее, ушли далеко вперед, а слабые тащились в хвосте. Это не ускользнуло от внимания командира, и, когда все наконец вошли в дом, Алексей Иванович спросил старшину:

– Товарищ Тельнов, кто поднялся в гору последним?

– Крюков, – ответил старшина и добавил: – Он и со станции шел все время позади всех.

Алексей Иванович внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Старшина же сделал из этого свои выводы: в наряд по кухне стал посылать самых истощенных и ослабленных бойцов.

Как-то раз я, Леша Рыжов и еще один наш товарищ дежурили по кухне. Нам поручили носить воду, пилить и колоть дрова. Воды с озера мы кое-как притащили в бочке на санках. Но вот с дровами получился полный завал. Дрова сырые, пилить тяжело – пила была тупой и почти не имела развода. С трудом мы напилили немного, но расколоть смогли только несколько чурбанов.

Повара стали ворчать:

– Таких работников прислали, что мы сегодня и обеда не сварим.

Леша в долгу не остался, говорит:

– Прежде чем работу спрашивать, накормить бы надо, а то с пустым желудком много не наработаешь.

Нам сразу же дали вчерашнего супу. Но, съев по две порции, мы, наоборот, как-то обмякли, животы наши раздулись, какая уж тут работа. В это время мимо проходил командир одного из отрядов. Посмотрел он на наши мучения и спрашивает:

– Ну что, ребятки, не получается?

А «ребятки» еле дух переводят, тюкают беспомощно топорами в чурки.

– Ну-ка, дайте мне, – предложил командир. Взял в руки топор – и буквально за несколько минут расколол все дрова.

Уходя, подмигнул нам и сказал:

– Ничего, орлы, не падайте духом, вот немного поправитесь и будете топором махать не хуже лесоруба.

Мы частенько потом вспоминали этого человека, который посочувствовал нам и помог. Так и стоял он перед глазами – с окладистой темно-русой бородой, в черном полушубке, невысокий, с улыбающимися серыми глазами. В течение всей войны мы с ним больше не встретились. И только спустя 26 лет во время очередного собрания бывших партизан в Музее истории Ленинграда я увидел его. Он тоже внимательно посмотрел на меня, наморщил лоб, но вспомнить не смог. Тем более что мне было за пятьдесят, да к тому же одет я был в форму Военно-воздушных сил. Я подошел к нему: «Вы помните меня? Помните, как зимой 1942-го кололи дрова на кухне в Кавголово?» – «Парень, родной, ты все-таки выжил?» – воскликнул он. Вот так состоялось наше знакомство. Это был Василий Иванович Силачев. Прошел всю войну в партизанских отрядах в Ленинградской области, а теперь работал председателем колхоза Прогресс.