Димитрий Самозванец

Уже суровый Потапенко, верный исполнитель воли атаманской, готов был побросать в море несчастные жертвы, но Лжедимитрий и Меховецкий стали умолять атамана о пощаде безвинных. Долго атаман не соглашался, наконец убедился мнением Лжедимитрия, что лучше воспитать этих турчонков для казацкого войска и после заставить губить прежних своих единоверцев. Этот род мщения показался атаману приличным, и он даровал жизнь пленным мальчикам.

Сильный попутный ветер быстро гнал легкие суда к устью Днепра, и надежда вскоре увидеть Запорожье радовала сердца. Но с видом берегов показались и галеры турецкие, которые, узнав в Крыму о походе казаков, заградили вход в устье. Атаман скрежетал зубами от злобы, что раны не позволяли ему сразиться и что, подвергая суда выстрелам пушечным, он может лишиться добычи. Он дал знак пуститься снова в открытое море и уйти из виду галер. Ночью казачья флотилия снова приблизилась к берегу в заливе, в четырех милях на восток от Очакова. В этом месте море не глубже одного фута. Казаки бросились в воду и на руках вынесли свои лодки на берег, выгрузили их и расположились здесь станом. На другой день начали переволакивать ладьи в Днепр чрез долину, на пространстве полуторы версты, и к вечеру уже атаманское знамя развевалось среди Днепра, между тем как турецкие галеры кружили возле устья сей реки, тщетно ожидая возвращения казачьей флотилии (67).

Целое войско ожидало на берегу прибытия своих товарищей и приняло их с колокольным звоном и пушечными выстрелами. Атаман с торжеством внес знамя в церковь, поздоровался с войском и всенародно рассказал о всех обстоятельствах похода, представив особенно отличившихся, в числе которых были Лжедимитрий и Меховецкий. Добычу в товарах и драгоценностях снесли в войсковой скарбец, а наличные деньги разделили между участниками похода, кроме десятой части, определенной на общественные издержки.

Наступила зима, и казаки запировали в Сечи. По очереди они выходили в свои слободы и оставались там до тех пор, пока не истрачивали своего денежного запаса. Тогда возвращались в Сечь, чтоб упиваться на счет общественной казны. Такая грубая, развратная жизнь не могла нравиться Лжедимитрию, который оставался в совершенном бездействии. Он вознамерился оставить Сечь и открылся в этом Меховецкому.

– Любопытен я знать, – сказал однажды Лжедимитрий Меховецкому, – что привело тебя в Сечь? Ты богат, один сын у отца, для тебя открыто самое блистательное поприще в отечестве. Верно, какой-нибудь невольный проступок заставил тебя бежать к этим варварам?

– Ошибаешься, друг мой! – отвечал Меховецкий. – Пришел я сюда единственно от скуки, отчасти из любопытства, и бежал от бездействия. Мне наскучило гоняться за зайцами в моих поместьях; нега городов не имеет для меня прелести; в войске королевском не хочу служить; мне несносна строгая подчиненность, введенная Жолкевским и Ходкевичем. И так я решился повоевать под запорожскими знаменами. Но, признаюсь, мне уже наскучили грубость и варварство этих дикарей, и я на сих днях намерен возвратиться домой. Я думаю отправиться в Испанию и там вступить в службу. Давно уже имел я намерение составить отряд охотников и искать славы в отдаленных странах. Буйное и многочисленное наше юношество скучает мирною жизнью и не любит такой войны, какую ведет король с шведами. Это война раков с лягушками! Нам надобно обширное поприще, деятельность, предприятия отчаянные!

– Скоро откроется вам к этому случай, – возразил Лжедимитрий. – Между тем я сам скучаю в этой дичи. Сего дня пойду проститься с атаманом, а завтра отправимся вместе в Львов, ежели хочешь.

– По рукам! – воскликнул Меховецкий. – Правда, что здесь можно научиться презирать жизнь и опасности, но кто не находит удовольствия в пьянстве и разврате, для того нет здесь никакой награды. Слава запорожца не простирается за пределы Сечи!

– Я видел твое мужество, знаю твое благоразумие и вскоре открою тебе блестящий путь к славе, которая озарит твое имя в поздние времена. Будь терпелив и верь мне, – сказал Лжедимитрий.

– Ты мне откроешь путь к славе? – возразил с удивлением Меховецкий. – Каким образом?

– Увидишь, будь только терпелив. Но пора идти к атаману.

– Пойдем вместе, – примолвил Меховецкий.

– Нет, я должен говорить с ним наедине, по весьма важному делу, – сказав сие, Лжедимитрий отправился в атаманский курень.

– Будь здоров, мой храбрый Дмитрий! – воскликнул атаман, лишь только Лжедимитрий переступил чрез порог. – Что, научился ли ты попивать от скуки водочку? На, выкушай за мое здоровье!

– Здоровья тебе желаю, а пить не стану, – отвечал Лжедимитрий. – Я рад, что застал тебя одного, и хочу переговорить с тобою.

– Садись и говори, я буду слушать.

– Не знаю, дошли ли до тебя вести из Москвы, что царевич Димитрий Иванович жив и намерен отнять свою вотчину, Московское государство, у похитителя, Бориса Годунова, – сказал Лжедимитрий.

– Что он жив, об этом писал ко мне чрез тебя приятель мой, поп Михаила. А чтоб он хотел отнимать царство у Бориса, то хотя и думаю, что так быть должно, но про это не слыхал, – отвечал атаман.

– Царевич скрывается в Польше, – продолжал Лжедимитрий, – и вскоре намерен объявить свои права. Я видел его и говорил с ним. У него есть и ум и храбрость, но ты сам знаешь, что объявить право на престол нельзя без войска. Он ищет союзников… Захочешь ли ты помогать ему?

– А есть ли у него деньги? – спросил атаман.

– Какие могут быть деньги у изгнанника, принужденного скитаться в чужой земле? – возразил Лжедимитрий. – Однако ж он надеется, что на первый случай будет иметь сколько-нибудь денег, а когда вступит в Россию, тогда вся царская казна будет принадлежать друзьям его и первым помощникам.

– И то добре! – сказал атаман. – Но где же он теперь, этот царевич?

– Я не знаю, но пойду его отыскивать, чтоб убедить начать скорее дело. Мне известно, что в России нетерпеливо ожидают его пришествия; я уверен, что в Польше, наполненной беспокойным, воинственным юношеством, он найдет помощь, и если храброе войско запорожское пристанет к нему, то нельзя сомневаться в успехе. На Дону у него также найдутся приятели.

– Я не прочь! – отвечал атаман. – Только ты знаешь, что наших казаков не выманишь из куреней без надежды верной добычи. Надобно что-нибудь на первый случай.

– Будет и это! Ты услышишь обо мне, а теперь прощай! Благодарю тебя за добрый прием и надеюсь, что буду иметь случай отплатить тебе добром: я беру с собою Меховецкого и пойду отыскивать Димитрия-царевича.

– С Богом! – воскликнул атаман. – Ступай отыскивать царевича и скажи ему, что где опасность и добыча, там и Герасим Евангелик с войском его королевской милости запорожским. Вот тебе рука моя!

– Могу ли я взять пару коней? – спросил Лжедимитрий.

– Хоть десять! – отвечал атаман. – Ты заслужил часть добычи, которая еще не разделена, и на этот счет можешь взять, что тебе нужно.

На другое утро Лжедимитрий с Меховецким уже были на пути в Белую Церковь.

ПРИМЕЧАНИЯ К I И II ЧАСТЯМ

Цифрами в скобках обозначены примечания Ф. В. Булгарина, остальные сделаны редакцией.

С. 5. Прошлец – проходимец, пройдоха.

С. 8. Мильтон Джон (1608–1674) – английский поэт и общественный деятель, автор эпических поэм "Потерянный рай" (1667) и "Возвращенный рай" (1671). Картины Фламандской школы – т. е. фламандских художников XVI–XVIII веков, приобретших широкую известность реалистически подробным изображением бытовых сцен.

С. 9. Тушинский вор – Лжедимитрий II (?-1610),

с 1607 года выдавал себя за якобы избежавшего смерти Лжедимитрия I, был убит в Калуге, куда бежал из своего лагеря в Тушине под Москвой.

С. 10. Труд Г. П. Успенского "Опыт повествования о древностях русских" – ч. 1–2, издан в Харькове в 1818 году. Паче – более.

С. 12. Тацит Публий Корнелий (ок. 55 – ок. 120 н. э.) – римский историк и государственный деятель, автор трудов "Германия", "Анналы", "История". Эпоха Людовика XI представлена Вальтером Скоттом в романе "Квентин Дорвард" (1823).

С. 13–14. Изложение содержания фрагмента из "Сказания" А. Палицына: "В правление великого государя блаженного царя Феодора Борис Годунов и многие другие вельможи, не только родственники его, но и те, кто находился под их покровительством, взяли к себе в неволю многих людей: иных силой, иных лаской и дарами в дома свои привлекли – и не только простолюдинов, отличных мастеров или редких умельцев, но и из древних благородных родов со всей их собственностью, и с селами, и с вотчинами; более же всего – добрых воинов, хорошо владеющих оружием, белых телом, красивых лицом, высокого роста. По примеру знати и многие другие начали людей в неволю порабощать, получая от кого можно письменное обязательство служить силою и пытками. Во время же великого сего голода господам стало ясно, что прокормить столь многочисленную челядь невозможно, и тогда они начали отпускать своих рабов на волю: кое-кто действительно, кое-кто притворно. Те, кто действительно, – с подписанным своей рукой свидетельством; те, кто притворно – лишь со двора сгоняли; и если изгнанный найдет где-либо себе приют, то на принявшего подло доносили и он терпел большие беды и убытки. <…> Было немало и таких, кто еще хуже поступал: имея чем долгое время кормить домашних своих, но, желая еще более разбогатеть, они челядь свою отпускали, да и не только челядь, даже родных и близких не пощадили и умирающих от голода беспричинно бросили на произвол судьбы. Было зло и обман и такого рода: летом все холопи трудятся, зимой же не имеют где и главу приклонить, летом же на своих господ в поте лица трудятся. <…> Холопи же великих бояр, подвергнутых царем Борисом гонением, были распущены, и принимать слуг тех опальных бояр никому не дозволялось. Некоторые из тех слуг, помня благодеяния господ своих и негодуя на царя, пребывали в ожидании и кипели злобой <…> А те, кто был привычен к коню и искусен в ратном деле, впадали в тяжкий грех – уходили в поселения на окраинах государства. И хотя и не все, но более двадцати тысяч таковых разбойников оказалось потом во время осадного сидения в Калуге и в Туле, помимо тамошних старых разбойников".

С. 19. Роман Вальтера Скотта "Анна Гейерштейн" (1829) выходил в России под названием "Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева мрака". "Иван Выжигин" (1829) – нравоописательный роман Ф. В. Булгарина.

(21) Перевод эпиграфа к части 1: "Если я что злое сделал, говорите мне прямо, выслушаю безропотно".

С. 23. Канцлер – высшее должностное лицо.

Сапега Лев Иванович (1557–1633) – королевский секретарь, литовский канцлер, виленский воевода и великий гетман литовский.

(1) Ныне Белый город (исторический район в центральной части Москвы – ред.).

С. 24. Кастелян – государственная должность: комендант, смотритель замка, государственного имущества. Карл Зюдерманландский – шведский король Карл IX (1550–1611), дядя польского короля Сигизмунда III.

Ингрия – Ижорская земля, территория по берегам Невы и юго-западному Приладожью.

Ливония – название территории современной Латвии и Эстонии, со второй четверти XIII века находившейся под властью немецких рыцарей; в 1561–1626 гг. Ливонией называлась территория Задвинского герцогства, входившего в состав Великого княжества Литовского (с 1569 г. – Речи Посполитой); в 1558–1583 гг. Россия вела Ливонскую войну за выход к Балтийскому морю против Швеции, Польши и Великого княжества Литовского; последние два государства в 1569 г. объединились в Речь Посполитую, под власть которой и перешла Ливония в результате войны.

С. 24. Волошский князь – князь валахов, народа, жившего между Карпатами и Дунаем (территория современной Румынии); в конце XVI – начале XVII вв. Валахия находилась под турецким господством. Русь Польская – русские земли, входившие в состав Речи Посполитой в конце XVI-начале XVII вв. (напр., вокруг Велижа – на границе Смоленской земли).

Ягеллы – династия Ягеллонов (XIV–XVI вв.), правившая в Польше, Великом княжестве Литовском, Венгрии, Чехии; основатель ее – великий князь литовский Владислав Ягайло (Ягелло) (ок. 1350–1434).

(2) Писарь в Польше значило не то самое, что писец, но то же, что секретарь, правитель канцелярии. Писарь коронный в Польше, в литовской Литве, было звание, соответствующее званию статс-секретаря.

С. 26. Трактат – международный договор.