Димитрий Самозванец

– Не опасайтесь… Наши успеют остановить его протестантский восторг, – сказал ректор. – Я получил верные известия из Парижа.

– Правда, что ваши сильно работают на западе! – сказал Рангони. – Генрих поссорился с любовницею своею, Катериною Бальсак, по случаю женитьбы с Марией Медичи. У этой оскорбленной любовницы есть брат, Карл Валуа, как вам известно, побочный сын покойного короля Карла IX: на него обращены взоры Рима и Испании.

– Итак, вам уже известно! – примолвил ректор, потупив взоры.

Рангони продолжал:

– И очень! Известно также, что герцог Лерма, первый министр испанского короля Филиппа III, готовит сильный флот и 20000 десантного войска противу Англии для уничтожения там ереси и что католическая Ирландия ожидает только высадки, чтоб взяться за оружие. Ваши братья привели весь мир в движение! Но для исполнения мудрых предначертаний надобны деньги, почтенные отцы, и святейший отец папа не имеет средств помогать в сих богоугодных предприятиях. Он поручил мне собрать добровольные приношения от всех польских монашеских орденов и велел сперва отнестись к своим любимцам, отцам иезуитам.

Все отцы иезуиты, значительно посмотрев друг на друга, потупили глаза, а ректор сказал:

– Мы не жалеем ничего для поддержания власти святого отца, и хотя орден наш беден в Польше, но мы готовы были бы отдать последнее, если б важные обстоятельства, от которых зависит участь целого христианства, не заставляли нас самих собирать теперь деньги всеми способами. Наконец приблизилась столь долго ожидаемая эпоха соединения церкви восточной с западною! Греческое исповедание, этот камень преткновения для папской власти, должен теперь сокрушиться. Мы имеем надежду, что Россия, сильная, неприступная Россия, будет папскою областию! Мы писали вам о том необыкновенном человеке, который… Но вы узнаете его сегодня и тогда решите сами, что мы должны делать, и получите полное понятие о великом усердии польских иезуитов к папскому престолу. Предприятие исполинское, пред которым все дела запада померкнут, как звезды пред солнцем!

– Итак, до вечера, – сказал Рангони. Между тем заблаговестили к вечерне; отцы иезуиты, поклонясь, вышли, а Рангони пошел в свои комнаты отдохнуть после дороги.

* * *

Мрачные облака покрывали небо; темно и пусто было на львовских улицах; ветер свистел между высокими зданиями иезуитского коллегиума. Патер Савицкий поспешно шел вдоль монастырской стены с одним человеком, закутанным в длинный плащ, и чрез калитку церковной ограды взошел на кладбище.

– Осторожнее, сын мой, чтоб в темноте не наткнуться на какой-нибудь памятник суетности человеческой, – сказал патер Савицкий, взял спутника за руку и осторожно провел его между надгробными камнями к углу коллегиума, выдавшемуся на кладбище. Отворив ключом двери, патер Савицкий вынул из-за пазухи потаенный фонарь, поставил на лестнице, запер двери и стал спускаться по ступеням, сказав: – Смелее, сын мой! Ты хотя воспитан здесь, но не знаешь этого отделения дома. Сюда открыт вход немногим, даже из братии.

– Кажется, здесь архив общества! – примолвил спутник.

– Да, да, архив, – сказал вполголоса и с улыбкою патер Савицкий. – Архив, где погребаются живые тайны. Вперед, вперед!

Спускаясь с лестницы, они шли низким и узким коридором, по обеим сторонам которого были небольшие железные двери. Коридор был усыпан песком, чтоб не слышно было шагов проходящих. Сперва все было тихо, но вдруг послышалось бряцание цепей за одними дверями и в другом месте раздался глухой стон. Спутник патера Савицкого остановился. Патер, шедший впереди, приставил фонарь к лицу своего спутника и сказал тихо с улыбкою:

– Тише, тише! это архив, архив! Чего ты испугался? Далее, вперед!

В конце коридора находилась лестница. Патер взошел на нее, отворил двери, и они вышли в пространный коридор, который был известен спутнику патера и принадлежал к той части здания, где находились жилища старшин, приемные комнаты и библиотека.

– Ты слышал стоны и звук цепей, сын мой, – сказал вполголоса патер Савицкий. – Помни, что каждый орден, каждое сословие имеют свои законы и правила, которых исполнение влечет за собою награду, а нарушение подвергает казни. Первое преступление у нас есть – нескромность! Мы силою никого не принуждаем вступать в связи с нами, но, если кто добровольно прибегнет к нашему покровительству и, воспользовавшись нашею снисходительностью, изменит нам, тот должен пенять на себя, когда его постигнет справедливое мщение. Ты понимаешь меня, любезный сын!

Патер Савицкий ввел своего спутника по лестнице в верхнее жилье, отворил ключом небольшие двери и чрез темный коридор провел в библиотеку. Здесь светилась лампада. Патер погасил свой фонарь, постучался в дверь, которую тотчас отперли, и вошел с своим спутником в кабинет нунция.

Рангони сидел на софе перед столиком рядом с отцом ректором. По обеим сторонам на стульях сидели те самые отцы иезуиты, которые были с ним в библиотеке. Духовник нунция, итальянский монах отец Луппо, находился также в сем собрании. Спутник патера Савицкого сбросил с себя плащ, поклонился собранию и остановился на средине комнаты. Нунций указал ему на порожний стул, и он сел противу стола. Патер Савицкий также занял свое место возле духовника нунциева. Рангони смотрел пристально на молодого человека, приведенного патером Савицким, и наконец сказал:

– Почтенные отцы рассказали мне чудную историю вашей жизни. Но это дело такой важности, что мы вполне должны удостовериться в справедливости всего сказанного вами, прежде нежели примем меры к поданию вам помощи.

– Я сын Московского царя Иоанна Васильевича, единственный законный наследник престола, похищенного Борисом Годуновым, – сказал Лжедимитрий. Это был он.

– Но чем вы докажете это пред светом, когда пожелаете открыться? – спросил Рангони.

– Приметами наружными, известными многим; завещанием спасителя моего, доктора Симона, хранившимся у чернецов русских в Польше, вот этим крестом, данным мне при крещении боярином Мстиславским, и наконец свидетельством многих бояр московских, – отвечал Лжедимитрий.

– Итак, вы имеете уже связи в Москве? – спросил Рангони.

– Со многими знаменитыми родами, которые только ожидают моего пришествия в Россию, чтоб действовать в мою пользу, – отвечал Лжедимитрий.

– Вам предстоят труды неимоверные, величайшие опасности, препятствия необыкновенные! Рассудили ли вы, сын мой, о том, что вы должны преодолеть для достижения своей цели? – сказал нунций.

– Цель моя – благо миллионов людей, итак, я не должен даже помышлять о личной опасности, о трудах, – сказал Лжедимитрий. – Препятствия устранит Бог, поборник правого дела. Вы не знаете русского народа, почтенные отцы, если сомневаетесь в успехе моего дела. Привязанность к царской крови сильнее в нем всех других душевных ощущений, и мне стоит только открыться, чтоб возбудить народ против похитителя. Но Борис царствует, имеет в руках сокровища, может казнить и миловать, итак, нет сомнения, что в начале он будет иметь защитников, которые станут смущать народ и войско и представлять меня обманщиком. Это неминуемое следствие первого преступления Годунова и единственная его опора. Для этого мне надобно также войско и деньги, чтоб силе противупоставить силу. Но первая моя победа над войском Борисовым предаст мне Россию. Лишь только развеется победоносная хоругвь царская на земле русской и раздастся имя царевича Димитрия Ивановича, потомка Рюрикова, спасенного чудным промыслом от убиения и пришедшего миловать детей своих, мечи русские опустятся и сердца обратятся ко мне с любовью и с ненавистью к Годунову. Русские не станут сражаться противу сына своего царя. Я прошел Россию вдоль и поперек и прислушивался к общему мнению. Одно слово о царевиче Димитрии приводило добрых россиян в умиление. Верьте мне, почтенные отцы, что успех будет несомнителен, если только я появлюсь в России с войском!

– Сколько, думаете вы, надобно вам войска? – спросил Рангони.

– Успех зависит более от силы нравственной, – отвечал Лжедимитрий. – Если святейший отец папа, король Польский и другие государи признают меня законным наследником русского престола и несколько знаменитых польских панов захотят соединиться со мною, тогда и русские бояре не станут сомневаться в том, чему поверили коронованные главы и вельможи вольного народа, тогда и Годунов потеряет надежду… В таком случае довольно тысяч пяти.

– Очень хорошо обдумано, если только расположение умов в России таково, как вы говорите, – возразил Рангони, – но исполнение вашего предначертания не так легко, как вы полагаете. Папа не может помогать никому, кроме католика, и в делах католической державы. Россия поныне не принадлежит к западной иерархии!

– Я торжественно обещаю принять римско-католическую веру и употребить все зависящие от меня средства к соединению в моем государстве восточной церкви с западною, – сказал Лжедимитрий. – Помните, что я ваш воспитанник, почтенные отцы!

– Вот это другое дело, – возразил Рангони.

Лжедимитрий вскочил со стула, бросился на колени пред нунцием, поцеловал его руку и сказал умоляющим голосом:

– Помогите мне овладеть русским престолом, моим наследием, и я клянусь вам, что святейший папа не будет иметь ревностнейшего поборника! Я обещаю обратить Россию в католическую веру, позволить отцам иезуитам завести повсюду свои коллегиумы, стану платить десятину от всех доходов Римскому престолу и воевать, с кем захочет святейший отец. От вас зависит участь моя и спасение миллионов людей! С благословением святейшего отца я устремлюсь, подобно Давиду, на нового Голиафа и повергну его к ступеням Римского престола, долженствующего вознестись превыше всех престолов земных! Тогда власть папы будет простираться от пределов Китая до берегов мексиканских, и сильное Русское царство, которое сама природа поставила на страже между Европою и Азией, сокрушит всех отступников от римской веры и заставит весь Восток признать власть папы. Ваше преосвященство будете первым архиепископом, первым кардиналом Московским и приобретете на земле славу мирного завоевателя царства, а на небеси – награду апостольскую! Все духовные имения отдаю вам и отцам иезуитам, долженствующим насаждать вертоград новой веры… Я буду только исполнителем вашей воли. Все это готов утвердить клятвою и подписью… Подпишу кровью моею!

– Довольно, довольно, встаньте, принц! – сказал восхищенный Рангони. – Вот вам рука моя и обещание употребить все зависящие от меня средства, чтоб склонить святейшего отца и Сигизмунда признать вас царем и помогать вам. Этого мало: буду стараться подвигнуть за вас целую Европу на Россию! Вам, почтенные отцы, предстоит труд найти принцу помощников между польскими вельможами. Я думаю, что это будет не так трудно. Приманка – слава, почести, богатства!

– Царевич уверен в нашей к нему преданности, – сказал отец ректор. – До сих пор мы не отказывали ему ни в советах, ни в помощи.

– Я жил вами и умру за вас, – отвечал Лжедимитрий. – Иезуитский орден – мое семейство!

– Когда же вы думаете начать действовать? – спросил Рангони.

– Это зависит от вас, – отвечал Лжедимитрий. – Плод созрел!

– Как вы полагаете открыться, принц? – спросил нунций.

– Это предоставьте мне, – отвечал Лжедимитрий. – В детстве моем я нашел одного польского дворянина моих лет, который так похож на меня лицом, что даже школьные наставники мои в Гащи часто ошибались и принимали одного за другого. Он назывался Иваницким. Я принял его фамилию и под этим именем известен в Польше. В России я носил одежду русского монаха и известен под именем Григория Отрепьева. Кончив службу мою при посольстве Льва Сапеги, я вступил в дом князя Адама Вишневецкого под прежним прозванием Иваницкого и приобрел его дружбу и уважение. Теперь я возвращусь к нему и открою мое происхождение. В доме находится духовник Иезуитского ордена патер Грубинский. К нему я должен иметь письмо от вас, почтенные отцы. Прочее улажу я сам.

– Поступайте, как вы почитаете лучшим, – возразил Рангони. – На первый случай обещаю вам 50000 злотых, из особенных сумм, данных мне святейшим отцом на непредвидимые издержки.

– Казна наша открыта для вас, принц, если только святейший отец благословит ваше предприятие, – сказал отец ректор.

– Я вам обещаю употребить в вашу пользу всю мою доверенность у короля, – сказал патер Голынский, духовник королевский.

– А я все мои связи с польскими вельможами, – примолвил проповедник Скарга.

– Знаменитый воевода Мнишех может быть вам весьма полезен, – сказал патер Савицкий. – Мы легко можем снискать для вас приязнь и помощь этого вельможи.

– Можно будет также побудить всех воспитанников наших из лучших фамилий присоединиться к вам для утверждения католической веры, – примолвил патер Черниковский.

Лжедимитрий был в восторге; он встал и, поклонившись нунцию, сказал:

– Отныне – я царь Московский! Ваша помощь и это оружие (при этом он ударил по сабле) при благословении Божием проложат мне путь к престолу. Представитель римского престола! примите первую покорность Московского государя!

Нунций также встал с своего места, благословил Лжедимитрия и сказал: